– А где еще?
Последний раз, когда семья Сартори шла процессией в церковь Святой Девы Марии из Помпеи, а мама плакала, был день похорон бабушки Анжелы Сартори. Сегодня свадьба Роберто, но наше шествие такое же мрачное, как и тогда, когда мы предали нашу бабулю земле. Сейчас три часа дня. Сложно выбрать худшее время для свадьбы. Мама уже заметила, что в это же самое время в Страстную пятницу Иисуса распяли на кресте.
Папа одет в хороший костюм из темно-синего габардина; белая рубашка и шелковый темно-синий галстук. Мама в черном: простое, расклешенное книзу платье с застежкой на спине. Я решила не рядиться в траур, поэтому на мне светлый парчовый костюм с отложным воротником. Узор на ткани осенний: маленькие золотые листочки, украшенные вышивкой зелеными петлями. Мои туфли на низком каблуке – из золотого атласа, а в сумочке лежит маленькая орхидея, которую мама отказалась приколоть к своему платью.
Мама говорит, что даже название нашей церкви как нельзя лучше подходит к этому случаю. Она убеждена, что семья Сартори обречена и что Роберто погибнет в муках страшнее тех, в которых погибли жителей Помпеи, сгоревшие заживо и погребенные под лавой Везувия.
Мне нравится наша церковь, которая расположена на углу улиц Кармин и Бликер в самом центре итальянского квартала. Над величественным зданием высится крест, а внутри – стены из белого мрамора с едва различимыми прожилками, высокие потолки, статуи святых, со смыслом взирающие на прихожан в мерцающем пламени свечей. Отец Абруцци пожалел папу и постарался сделать в наших обстоятельствах все, что было в его силах. Я заметила, что духовенство становится добродетельным и может утешить только тогда, когда уже что-то стряслось.
Я гляжу в сторону бокового входа в церковь, пытаясь увидеть Роберто, но там нет ни души. Мама, папа, Анджело, Орландо, Эксодус и я в подавленном настроении молча стоим рядом с купелью со святой водой и ждем. Мама уставилась в пол, словно в надежде на то, что, когда она поднимет глаза, все окажется дурным сном, и мы вернемся домой, будем слушать пластинки и есть посыпанное сахарной пудрой печенье, которое мы печем каждую пятницу.
Главная дверь со скрипом открывается и входит Роберто. На нем коричневый костюм. Он придерживает створки, пропуская внутрь свою новую семью. Невеста – очень хрупкая девушка, ей всего девятнадцать лет, у нее черные как смоль волосы, убранные в высокую прическу, и мелкие черты лица. Она хорошенькая, даже несмотря на то, что кусает губы и смотрит в пол. Ей просто недостает уверенности в себе. На ней бледно-желтый костюм (и где она такой нашла в это время года, не могу понять) и черные лакированные туфли. Ее глаза закрывает причудливая вуаль, прикрепленная к голове лентой. Позади нее стоят ее родители, такие же маленькие и хрупкие, как она, похожие на раненых птичек. С ними несколько маленьких детей. Самой младшей девочке около восьми лет. Очевидно, Розмари самая старшая, как и наш Роберто.
– Пап. Это мистер и миссис Ланселатти. А это Розмари, – говорит Роберто.
– Рада с вами познакомиться, – слишком громко говорит Розмари. Я вижу, как она напугана.
– Здравствуйте, – бормочет мама. Все, на что оказывается способен папа, это кивнуть в знак приветствия.
Сжимая в руках молитвенник, отец Абруцци идет по центральному проходу между рядами. Он приглашает нас в ризницу. Мы следуем за ним, и мне приходит на ум, что все собравшиеся думают одно и то же: «Плохо получилось». Хотя отец Абруцци и старается быть приветливым, но всем понятно, что ему не нравится это дело. Он любит правила, предписания, чувство единения в его приходе и придает большое значение тому, чтобы имена вступающих в брак были за полтора месяца до свадьбы напечатаны в еженедельном церковном бюллетене: еще одно негласное правило, которого мы не соблюли.
Священник одет не в красивую бело-золотую ризу, а в черную сутану (мы по-настоящему наказаны). Мама открывает молитвенник, и я беру ее за руку. Сейчас такой момент, когда только дочь может утешить мать – сыновья не в состоянии понять, что такое честь и добродетель, ими управляют более приземленные чувства, – поэтому, когда мама сжимает мою руку, я чувствую, что могу помочь ей в ситуации, кажущейся безнадежной.
Маленькие дети семьи Ланселатти собрались вокруг своих родителей. Им еще не скоро объяснят, что здесь происходит. Анджело осуждающе качает головой. Орландо пытается изо всех сил не засмеяться: это для него большая проблема с самого детства. А Эксодус обнимает папу так, словно говорит ему: «Не переживай, пап, такого больше никогда не повторится». Что ж, будем надеяться.
Бедный папа. Ему некому выговориться. Даже со мной он не может поговорить о случившемся, потому что подобный разговор предполагает обсуждение интимных отношений между мужчиной и женщиной – тема, на которую он никогда не решится заговорить с дочерью. Я знаю, что он разочарован, возможно, даже в большей степени, чем мама. Даже злясь и расстраиваясь, она говорит, что рождение ребенка – это самая удивительная вещь в мире, что Розмари будет помогать нам, и работы по дому станет меньше. Мама видит хотя бы что-то положительное в этой ситуации. Но папа – другое дело. Для него это словно признание несостоятельности его правил, их осквернение. Сколько раз он говорил братьям об уважении к женщине; разве его жизнь не прекрасный им пример? Сколько раз он наказывал их, пытаясь научить, что такое быть порядочным человеком? И вот все его благие устремления закончились этой историей с Роберто. Предполагается, что свадьба – это начало новой жизни и любви, но здесь ничего подобного нет. Розмари слишком молода, чтобы выходить замуж, и Роберто – незрелый, со скверным характером – станет самым плохим мужем в мире.
Своей перчаткой я вытираю слезы, и мне вспоминается объявление в нашем магазине: «Ее перчатки как ночь – становятся все длиннее». Меня всегда учили, что перчатки – это символ настоящей леди, а вот на невесте их нет. Она крепко сжимает скромный букет из желтых роз, как будто это спасительная веревка, с помощью которой она может выбраться из огромной ямы. Она понятия не имеет, во что ввязывается. Я прожила с Роберто двадцать пять лет. И скажу, это совсем не просто. У жены человека, чье настроение так часто меняется, никогда не будет ни одной спокойной минуты. Я чувствую на себе чей-то взгляд и поднимаю голову. Это мать Розмари. Ее глаза полны слез, но все же она слабо улыбается мне. Может, мама утешится тем, что она не единственная мать, которая скорбит о случившемся.
После церемонии папа ведет нас обедать в «Маринеллу», уютный ресторан на Кармин-стрит, которым владеет один из его приятелей. Я пытаюсь завести разговор с семьей Ланселатти, которые расстроены из-за Розмари так же, как мои родители расстроены из-за Роберто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79