Такое угнетающее чувство, когда видишь, что глава твоей семьи напуган.
– Мы будем делать все так, как сказал доктор, – решительно заявляет мама.
– Разве можно так жить? – возражает папа.
– Можно. Ты ведь не хочешь умереть, Антонио Сартори, так? – Мама целует папу и прижимается щекой к его лицу.
– Хорошо, уговорила, – говорит он. – Обещаю остаток жизни есть исключительно творог и салат, отрастить уши и превратиться в кролика.
Мама выпрямляется и ласково, но решительно говорит:
– Меньше всего меня волнует, в кого ты превратишься, если ты жив и здоров.
Розмари, как настоящая кума, отдает все силы, чтобы помочь мне подготовиться к свадьбе. Она взяла на себя заботу о гостях, подготовке традиционных итальянских confetti , крошечных пакетиков с миндалем в сахаре. К каждому пакетику она с тщанием привязала ленточку; они так изящно выглядят в открытой коробке в гостиной. Чтобы не отставать, мамины кузины из Бруклина сделали несколько тарелок с печеньем для каждого стола. Мама вычистила кладовку рядом с кухней и забила полки блюдами с лакомствами – печенье с абрикосовой начинкой; круглые печенья в кокосовой стружке, украшенные розовым кремом; фиговые и финиковые полоски, выложенные пирамидой, завернутые в пленку и перевязанные ленточками. Как только мама открывает дверь в кладовку, весь дом наполняется смесью запахов ванили, кокоса, лимонного сахара. Это напоминает мне Рождество. Мама стряпает к каждому празднику.
– Не знаю, понравится ли тебе это, но так принято делать в Бруклине, – говорит Ро, вытаскивая из коробки куклу, одетую в свадебное платье. У нее пышное платье и длинная фата из тюля. Когда Розмари поворачивает ее, то она моргает глазами; у куклы ярко-розовые губы, а на подбородке нарисована родинка.
– Мы посадим ее на капот машины. – Наверное, я выгляжу озадаченной, потому что Розмари продолжает сердито: – Привяжем на «паккард» Джона.
– Здорово, – говорю ей я, пытаясь выдавить из себя подобие улыбки.
Во мне заговорила венецианская кровь. Я люблю простоту. Это у неаполитанцев принято сажать куклу на капот.
– Я была уверена, что тебе понравится.
Из другой коробки Розмари достает еще одну куклу. Она одета в атласное платье светло-коричневого цвета, как мои подружки невесты: Рут, Виолетта и Розмари, которая сама по себе еще одна кукла.
– А эта для машины, в которой поедут свидетели, – с надеждой смотрит на меня Ро.
– Это ты сшила куклам платья? – спрашиваю я.
– Да.
– Красивые. Отличные кружева. Прикрепи ее ко второй машине.
Кажется, тяжкий груз упал с плеч Розмари.
– Спасибо. Ты так много сделала, чтобы все устроить, и мне хочется, чтобы ты знала, что я тебе очень признательна. – Я крепко ее обнимаю.
– Спасибо тебе, Лю. Ты была так ко мне внимательна. – Розмари отворачивается.
– Что такое? – Хотя можно и не спрашивать. – Ты думаешь о Марии Грейс, да?
Розмари вертит в руках куклу, разглаживая каждую складочку на ее платье.
– У меня скоро будет еще один ребенок. Только это секрет. Я не сказала даже Роберто. Я подожду, пока не закончится свадьба.
Я прижимаю ее к себе еще крепче:
– Поздравляю. Мария Грейс будет ему ангелом-хранителем.
Она смахивает слезинку:
– Знаешь, кроме Роберто и наших родителей, ты единственная, кто держал ее на руках.
– Знаю. До конца жизни я буду помнить это. Иногда я вспоминаю малышку, какой приятный запах шел от ее тела, и как она устроилась на моих руках.
– Опять что-то стряслось? – входя в комнату и ставя на скамейку коробку с приглашениями, спрашивает Роберто.
– Нет, – заверяю я. – Какая свадьба обходится без слез? Любимый братец, ты забрал кольца?
– Положись на меня.
– Где будет «мальчишник»?
– В «Везувио». Где же еще? Твой жених уверен, что в Нью-Йорке только это заведение может называться рестораном. Конечно, там с ним носятся как с королем. Да и еда там отличная.
– Мы дома! – кричит мама. Они с папой возвращаются с приема у врача. Мы с Розмари и Роберто несемся в прихожую.
– Что сказал доктор? – спрашивает Роберто.
– Вы видите перед собой здорового человека. У меня сильное сердце. Паек, на котором держит меня ваша матушка, все-таки возымел результат.
– Слава богу! – обнимаю я родителей. – Я была уверена, что все будет в порядке, если слушаться доктора.
– Мне хочется выпить чаю, – улыбаясь, говорит мама.
Папа с Роберто идут за ней в кухню.
– Слава богу! – повторяет Розмари. – Теперь твоя свадьба ничем не будет омрачена.
– Сегодня последний день до вашей свадьбы, миссис Тальбот. Я выполню сегодня любое ваше желание, – говорит Джон, пока я стою на ступенях крыльца. Он берет меня за руку. Мне приходит в голову, что сегодня последний раз, когда он заезжает за мной в дом моих родителей. Сегодня последний день, когда дом 45 по Коммерческой улице будет мне приютом.
– Знаю, мы так не договаривались… – начинаю я.
– Не важно.
– Я хочу прямо сейчас увидеть наш дом.
– Хм, – раздумывает Джон. – Ты действительно этого хочешь?
– Да я просто сгораю от нетерпения!
– Тогда поехали, – прижимаясь ко мне, говорит он.
Почти всю дорогу до Хантингтона мы молчим. Когда мы сворачивает на дорогу, вдоль которой выстроились строящиеся дома, я наклоняюсь и целую мужчину, который в это время завтра станет моим мужем. Внезапно я передумываю. Я не хочу увидеть дом заранее.
– Разворачивайся, – говорю я.
– Что? – замедляет движение Джон.
– Мы возвращаемся в город.
– Кажется, ты хотела взглянуть на дом.
– Ты столько труда в него вложил. Давай все оставим как есть.
Джон настаивал, чтобы в первый раз я увидела дом именно в ночь после свадьбы. И мне хочется, чтобы завтра вечером произошло нечто особенное. Не хочу портить сюрприз ни ему, ни себе.
– Ты точно уверена? – поднимает брови Джон.
– Точнее быть не может, – уверяю я.
Джон разворачивается на сто восемьдесят градусов и возвращается на главную дорогу. Я гляжу на его профиль, изучая каждую деталь, словно это узор на платье. У него красивые и четкие черты лица: прямой нос, волевой подбородок, квадратные скулы и высокий лоб. Это лицо человека, который знает себе цену. Я ловлю себя на мысли, что воображаю, как бы выглядели наши дети, надеясь, что наша дочь унаследует эти длинные ресницы, а сын – очаровательную улыбку. Я почти изменила свое решение никогда не рожать детей. Мне бы очень хотелось, чтобы в этом мире появилось нечто, что только мы вместе с Джоном можем создать.
– Ты права, – говорит Джон с довольным видом.
– Да?
– Жизнь должна удивлять, – улыбается он.
– Иначе какой смысл жить?
Я включаю радио и, пока настраиваю волну, гляжу в окно и вижу раскинувшийся вдали Манхэттен – мой дом, город, в котором я родилась и в котором провела двадцать шесть счастливых лет. Никогда не думала, что мне придется уехать отсюда, что мне придется попрощаться с Коммерческой улицей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
– Мы будем делать все так, как сказал доктор, – решительно заявляет мама.
– Разве можно так жить? – возражает папа.
– Можно. Ты ведь не хочешь умереть, Антонио Сартори, так? – Мама целует папу и прижимается щекой к его лицу.
– Хорошо, уговорила, – говорит он. – Обещаю остаток жизни есть исключительно творог и салат, отрастить уши и превратиться в кролика.
Мама выпрямляется и ласково, но решительно говорит:
– Меньше всего меня волнует, в кого ты превратишься, если ты жив и здоров.
Розмари, как настоящая кума, отдает все силы, чтобы помочь мне подготовиться к свадьбе. Она взяла на себя заботу о гостях, подготовке традиционных итальянских confetti , крошечных пакетиков с миндалем в сахаре. К каждому пакетику она с тщанием привязала ленточку; они так изящно выглядят в открытой коробке в гостиной. Чтобы не отставать, мамины кузины из Бруклина сделали несколько тарелок с печеньем для каждого стола. Мама вычистила кладовку рядом с кухней и забила полки блюдами с лакомствами – печенье с абрикосовой начинкой; круглые печенья в кокосовой стружке, украшенные розовым кремом; фиговые и финиковые полоски, выложенные пирамидой, завернутые в пленку и перевязанные ленточками. Как только мама открывает дверь в кладовку, весь дом наполняется смесью запахов ванили, кокоса, лимонного сахара. Это напоминает мне Рождество. Мама стряпает к каждому празднику.
– Не знаю, понравится ли тебе это, но так принято делать в Бруклине, – говорит Ро, вытаскивая из коробки куклу, одетую в свадебное платье. У нее пышное платье и длинная фата из тюля. Когда Розмари поворачивает ее, то она моргает глазами; у куклы ярко-розовые губы, а на подбородке нарисована родинка.
– Мы посадим ее на капот машины. – Наверное, я выгляжу озадаченной, потому что Розмари продолжает сердито: – Привяжем на «паккард» Джона.
– Здорово, – говорю ей я, пытаясь выдавить из себя подобие улыбки.
Во мне заговорила венецианская кровь. Я люблю простоту. Это у неаполитанцев принято сажать куклу на капот.
– Я была уверена, что тебе понравится.
Из другой коробки Розмари достает еще одну куклу. Она одета в атласное платье светло-коричневого цвета, как мои подружки невесты: Рут, Виолетта и Розмари, которая сама по себе еще одна кукла.
– А эта для машины, в которой поедут свидетели, – с надеждой смотрит на меня Ро.
– Это ты сшила куклам платья? – спрашиваю я.
– Да.
– Красивые. Отличные кружева. Прикрепи ее ко второй машине.
Кажется, тяжкий груз упал с плеч Розмари.
– Спасибо. Ты так много сделала, чтобы все устроить, и мне хочется, чтобы ты знала, что я тебе очень признательна. – Я крепко ее обнимаю.
– Спасибо тебе, Лю. Ты была так ко мне внимательна. – Розмари отворачивается.
– Что такое? – Хотя можно и не спрашивать. – Ты думаешь о Марии Грейс, да?
Розмари вертит в руках куклу, разглаживая каждую складочку на ее платье.
– У меня скоро будет еще один ребенок. Только это секрет. Я не сказала даже Роберто. Я подожду, пока не закончится свадьба.
Я прижимаю ее к себе еще крепче:
– Поздравляю. Мария Грейс будет ему ангелом-хранителем.
Она смахивает слезинку:
– Знаешь, кроме Роберто и наших родителей, ты единственная, кто держал ее на руках.
– Знаю. До конца жизни я буду помнить это. Иногда я вспоминаю малышку, какой приятный запах шел от ее тела, и как она устроилась на моих руках.
– Опять что-то стряслось? – входя в комнату и ставя на скамейку коробку с приглашениями, спрашивает Роберто.
– Нет, – заверяю я. – Какая свадьба обходится без слез? Любимый братец, ты забрал кольца?
– Положись на меня.
– Где будет «мальчишник»?
– В «Везувио». Где же еще? Твой жених уверен, что в Нью-Йорке только это заведение может называться рестораном. Конечно, там с ним носятся как с королем. Да и еда там отличная.
– Мы дома! – кричит мама. Они с папой возвращаются с приема у врача. Мы с Розмари и Роберто несемся в прихожую.
– Что сказал доктор? – спрашивает Роберто.
– Вы видите перед собой здорового человека. У меня сильное сердце. Паек, на котором держит меня ваша матушка, все-таки возымел результат.
– Слава богу! – обнимаю я родителей. – Я была уверена, что все будет в порядке, если слушаться доктора.
– Мне хочется выпить чаю, – улыбаясь, говорит мама.
Папа с Роберто идут за ней в кухню.
– Слава богу! – повторяет Розмари. – Теперь твоя свадьба ничем не будет омрачена.
– Сегодня последний день до вашей свадьбы, миссис Тальбот. Я выполню сегодня любое ваше желание, – говорит Джон, пока я стою на ступенях крыльца. Он берет меня за руку. Мне приходит в голову, что сегодня последний раз, когда он заезжает за мной в дом моих родителей. Сегодня последний день, когда дом 45 по Коммерческой улице будет мне приютом.
– Знаю, мы так не договаривались… – начинаю я.
– Не важно.
– Я хочу прямо сейчас увидеть наш дом.
– Хм, – раздумывает Джон. – Ты действительно этого хочешь?
– Да я просто сгораю от нетерпения!
– Тогда поехали, – прижимаясь ко мне, говорит он.
Почти всю дорогу до Хантингтона мы молчим. Когда мы сворачивает на дорогу, вдоль которой выстроились строящиеся дома, я наклоняюсь и целую мужчину, который в это время завтра станет моим мужем. Внезапно я передумываю. Я не хочу увидеть дом заранее.
– Разворачивайся, – говорю я.
– Что? – замедляет движение Джон.
– Мы возвращаемся в город.
– Кажется, ты хотела взглянуть на дом.
– Ты столько труда в него вложил. Давай все оставим как есть.
Джон настаивал, чтобы в первый раз я увидела дом именно в ночь после свадьбы. И мне хочется, чтобы завтра вечером произошло нечто особенное. Не хочу портить сюрприз ни ему, ни себе.
– Ты точно уверена? – поднимает брови Джон.
– Точнее быть не может, – уверяю я.
Джон разворачивается на сто восемьдесят градусов и возвращается на главную дорогу. Я гляжу на его профиль, изучая каждую деталь, словно это узор на платье. У него красивые и четкие черты лица: прямой нос, волевой подбородок, квадратные скулы и высокий лоб. Это лицо человека, который знает себе цену. Я ловлю себя на мысли, что воображаю, как бы выглядели наши дети, надеясь, что наша дочь унаследует эти длинные ресницы, а сын – очаровательную улыбку. Я почти изменила свое решение никогда не рожать детей. Мне бы очень хотелось, чтобы в этом мире появилось нечто, что только мы вместе с Джоном можем создать.
– Ты права, – говорит Джон с довольным видом.
– Да?
– Жизнь должна удивлять, – улыбается он.
– Иначе какой смысл жить?
Я включаю радио и, пока настраиваю волну, гляжу в окно и вижу раскинувшийся вдали Манхэттен – мой дом, город, в котором я родилась и в котором провела двадцать шесть счастливых лет. Никогда не думала, что мне придется уехать отсюда, что мне придется попрощаться с Коммерческой улицей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79