Ну, когда вы признавались в любви в такси. А потом поехала еще раз, за четыре дня до своей смерти, посетить Цветочное шоу в Челси. И оба раза Грета была в Лондоне.
– Она всегда ездила на Цветочное шоу. Из-за роз. Мама очень любила розы, разводила их.
– Понимаю. Говорила ли она вам когда-нибудь, что ей не нравится Грета?
– Нет. Мне не говорила. А вот Грете сказала. После того, как Грета выпустила собаку из дома. А потом еще толкнула меня. Мама сказала ей, что она настраивает отца против нас, что она злобная ядовитая тварь, ядовитая, как змея.
– Но ведь это не все, что сказала леди Энн Грете в тот день, верно, Томас? Позже она зашла к ней в кабинет вместе с вами и извинилась за то, что наговорила в запальчивости. И ее извинения были приняты. Я прав, Томас?
– Да. Но она тогда поступила неискренне.
– Кто поступил неискренне?
– Грета. Она ненавидела маму. Нет, не так. Она хотела занять ее место. Поэтому и отправила меня ночевать к Эдварду. Видно, хотела меня спасти. Потому как я – часть того, что она хотела заполучить.
– Что ж, спасибо за то, что так полно представили нам свою версию, Томас. Но ведь это все только слова, не так ли? У вас нет ни единого вещественного доказательства, подтверждающего сказанное, или я ошибаюсь?
– Я видел, как Грета смотрела на маму. Видел, как она примеряла ее платья.
– Да, примеряла. И что с того? Ведь это вовсе не означает, что она планировала ее убить, верно?
– Знаю, что это она организовала убийство.
– Опять слова. Так, теперь объясните нам вот что. На утреннем заседании вы говорили, что решили ехать домой от Боллов, испугавшись того, что леди Энн не подходит к телефону. Миссис Болл довезла вас до дома, высадила у ворот. Как вы вошли?
– У меня были ключи. И от входной двери, и от ворот тоже.
– Сколько было времени?
– Точно не помню. Примерно половина девятого.
– Сколько времени прошло между этими вашими безуспешными звонками и появлением в доме?
– Не знаю. Минут двадцать. Ну, может, полчаса. Часов при мне не было.
– Так вы выехали сразу же после того, как позвонили и никто не ответил?
– Нет. Мы еще немного поговорили, а потом муж миссис Болл откуда-то позвонил.
– Итак, вы вернулись домой и, как уже говорили, увидели, что окно в кабинете открыто. И закрыли его. Потом поднялись наверх и открыли окно у себя в спальне. – Да.
– Потому что вечер выдался теплый?
– Да, теплый.
– И оно оставалось открытым, даже когда пошел дождь?
– Да. Не ураган же.
– И вы лежали у себя в постели, а ваша матушка спала у себя в комнате?
– Да. И когда я услышал, что к дому подъезжает машина, то выключил свет. А потом выглянул и увидел, что они идут через лужайку к дому, прямо к окну в кабинете, и один из них сильно расстроился, увидев, что все окна нижнего этажа закрыты.
– «Черт, да окна заперты. Мать их так». Примерно таким вот образом вы передали слова одного из них. – Майлз с каким-то особым нажимом произнес бранные слова.
– Да, – ответил Томас. – Он был явно рассержен.
– А вы видели человека, произносившего эти слова?
– Нет. Я сидел на постели. А они стояли внизу, под окном.
– Получается, вы не можете утверждать, что человек, произносивший эти бранные слова, стоял у окна в кабинет. Он с тем же успехом мог находиться у боковой двери или у окна в столовую.
– Ну, возможно.
– И он наверняка говорил обо всех окнах на той стороне дома, правильно?
– Во всяком случае, не о моем. Мое-то было открыто.
– Нет, я имею в виду на первом этаже.
– Да. Возможно.
– Благодарю вас. У меня нет больше вопросов о той ночи, когда свершилось убийство. Хотелось бы перейти к медальону, который вы нашли в доме своего отца в октябре прошлого года.
Майлз Ламберт взял вещдок под номером тринадцать и с минуту держал его за цепочку так, что сам золотой медальон в форме сердечка раскачивался из стороны в сторону, подобно маятнику. Присяжные смотрели, точно завороженные этим гипнотическим зрелищем.
– Вы уже рассказали нам, что ваша мама очень любила этот медальон.
– Да, любила.
– Она носила его каждый день?
– Нет, не каждый, конечно. Но очень часто.
– Однако вы почему-то ни словом не упомянули об этом медальоне полиции, до тех пор пока не нашли его. Я прав?
– Не было причин упоминать.
– Не было… Что ж, определенный смысл тут просматривается. Однако это не объясняет, почему вы в своих первых письменных показаниях ни словом не упомянули о том, как Роузи наклонился над телом вашей матушки, что-то с нее снял, какую-то золотую вещицу, и сунул в карман. Это появляется только во вторых ваших письменных показаниях, когда медальон уже был найден.
– Я был страшно расстроен. Ну, когда первый раз давал показания. Мама только что умерла и…
– Не только что, а за пять дней до этого. И первые ваши показания весьма подробны, Томас. Вы с сержантом Хернсом немало над ними потрудились. Не думаю, что вы могли упустить столь важную деталь, не вспомнить, как Роузи снимал золотое украшение с тела вашей покойной матушки.
Томас не ответил. Последние слова Майлза были подобны пощечине.
– Вы выпустили этот эпизод из первых показаний, потому что ничего подобного не было. Вот оно, единственно правильное объяснение, верно, Томас?
– Нет, не верно. Это было. Я сам видел. Видел, как он сорвал цепочку с ее шеи. Поэтому там потом и нашли царапину.
– Совсем незначительную царапинку. Ведь медальон не имел никаких повреждений, когда вы обнаружили его в столе, не так ли?
– Нет. Но они могли его починить.
– Насколько я вижу, на застежке цепочки нет следов починки, – сказал Майлз, разыграв целое представление. Двумя толстыми пальцами он поднес к переносице очки в золотой оправе и долго и пристально рассматривал медальон. Потом сделал паузу и добавил: – Не сомневаюсь, что присяжным будет интересно взглянуть на этот экспонат под номером тринадцать, когда они станут рассматривать все собранные здесь вещественные доказательства. – И с этими словами он положил медальон на стол перед собой. – Далее, – заметил он. – Никто не сомневается, что вы нашли этот медальон в письменном столе, Томас. Тут другая проблема. И заключается она в том, как вы передали тогдашние слова моей клиентки.
– Не понял. Какие еще слова?
– «Дай сюда. Это мой». Вот эти слова.
– Она кричала на меня, хотела вырвать из рук медальон…
– Да, все это вы нам уже говорили, – перебил его адвокат. – А затем вы оттолкнули Грету и крикнули: «Ничего подобного! Это медальон мамы! Этот ублюдок забрал у нее медальон и отдал тебе». Вот как вы ответили на вопрос мистера Спарлинга не далее как сегодня утром. Согласны?
– Да. Что-то в этом роде.
– Нет, не что-то в этом роде. Я повторил сказанное вами слово в слово. Я записал, когда вы говорили все это утром. И сделал то же самое со свидетельскими показаниями вашего друга Мэтью Барна, которые он давал в этом зале вчера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
– Она всегда ездила на Цветочное шоу. Из-за роз. Мама очень любила розы, разводила их.
– Понимаю. Говорила ли она вам когда-нибудь, что ей не нравится Грета?
– Нет. Мне не говорила. А вот Грете сказала. После того, как Грета выпустила собаку из дома. А потом еще толкнула меня. Мама сказала ей, что она настраивает отца против нас, что она злобная ядовитая тварь, ядовитая, как змея.
– Но ведь это не все, что сказала леди Энн Грете в тот день, верно, Томас? Позже она зашла к ней в кабинет вместе с вами и извинилась за то, что наговорила в запальчивости. И ее извинения были приняты. Я прав, Томас?
– Да. Но она тогда поступила неискренне.
– Кто поступил неискренне?
– Грета. Она ненавидела маму. Нет, не так. Она хотела занять ее место. Поэтому и отправила меня ночевать к Эдварду. Видно, хотела меня спасти. Потому как я – часть того, что она хотела заполучить.
– Что ж, спасибо за то, что так полно представили нам свою версию, Томас. Но ведь это все только слова, не так ли? У вас нет ни единого вещественного доказательства, подтверждающего сказанное, или я ошибаюсь?
– Я видел, как Грета смотрела на маму. Видел, как она примеряла ее платья.
– Да, примеряла. И что с того? Ведь это вовсе не означает, что она планировала ее убить, верно?
– Знаю, что это она организовала убийство.
– Опять слова. Так, теперь объясните нам вот что. На утреннем заседании вы говорили, что решили ехать домой от Боллов, испугавшись того, что леди Энн не подходит к телефону. Миссис Болл довезла вас до дома, высадила у ворот. Как вы вошли?
– У меня были ключи. И от входной двери, и от ворот тоже.
– Сколько было времени?
– Точно не помню. Примерно половина девятого.
– Сколько времени прошло между этими вашими безуспешными звонками и появлением в доме?
– Не знаю. Минут двадцать. Ну, может, полчаса. Часов при мне не было.
– Так вы выехали сразу же после того, как позвонили и никто не ответил?
– Нет. Мы еще немного поговорили, а потом муж миссис Болл откуда-то позвонил.
– Итак, вы вернулись домой и, как уже говорили, увидели, что окно в кабинете открыто. И закрыли его. Потом поднялись наверх и открыли окно у себя в спальне. – Да.
– Потому что вечер выдался теплый?
– Да, теплый.
– И оно оставалось открытым, даже когда пошел дождь?
– Да. Не ураган же.
– И вы лежали у себя в постели, а ваша матушка спала у себя в комнате?
– Да. И когда я услышал, что к дому подъезжает машина, то выключил свет. А потом выглянул и увидел, что они идут через лужайку к дому, прямо к окну в кабинете, и один из них сильно расстроился, увидев, что все окна нижнего этажа закрыты.
– «Черт, да окна заперты. Мать их так». Примерно таким вот образом вы передали слова одного из них. – Майлз с каким-то особым нажимом произнес бранные слова.
– Да, – ответил Томас. – Он был явно рассержен.
– А вы видели человека, произносившего эти слова?
– Нет. Я сидел на постели. А они стояли внизу, под окном.
– Получается, вы не можете утверждать, что человек, произносивший эти бранные слова, стоял у окна в кабинет. Он с тем же успехом мог находиться у боковой двери или у окна в столовую.
– Ну, возможно.
– И он наверняка говорил обо всех окнах на той стороне дома, правильно?
– Во всяком случае, не о моем. Мое-то было открыто.
– Нет, я имею в виду на первом этаже.
– Да. Возможно.
– Благодарю вас. У меня нет больше вопросов о той ночи, когда свершилось убийство. Хотелось бы перейти к медальону, который вы нашли в доме своего отца в октябре прошлого года.
Майлз Ламберт взял вещдок под номером тринадцать и с минуту держал его за цепочку так, что сам золотой медальон в форме сердечка раскачивался из стороны в сторону, подобно маятнику. Присяжные смотрели, точно завороженные этим гипнотическим зрелищем.
– Вы уже рассказали нам, что ваша мама очень любила этот медальон.
– Да, любила.
– Она носила его каждый день?
– Нет, не каждый, конечно. Но очень часто.
– Однако вы почему-то ни словом не упомянули об этом медальоне полиции, до тех пор пока не нашли его. Я прав?
– Не было причин упоминать.
– Не было… Что ж, определенный смысл тут просматривается. Однако это не объясняет, почему вы в своих первых письменных показаниях ни словом не упомянули о том, как Роузи наклонился над телом вашей матушки, что-то с нее снял, какую-то золотую вещицу, и сунул в карман. Это появляется только во вторых ваших письменных показаниях, когда медальон уже был найден.
– Я был страшно расстроен. Ну, когда первый раз давал показания. Мама только что умерла и…
– Не только что, а за пять дней до этого. И первые ваши показания весьма подробны, Томас. Вы с сержантом Хернсом немало над ними потрудились. Не думаю, что вы могли упустить столь важную деталь, не вспомнить, как Роузи снимал золотое украшение с тела вашей покойной матушки.
Томас не ответил. Последние слова Майлза были подобны пощечине.
– Вы выпустили этот эпизод из первых показаний, потому что ничего подобного не было. Вот оно, единственно правильное объяснение, верно, Томас?
– Нет, не верно. Это было. Я сам видел. Видел, как он сорвал цепочку с ее шеи. Поэтому там потом и нашли царапину.
– Совсем незначительную царапинку. Ведь медальон не имел никаких повреждений, когда вы обнаружили его в столе, не так ли?
– Нет. Но они могли его починить.
– Насколько я вижу, на застежке цепочки нет следов починки, – сказал Майлз, разыграв целое представление. Двумя толстыми пальцами он поднес к переносице очки в золотой оправе и долго и пристально рассматривал медальон. Потом сделал паузу и добавил: – Не сомневаюсь, что присяжным будет интересно взглянуть на этот экспонат под номером тринадцать, когда они станут рассматривать все собранные здесь вещественные доказательства. – И с этими словами он положил медальон на стол перед собой. – Далее, – заметил он. – Никто не сомневается, что вы нашли этот медальон в письменном столе, Томас. Тут другая проблема. И заключается она в том, как вы передали тогдашние слова моей клиентки.
– Не понял. Какие еще слова?
– «Дай сюда. Это мой». Вот эти слова.
– Она кричала на меня, хотела вырвать из рук медальон…
– Да, все это вы нам уже говорили, – перебил его адвокат. – А затем вы оттолкнули Грету и крикнули: «Ничего подобного! Это медальон мамы! Этот ублюдок забрал у нее медальон и отдал тебе». Вот как вы ответили на вопрос мистера Спарлинга не далее как сегодня утром. Согласны?
– Да. Что-то в этом роде.
– Нет, не что-то в этом роде. Я повторил сказанное вами слово в слово. Я записал, когда вы говорили все это утром. И сделал то же самое со свидетельскими показаниями вашего друга Мэтью Барна, которые он давал в этом зале вчера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89