Не знаю почему, но я уверена, когда мы собираемся все вместе, никто не может причинить нам вреда, обругать или наслать проклятье.
Когда до свадьбы остается несколько дней, я вдруг понимаю, что начала вставать все раньше и раньше по утрам (сегодня я проснулась в три часа) и не могу заснуть снова. Я лежу в постели и размышляю о Джоне.
Сегодня я прокручиваю в голове эпизод, который произошел в июле. Я сидела в машине с Джоном, он вез меня домой после работы. Я приглашала его зайти к нам, но он не мог, потому что у него была назначена какая-то встреча. Я уже было собралась выйти из машины, но он, улыбаясь, спросил: «Чековая книжка с тобой?» Я достала свою расчетную книжку и выписала чек на имя Джона Тальбота. Потом согнула его и аккуратно оторвала от книжки. «Это все что у меня есть, дорогой», – сказала я. Он взял чек, даже не заглянув в него, сложил в несколько раз и сунул в нагрудный карман своего пиджака. «Немного, малышка, но это все, что у тебя есть», – весело сказал он, а потом поцеловал меня. Я понимаю, что это была всего лишь шутка, но для меня эти слова были словно пощечина.
– Лючия! – зовет снизу мама.
– Да, мам?
– Ты можешь заскочить в «Гросерию» по дороге на работу?
Я беру свою сумку. Внизу мама подготовила бумаги.
– Передай это папе и скажи ему, чтобы внимательно перепроверил каждую цифру. Поставщик прислал список блюд, которые будут на праздничном ужине. Как Делмарр, красивое платье сшил?
– Элегантное, мама. Сколько у нас приглашений?
– Около трехсот, – говорит мама. – Куда им отправлять подарки?
– В Хантингтон.
– Как продвигается строительство?
– Я не видела, мама. Джон хочет сделать мне сюрприз. Мы проведем там нашу первую ночь.
– Так и должно быть, – с гордостью говорит мама.
Слава богу, она никогда не заговаривала о брачной ночи. В противном случае у меня на душе было бы уже два греха: смертельный (прелюбодеяние) и простительный (обман).
Когда я прихожу в «Гросерию», папа, словно скульптуру, устанавливает на высокую тумбу большую головку пармезана.
– О, интересный ход, – говорю я.
– А ты как думала, откуда у тебя талант? – улыбается он.
– Ты уже взял смокинг на прокат?
– Нет.
Он идет к кассе, я следом за ним.
– Ребята уже позаботились о костюмах. По крайней мере, ты бы мог…
– Подвести к алтарю и выдать замуж самую красивую девушку Гринвича.
Пока он выкладывает в кассу мелочь, заверяет меня:
– Я знаю, что мне предстоит сделать. Твоя мама талдычит мне об этом каждый вечер. Ей хочется, чтобы свадьба была лучшей из всех, что когда-либо устраивалась в городе. В конце концов, хотя бы у одного ее ребенка будет такая свадьба, какие принято проводить у итальянцев. Ты же знаешь этих барезцев, они любят, когда все безупречно, гонятся за блеском.
– Папа?
– Да?
– Я хочу, чтобы ты перестал давать мне деньги, когда я выйду замуж Достаточно с тебя и приема, который ты оплачиваешь. Хорошо?
– Зачем ты так говоришь?
– Мне хочется, чтобы вы с мамой больше заботились о самих себе, чтобы вы не уставали.
Он закрывает кассу, обходит прилавок и целует меня в макушку:
– Конечно, конечно.
– Я не шучу, – решительно говорю я.
– Отправляйся на работу, – велит он, заканчивая выкладывать один ящик помидоров и открывая следующий.
Я иду в другой конец магазина и прощаюсь с Анджело, который подкладывает лед в витрину со свежей рыбой.
Я успеваю пройти полквартала, когда Анджело нагоняет меня, окликая по имени:
– Лючия, вернись! Папе плохо!
Когда я бегом возвращаюсь в «Гросерию», папа сидит на стуле. Роберто протягивает ему стакан воды.
– Папа, прошу тебя, пей, – умоляет Роберто.
– Пусти меня.
Я поднимаю папину голову и смотрю в его глаза:
– Тебе нужно в больницу.
– В больницу? Чушь! – говорит он.
– Нет, ты поедешь. Немедленно, – приказываю я.
У папы ужасный цвет лица. Так плохо он выглядел только когда потерял сознание в Италии.
– Со мной все в порядке.
– Надеюсь, но такого не должно повторяться.
Роберто подгоняет грузовик, пока мы с Анджело сидим с папой.
– Только не надо устраивать из этого трагедию, – просит папа.
– Папа, если с тобой что-то случится, я умру, – встав перед ним на колени и обнимая его за ноги, говорю я.
Самое скверное в том, когда звонишь домой и сообщаешь плохую новость, – то, что мама бросает трубку, и ты не можешь знать, поняла ли она сказанное, а если поняла, то все ли с ней в порядке или она потеряла сознание. Когда я рассказываю ей, что папа в госпитале святого Винсента, она было дает отбой, но потом вдруг отвечает. Она не удивлена, потому что за завтраком, когда она сказала папе, что он очень бледный, он только махнул рукой.
К тому времени, как мама добралась до больницы, она совершенно успокоилась.
– Антонио, тебе нужно поберечься. – Она подходит к его кровати и берет его за руку.
Доктор Бобби Гольдштейн – кардиолог – входит в палату. Он худой и очень молодой, у него доброе лицо.
– Мистер Сартори, я ваш постоянный покупатель.
Папа сияет.
– Ваша ветчина самая лучшая в Нью-Йорке.
– Вылечите моего мужа, и вы будете обеспечены ею до конца жизни, – обещает мама.
– Моя жена готова раздарить весь магазин, – сжимая мамину руку, пытается шутить папа. – Потом он серьезно смотрит на доктора: – Скажите, что это было?
– Хорошая новость в том, что это был не инфаркт, – говорит доктор Гольдштейн.
– А плохая новость?
– Мы не вполне уверены, что на самом деле с вами произошло.
Анджело поясняет:
– Доктор, папа поднимал ящик с помидорами, когда это случилось. Может в этом причина?
– Не исключено, – улыбается доктор. – Через некоторое время мы проведем еще кое-какие обследования.
– Что может сделать папа, чтобы подобного не повторилось? – спрашиваю я.
– Не поднимать тяжести. Поменьше беспокоиться. И соблюдать диету…
– Да, знаю-знаю: отказаться от сливочного масла, яиц и спиртного.
– Вы курите?
– Одну сигарету за ужином. Только и всего. Днем я не курю.
– Если бы с вами все было в порядке, я бы мог утверждать, что одна сигарета вам не повредит. Но в данных обстоятельствах вам следует отказаться и от нее.
– Я выброшу все эти сигареты! – горячится мама.
– Никаких нагрузок. Забудьте про разгрузку ящиков с грузовика. Рекомендую вам гулять, но не больше километра в день. Нужно придерживаться диеты. Поначалу это нелегко, но со временем вы забудете свои старые привычки питания. И каждый месяц вы должны приходить к нам на осмотр.
– Отказаться от еды, сигарет, работы, досуга. Будут еще пожелания, доктор?
– Было бы замечательно, если бы вы отнеслись к этому со всей серьезностью. Мы оставим вас здесь на ночь, чтобы провести дополнительное обследование.
Когда доктор Гольдштейн выходит из палаты, мы пытаемся приободрить папу. Он смеется вместе с нами, но я вижу, что он напуган.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Когда до свадьбы остается несколько дней, я вдруг понимаю, что начала вставать все раньше и раньше по утрам (сегодня я проснулась в три часа) и не могу заснуть снова. Я лежу в постели и размышляю о Джоне.
Сегодня я прокручиваю в голове эпизод, который произошел в июле. Я сидела в машине с Джоном, он вез меня домой после работы. Я приглашала его зайти к нам, но он не мог, потому что у него была назначена какая-то встреча. Я уже было собралась выйти из машины, но он, улыбаясь, спросил: «Чековая книжка с тобой?» Я достала свою расчетную книжку и выписала чек на имя Джона Тальбота. Потом согнула его и аккуратно оторвала от книжки. «Это все что у меня есть, дорогой», – сказала я. Он взял чек, даже не заглянув в него, сложил в несколько раз и сунул в нагрудный карман своего пиджака. «Немного, малышка, но это все, что у тебя есть», – весело сказал он, а потом поцеловал меня. Я понимаю, что это была всего лишь шутка, но для меня эти слова были словно пощечина.
– Лючия! – зовет снизу мама.
– Да, мам?
– Ты можешь заскочить в «Гросерию» по дороге на работу?
Я беру свою сумку. Внизу мама подготовила бумаги.
– Передай это папе и скажи ему, чтобы внимательно перепроверил каждую цифру. Поставщик прислал список блюд, которые будут на праздничном ужине. Как Делмарр, красивое платье сшил?
– Элегантное, мама. Сколько у нас приглашений?
– Около трехсот, – говорит мама. – Куда им отправлять подарки?
– В Хантингтон.
– Как продвигается строительство?
– Я не видела, мама. Джон хочет сделать мне сюрприз. Мы проведем там нашу первую ночь.
– Так и должно быть, – с гордостью говорит мама.
Слава богу, она никогда не заговаривала о брачной ночи. В противном случае у меня на душе было бы уже два греха: смертельный (прелюбодеяние) и простительный (обман).
Когда я прихожу в «Гросерию», папа, словно скульптуру, устанавливает на высокую тумбу большую головку пармезана.
– О, интересный ход, – говорю я.
– А ты как думала, откуда у тебя талант? – улыбается он.
– Ты уже взял смокинг на прокат?
– Нет.
Он идет к кассе, я следом за ним.
– Ребята уже позаботились о костюмах. По крайней мере, ты бы мог…
– Подвести к алтарю и выдать замуж самую красивую девушку Гринвича.
Пока он выкладывает в кассу мелочь, заверяет меня:
– Я знаю, что мне предстоит сделать. Твоя мама талдычит мне об этом каждый вечер. Ей хочется, чтобы свадьба была лучшей из всех, что когда-либо устраивалась в городе. В конце концов, хотя бы у одного ее ребенка будет такая свадьба, какие принято проводить у итальянцев. Ты же знаешь этих барезцев, они любят, когда все безупречно, гонятся за блеском.
– Папа?
– Да?
– Я хочу, чтобы ты перестал давать мне деньги, когда я выйду замуж Достаточно с тебя и приема, который ты оплачиваешь. Хорошо?
– Зачем ты так говоришь?
– Мне хочется, чтобы вы с мамой больше заботились о самих себе, чтобы вы не уставали.
Он закрывает кассу, обходит прилавок и целует меня в макушку:
– Конечно, конечно.
– Я не шучу, – решительно говорю я.
– Отправляйся на работу, – велит он, заканчивая выкладывать один ящик помидоров и открывая следующий.
Я иду в другой конец магазина и прощаюсь с Анджело, который подкладывает лед в витрину со свежей рыбой.
Я успеваю пройти полквартала, когда Анджело нагоняет меня, окликая по имени:
– Лючия, вернись! Папе плохо!
Когда я бегом возвращаюсь в «Гросерию», папа сидит на стуле. Роберто протягивает ему стакан воды.
– Папа, прошу тебя, пей, – умоляет Роберто.
– Пусти меня.
Я поднимаю папину голову и смотрю в его глаза:
– Тебе нужно в больницу.
– В больницу? Чушь! – говорит он.
– Нет, ты поедешь. Немедленно, – приказываю я.
У папы ужасный цвет лица. Так плохо он выглядел только когда потерял сознание в Италии.
– Со мной все в порядке.
– Надеюсь, но такого не должно повторяться.
Роберто подгоняет грузовик, пока мы с Анджело сидим с папой.
– Только не надо устраивать из этого трагедию, – просит папа.
– Папа, если с тобой что-то случится, я умру, – встав перед ним на колени и обнимая его за ноги, говорю я.
Самое скверное в том, когда звонишь домой и сообщаешь плохую новость, – то, что мама бросает трубку, и ты не можешь знать, поняла ли она сказанное, а если поняла, то все ли с ней в порядке или она потеряла сознание. Когда я рассказываю ей, что папа в госпитале святого Винсента, она было дает отбой, но потом вдруг отвечает. Она не удивлена, потому что за завтраком, когда она сказала папе, что он очень бледный, он только махнул рукой.
К тому времени, как мама добралась до больницы, она совершенно успокоилась.
– Антонио, тебе нужно поберечься. – Она подходит к его кровати и берет его за руку.
Доктор Бобби Гольдштейн – кардиолог – входит в палату. Он худой и очень молодой, у него доброе лицо.
– Мистер Сартори, я ваш постоянный покупатель.
Папа сияет.
– Ваша ветчина самая лучшая в Нью-Йорке.
– Вылечите моего мужа, и вы будете обеспечены ею до конца жизни, – обещает мама.
– Моя жена готова раздарить весь магазин, – сжимая мамину руку, пытается шутить папа. – Потом он серьезно смотрит на доктора: – Скажите, что это было?
– Хорошая новость в том, что это был не инфаркт, – говорит доктор Гольдштейн.
– А плохая новость?
– Мы не вполне уверены, что на самом деле с вами произошло.
Анджело поясняет:
– Доктор, папа поднимал ящик с помидорами, когда это случилось. Может в этом причина?
– Не исключено, – улыбается доктор. – Через некоторое время мы проведем еще кое-какие обследования.
– Что может сделать папа, чтобы подобного не повторилось? – спрашиваю я.
– Не поднимать тяжести. Поменьше беспокоиться. И соблюдать диету…
– Да, знаю-знаю: отказаться от сливочного масла, яиц и спиртного.
– Вы курите?
– Одну сигарету за ужином. Только и всего. Днем я не курю.
– Если бы с вами все было в порядке, я бы мог утверждать, что одна сигарета вам не повредит. Но в данных обстоятельствах вам следует отказаться и от нее.
– Я выброшу все эти сигареты! – горячится мама.
– Никаких нагрузок. Забудьте про разгрузку ящиков с грузовика. Рекомендую вам гулять, но не больше километра в день. Нужно придерживаться диеты. Поначалу это нелегко, но со временем вы забудете свои старые привычки питания. И каждый месяц вы должны приходить к нам на осмотр.
– Отказаться от еды, сигарет, работы, досуга. Будут еще пожелания, доктор?
– Было бы замечательно, если бы вы отнеслись к этому со всей серьезностью. Мы оставим вас здесь на ночь, чтобы провести дополнительное обследование.
Когда доктор Гольдштейн выходит из палаты, мы пытаемся приободрить папу. Он смеется вместе с нами, но я вижу, что он напуган.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79