Будет ли достаточно вывесить такой флаг перед моим голливудским домом?
Сегодня утром я съела только один банан, потому что мне хочется купить сандвич с сосиской и перцем, а еще я взяла с собой печенье – поджаренное на масле тесто, вываленное в сахарной пудре, к которому я так и не притронулась. Данте стоит в очереди за сандвичами, пока я наблюдаю, как итальянцы из Файкко берут щипцами жарящиеся на гриле сосиски, а потом лопаткой накладывают перец и лук на кусок свежего белого хлеба и заворачивают готовый сандвич в вощеную бумагу. Мы с папой каждый год ели эти сандвичи на празднике, и то, что я придерживаюсь этой традиции, дает иллюзию, будто он все еще со мной.
После того, как мы обходим каждый сантиметр улицы, на которой проводится торжество, я смотрю, как Данте играет в рулетку, и это, к сожалению, напоминает мне о той истории, что рассказала мне Рут о Джоне Тальботе и о том, как он проиграл в азартные игры целое состояние. С каждым пуском рулетки я вспоминаю те связанные с Джоном подробности, которые должны были насторожить меня. И почему я не послушала папу? Бедный папа, который уступил и согласился на Джона Тальбота только ради того, чтобы не потерять меня. Какой же я была глупой! Если Данте Де Мартино любил меня раньше, то полюбил бы и новую Лючию Сартори. Она, конечно, грустнее, но и умнее прежней. Проиграв пять долларов, Данте прекращает игру и, пока еще не потратил все наличные, покупает у меня мой пакетик с домашним печеньем.
– Замечательно, что я могу проводить тебя до дома, – улыбаясь, говорит он. – Кажется, сегодня все такси съехались к церкви святого Женнаро.
Когда мы покидаем пределы Маленькой Италии и направляемся к дому, я предлагаю сесть на ступени крыльца почтового отделения и съесть печенье.
Мы сидим в тишине и наблюдаем за людьми, возвращающимися с праздника. Они несут с собой воздушные шары и мягкие игрушки, которые выиграли в состязаниях Данте стряхивает с рук сахарную пудру и говорит:
– Лю, я хочу сказать тебе кое-что.
Я сижу рядом с Данте, перед нами гудит толпа, а из окон домов на улицу льется тусклый свет, и вкус сахара на губах напоминает мне обо всех праздниках, которые мы провели вместе с ним. Внезапно мне хочется обнять и поцеловать его. Но я просто сижу.
– Так что ты хочешь мне сказать?
– Я женюсь, Лючия, – разглядывает свои руки Данте.
Рада, что он не смотрит на меня, потому что мне нужно некоторое время, чтобы успокоиться. Потом, изо всех сил стараясь не выдать своего волнения, я дружелюбно говорю:
– О, Данте, поздравляю. И кто она?
– Джулиана Фабрици.
– Кажется, я не знакома с ней. Она живет в твоем районе?
– Да, ее семья живет рядом с нами на Первой авеню. Ее отец владеет небольшим гастрономическим магазином на Десятой восточной авеню.
– О. Может, если я увижу ее, то вспомню.
– Вряд ли. Она не ходила в школу с нами, ничего такого. Она младше нас.
– Младше?
– Ей восемнадцать.
– Восемнадцать! – От удивления я присвистываю.
Не могу поверить, что жизнь так скоротечна – я уже не самая молодая балерина на этой сцене. Кто бы мог подумать, что именно Данте Де Мартино откроет мне глаза на эту истину.
– Какая она? Ну, кроме того, что ей восемнадцать, – весело интересуюсь я.
– Она очень веселая и добрая, с ней легко общаться. Красивая. Ласковая.
– А маме твоей нравится? – спрашиваю я.
– Очень.
– Тогда она, должно быть, отличная девушка.
– Думаешь? – Данте все еще нуждается в моем одобрении.
– Да, я думаю, что Джулиане очень повезло. Потому что ты самый лучший мужчина на земле.
– То же можно сказать и о тебе. У тебя только один недостаток.
– Только один? Вот уж не думала.
Я широко улыбаюсь, хотя на самом деле мне хочется разрыдаться во весь голос. Мне нравилось владеть ситуацией, когда я знала, что Данте любит меня, и не важно, где я находилась и что делала, он ждал меня в своей пекарне. Он был моим защитником, как и папа, человеком, который любил меня и готов был ждать, несмотря ни на что. Но все переменилось, потому что он полюбил другую.
– Так какой у меня недостаток?
– Ты не создана для замужества.
Наконец Данте смотрит на меня, но не может долго удержать взгляд. Кажется, он крепится изо всех сил, чтобы не расплакаться. Я тоже не должна сейчас плакать. Если бы заплакала, то предала бы саму себя. Я встаю и отряхиваю сахарную пудру с брюк. Потом протягиваю Данте руку, он берет ее и встает. Мы смотрим друг на друга.
– Прости, Данте, – говорю я.
Если я только заикнусь, что хочу начать с ним все сначала, он, вероятно, порвет с Джулианой Фабрици в том же миг и вернется ко мне. Он ждет, что я скажу ему это, но я не собираюсь произносить ни слова. Не хочу снова заставлять его страдать.
– Ничего, – грустно говорит Данте.
Итак, это мое последнее свидание с Данте Де Мартино. Он держит меня за руку всю дорогу до дома.
Закрытие отдела заказов казалось несложным делом, потому что разборка ведется с самого февраля, но у нас все еще целая груда бумаг, которые следует привести в порядок Самое сложное – окончательная инвентаризация нашего склада материалов. Каждый отрез напоминает мне о каком-нибудь платье, костюме или пальто, которые мы здесь сшили.
– Смотри, Лю. Шерстяная ткань на монашескую сутану! – поднимает Делмарр над головой плоский рулон. – И как они только ходят в этих платьях? Я бы даже чехлы для машины из такой ткани шить не стал.
– Ты же знаешь, что они дают обет бедности. А нищенки не могут носить платья из шелка.
– Вот. Это тебе, – протягивает мне Делмарр отрез золотого ламе.
– Канун Нового года!
– Мы здесь много чего успели сделать. Удивительно, и как нашим пальцам удалось выдержать.
– Тебя когда-нибудь занимал вопрос, как здесь все будет, когда мы в последний раз закроем за собой эту дверь? – показываю я на двери нашей «святая святых», в памяти которой хранятся все наши входы и выходы в течение последних семи лет.
– Тебе не придется беспокоиться об этом.
– Что ты имеешь в виду?
– Завтра здесь не будет ни одной двери.
– Как это?
– Очень просто. На этаже будет проведена перепланировка: сначала вынесут двери, потом сломают стены, и вскоре третий этаж станет большим единым открытым пространством, заполненным рядами и рядами вешалок со всякой готовой дрянью. Разве не мило?
– Чудовищно!
– Лючия, внимательно оглядись вокруг. Это день, когда элегантность перестанет существовать.
Я глажу на Делмарра, ожидая, что он вот-вот засмеется, но он абсолютно серьезен. Без улыбки он смотрит на меня так, что и я понимаю: от этой мысли у него сердце рвется на части.
Я рада, что у мамы появился внук, который хоть как-то скрасил нам первое Рождество без папы. Иногда я застаю маму в слезах, но потом она берет себя в руки и принимается с новыми силами за праздничные приготовления, но мне понятно, как ей тяжело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Сегодня утром я съела только один банан, потому что мне хочется купить сандвич с сосиской и перцем, а еще я взяла с собой печенье – поджаренное на масле тесто, вываленное в сахарной пудре, к которому я так и не притронулась. Данте стоит в очереди за сандвичами, пока я наблюдаю, как итальянцы из Файкко берут щипцами жарящиеся на гриле сосиски, а потом лопаткой накладывают перец и лук на кусок свежего белого хлеба и заворачивают готовый сандвич в вощеную бумагу. Мы с папой каждый год ели эти сандвичи на празднике, и то, что я придерживаюсь этой традиции, дает иллюзию, будто он все еще со мной.
После того, как мы обходим каждый сантиметр улицы, на которой проводится торжество, я смотрю, как Данте играет в рулетку, и это, к сожалению, напоминает мне о той истории, что рассказала мне Рут о Джоне Тальботе и о том, как он проиграл в азартные игры целое состояние. С каждым пуском рулетки я вспоминаю те связанные с Джоном подробности, которые должны были насторожить меня. И почему я не послушала папу? Бедный папа, который уступил и согласился на Джона Тальбота только ради того, чтобы не потерять меня. Какой же я была глупой! Если Данте Де Мартино любил меня раньше, то полюбил бы и новую Лючию Сартори. Она, конечно, грустнее, но и умнее прежней. Проиграв пять долларов, Данте прекращает игру и, пока еще не потратил все наличные, покупает у меня мой пакетик с домашним печеньем.
– Замечательно, что я могу проводить тебя до дома, – улыбаясь, говорит он. – Кажется, сегодня все такси съехались к церкви святого Женнаро.
Когда мы покидаем пределы Маленькой Италии и направляемся к дому, я предлагаю сесть на ступени крыльца почтового отделения и съесть печенье.
Мы сидим в тишине и наблюдаем за людьми, возвращающимися с праздника. Они несут с собой воздушные шары и мягкие игрушки, которые выиграли в состязаниях Данте стряхивает с рук сахарную пудру и говорит:
– Лю, я хочу сказать тебе кое-что.
Я сижу рядом с Данте, перед нами гудит толпа, а из окон домов на улицу льется тусклый свет, и вкус сахара на губах напоминает мне обо всех праздниках, которые мы провели вместе с ним. Внезапно мне хочется обнять и поцеловать его. Но я просто сижу.
– Так что ты хочешь мне сказать?
– Я женюсь, Лючия, – разглядывает свои руки Данте.
Рада, что он не смотрит на меня, потому что мне нужно некоторое время, чтобы успокоиться. Потом, изо всех сил стараясь не выдать своего волнения, я дружелюбно говорю:
– О, Данте, поздравляю. И кто она?
– Джулиана Фабрици.
– Кажется, я не знакома с ней. Она живет в твоем районе?
– Да, ее семья живет рядом с нами на Первой авеню. Ее отец владеет небольшим гастрономическим магазином на Десятой восточной авеню.
– О. Может, если я увижу ее, то вспомню.
– Вряд ли. Она не ходила в школу с нами, ничего такого. Она младше нас.
– Младше?
– Ей восемнадцать.
– Восемнадцать! – От удивления я присвистываю.
Не могу поверить, что жизнь так скоротечна – я уже не самая молодая балерина на этой сцене. Кто бы мог подумать, что именно Данте Де Мартино откроет мне глаза на эту истину.
– Какая она? Ну, кроме того, что ей восемнадцать, – весело интересуюсь я.
– Она очень веселая и добрая, с ней легко общаться. Красивая. Ласковая.
– А маме твоей нравится? – спрашиваю я.
– Очень.
– Тогда она, должно быть, отличная девушка.
– Думаешь? – Данте все еще нуждается в моем одобрении.
– Да, я думаю, что Джулиане очень повезло. Потому что ты самый лучший мужчина на земле.
– То же можно сказать и о тебе. У тебя только один недостаток.
– Только один? Вот уж не думала.
Я широко улыбаюсь, хотя на самом деле мне хочется разрыдаться во весь голос. Мне нравилось владеть ситуацией, когда я знала, что Данте любит меня, и не важно, где я находилась и что делала, он ждал меня в своей пекарне. Он был моим защитником, как и папа, человеком, который любил меня и готов был ждать, несмотря ни на что. Но все переменилось, потому что он полюбил другую.
– Так какой у меня недостаток?
– Ты не создана для замужества.
Наконец Данте смотрит на меня, но не может долго удержать взгляд. Кажется, он крепится изо всех сил, чтобы не расплакаться. Я тоже не должна сейчас плакать. Если бы заплакала, то предала бы саму себя. Я встаю и отряхиваю сахарную пудру с брюк. Потом протягиваю Данте руку, он берет ее и встает. Мы смотрим друг на друга.
– Прости, Данте, – говорю я.
Если я только заикнусь, что хочу начать с ним все сначала, он, вероятно, порвет с Джулианой Фабрици в том же миг и вернется ко мне. Он ждет, что я скажу ему это, но я не собираюсь произносить ни слова. Не хочу снова заставлять его страдать.
– Ничего, – грустно говорит Данте.
Итак, это мое последнее свидание с Данте Де Мартино. Он держит меня за руку всю дорогу до дома.
Закрытие отдела заказов казалось несложным делом, потому что разборка ведется с самого февраля, но у нас все еще целая груда бумаг, которые следует привести в порядок Самое сложное – окончательная инвентаризация нашего склада материалов. Каждый отрез напоминает мне о каком-нибудь платье, костюме или пальто, которые мы здесь сшили.
– Смотри, Лю. Шерстяная ткань на монашескую сутану! – поднимает Делмарр над головой плоский рулон. – И как они только ходят в этих платьях? Я бы даже чехлы для машины из такой ткани шить не стал.
– Ты же знаешь, что они дают обет бедности. А нищенки не могут носить платья из шелка.
– Вот. Это тебе, – протягивает мне Делмарр отрез золотого ламе.
– Канун Нового года!
– Мы здесь много чего успели сделать. Удивительно, и как нашим пальцам удалось выдержать.
– Тебя когда-нибудь занимал вопрос, как здесь все будет, когда мы в последний раз закроем за собой эту дверь? – показываю я на двери нашей «святая святых», в памяти которой хранятся все наши входы и выходы в течение последних семи лет.
– Тебе не придется беспокоиться об этом.
– Что ты имеешь в виду?
– Завтра здесь не будет ни одной двери.
– Как это?
– Очень просто. На этаже будет проведена перепланировка: сначала вынесут двери, потом сломают стены, и вскоре третий этаж станет большим единым открытым пространством, заполненным рядами и рядами вешалок со всякой готовой дрянью. Разве не мило?
– Чудовищно!
– Лючия, внимательно оглядись вокруг. Это день, когда элегантность перестанет существовать.
Я глажу на Делмарра, ожидая, что он вот-вот засмеется, но он абсолютно серьезен. Без улыбки он смотрит на меня так, что и я понимаю: от этой мысли у него сердце рвется на части.
Я рада, что у мамы появился внук, который хоть как-то скрасил нам первое Рождество без папы. Иногда я застаю маму в слезах, но потом она берет себя в руки и принимается с новыми силами за праздничные приготовления, но мне понятно, как ей тяжело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79