Эта несомненно представлявшая интерес личность проживала на Марсе и намеревалась прикончить Элвиса Пресли, временно находившегося (в замаскированном обличье) в Чиппенхэме, графство Уилтшир. Судья уделил этим подробностям самое пристальное внимание.
– Кажется, да, сэр.
Гомер окинул Райта изучающим взглядом и решил, что самостоятельно проверит дееспособность миссис Гривз.
– Она зрячая? Не носит монокля или повязки на глазу?
Райт решительно затряс головой, и его голодный желудок издал при этом на удивление низкий и долгий звук.
– И она утверждает, что хорошо разглядела этого человека?
– Именно так, сэр.
Гомер откинулся на спинку кресла, чтобы обдумать эти новости, а Райт остался стоять навытяжку перед его столом.
– Что-нибудь еще представляющее интерес было найдено в доме Пендреда? – помолчав, осведомился Гомер.
– Нет, сэр.
– Ну что ж, судмедэкспертиза никогда не помогала нам в этом деле, – заметил Гомер, пытаясь смягчить горечь разочарования. Старший инспектор вновь погрузился в размышления, а мысли Райта устремились к делам желудочным. Он прикидывал, велики ли шансы заполнить образовавшуюся внутри пустоту, и с грустью констатировал, что не очень.
Гомер внезапно выпрямился, бросил взгляд на часы и произнес:
– Ну что ж, мы достаточно помариновали мистера Пендреда. Вызывайте его адвоката, и я попытаюсь его расколоть. А потом организуйте опознание для миссис Гривз. Назначьте его на четыре часа.
– Адвокат тоже должен присутствовать? – осведомился Райт.
– Естественно. Я хочу, чтобы все было сделано по правилам, сержант.
– Будет сделано, сэр. – Это прозвучало довольно уныло, так как Райт понял, что его ланч постигнет та же участь, что и несъеденный завтрак.
К середине второго дня на новом месте работы Айзенменгер уже начал разбираться в системе координат, в которую ему предстояло вписаться, начал ощущать линии напряжения, оттенки и нюансы. Это вселило в него чувство уверенности, но в то же время он понял, что отделение патологоанатомии Западной Королевской больницы отнюдь не является раем земным. Нельзя сказать, что его это сильно удивило. В большинстве патологоанатомических отделений царила напряженность, потому что их сотрудникам был присущ не только ум, но и эгоцентризм; чем больше патологоанатомов работало в одном отделении, тем сильнее становился антагонизм между ними. В каком-то смысле это напоминало молекулярную физику.
Более того, если подобное положение существовало в районных клиниках общего профиля, то в академических учреждениях по непонятной Айзенменгеру причине оно еще больше усугублялось. Поэтому то, что делалось в Западной Королевской больнице, вряд ли могло удивлять.
Утро было посвящено руководству одним из четырех ординаторов, проводившим вскрытие, – не слишком почетное занятие, так как ординатор заканчивал уже четвертый курс ординатуры и являлся вполне квалифицированным специалистом, после чего Айзенменгер провел исключительно утомительный час, проверяя слайды и отчеты для междисциплинарного совещания по проблемам органов грудной клетки. Само совещание заняло два еще более скучных часа, которые были скрашены лишь бутербродами, фруктами и кофе. А теперь он вместе с ординатором заканчивал проверку описаний срезов, полученных во время вскрытия, чтобы убедиться в том, что все изложено фактически точно и грамматически правильно.
После ухода ординатора к Айзенменгеру зашел Амр Шахин с лотком, на котором лежали предметные стекла.
Шахин был юрким человечком невысокого роста с коротко подстриженными черными кудрями, маленькими (чтобы не сказать, крохотными) усиками и изящными руками. Его темно-карие глазки постоянно бегали из стороны в сторону, словно он чего-то боялся, однако за исключением этого он вел себя с большим достоинством и даже с чувством собственного превосходства. То, что ему было всего тридцать пять лет и он только что был назначен врачом-консультантом, делало его в глазах Айзенменгера самовлюбленным хлыщом.
– Не выскажете ли своего мнения относительно этого случая, доктор Айзенменгер?
– Джон, пожалуйста.
Шахин отметил это предложение перейти на более неформальное обращение чопорным кивком.
– Шестидесятилетняя женщина. Опухоль яичника, – пояснил он.
Айзенменгер взял протянутый лоток и поместил первый образец под окуляр микроскопа. Шахин, словно окаменев, замер у двери. В течение последующих пяти-шести минут в кабинете царила полная тишина, пока Айзенменгер изучал образцы – всего их было четырнадцать штук. Наконец он поднял голову и посмотрел на Шахина.
– Мне кажется, это гранулема, хотя в нескольких местах уровень митоза очень высок.
Шахин снова кивнул, на этот раз с большим воодушевлением.
– Так я и думал. Следует опасаться их агрессивного поведения.
Поведение гранулемных клеток было трудно предсказуемо на основании их микроскопического исследования.
– Возможно, – осторожно ответил Айзенменгер. – А почему бы вам не показать это доктору Людвигу? – Несмотря на то что все занимались всем, у каждого из врачей-консультантов была собственная специализация: так, Людвиг занимался гинекологией, фон Герке – кишечно-желудочными патологиями, Милрой – кожей и лимфатической системой, Шахин – урологией, а Виктория Бенс-Джонс (а теперь, соответственно, Айзенменгер) – грудной клеткой. Эта специализация приводила к тому, что по большинству случаев на отделении могли высказать высокопрофессиональное мнение.
Туманный ответ Шахина: «Да-да, конечно» – несколько удивил Айзенменгера, но он ничего не сказал. Шахин вышел, а Айзенменгер задумался, почему его поведение так не соответствовало вербальному содержанию. Вероятно, здесь существовала еще одна линия напряжения, которую ему пока не удалось разглядеть.
В половине шестого он позвонил Елене и предложил ей пообедать.
– Боюсь, я допоздна не смогу освободиться, – предупредила она.
– Мартин Пендред?
– Да, события развиваются. Они нашли соседку, которая утверждает, что в вечер убийства видела, как кто-то выходил из сада Мюиров. Но когда они привели Мартина Пендреда на опознание, она его не узнала. А кроме того, у него, кажется, есть алиби, хотя и не самое безупречное.
– Какое именно?
– Его видели в местном пабе, где он пробыл по крайней мере до девяти часов. Это исключает возможность того, что он встретил Дженни Мюир после автобуса, если только он не поймал машину.
– Ничего себе.
– Я пытаюсь убедить Гомера, чтобы он отпустил его, но он пока сопротивляется.
Следовательно, Айзенменгеру предстоял обед в одиночестве. Он уже собирался уходить, когда к нему заглянул Уилсон Милрой.
– Вы слышали новости?
Айзенменгер признался, что не слышал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
– Кажется, да, сэр.
Гомер окинул Райта изучающим взглядом и решил, что самостоятельно проверит дееспособность миссис Гривз.
– Она зрячая? Не носит монокля или повязки на глазу?
Райт решительно затряс головой, и его голодный желудок издал при этом на удивление низкий и долгий звук.
– И она утверждает, что хорошо разглядела этого человека?
– Именно так, сэр.
Гомер откинулся на спинку кресла, чтобы обдумать эти новости, а Райт остался стоять навытяжку перед его столом.
– Что-нибудь еще представляющее интерес было найдено в доме Пендреда? – помолчав, осведомился Гомер.
– Нет, сэр.
– Ну что ж, судмедэкспертиза никогда не помогала нам в этом деле, – заметил Гомер, пытаясь смягчить горечь разочарования. Старший инспектор вновь погрузился в размышления, а мысли Райта устремились к делам желудочным. Он прикидывал, велики ли шансы заполнить образовавшуюся внутри пустоту, и с грустью констатировал, что не очень.
Гомер внезапно выпрямился, бросил взгляд на часы и произнес:
– Ну что ж, мы достаточно помариновали мистера Пендреда. Вызывайте его адвоката, и я попытаюсь его расколоть. А потом организуйте опознание для миссис Гривз. Назначьте его на четыре часа.
– Адвокат тоже должен присутствовать? – осведомился Райт.
– Естественно. Я хочу, чтобы все было сделано по правилам, сержант.
– Будет сделано, сэр. – Это прозвучало довольно уныло, так как Райт понял, что его ланч постигнет та же участь, что и несъеденный завтрак.
К середине второго дня на новом месте работы Айзенменгер уже начал разбираться в системе координат, в которую ему предстояло вписаться, начал ощущать линии напряжения, оттенки и нюансы. Это вселило в него чувство уверенности, но в то же время он понял, что отделение патологоанатомии Западной Королевской больницы отнюдь не является раем земным. Нельзя сказать, что его это сильно удивило. В большинстве патологоанатомических отделений царила напряженность, потому что их сотрудникам был присущ не только ум, но и эгоцентризм; чем больше патологоанатомов работало в одном отделении, тем сильнее становился антагонизм между ними. В каком-то смысле это напоминало молекулярную физику.
Более того, если подобное положение существовало в районных клиниках общего профиля, то в академических учреждениях по непонятной Айзенменгеру причине оно еще больше усугублялось. Поэтому то, что делалось в Западной Королевской больнице, вряд ли могло удивлять.
Утро было посвящено руководству одним из четырех ординаторов, проводившим вскрытие, – не слишком почетное занятие, так как ординатор заканчивал уже четвертый курс ординатуры и являлся вполне квалифицированным специалистом, после чего Айзенменгер провел исключительно утомительный час, проверяя слайды и отчеты для междисциплинарного совещания по проблемам органов грудной клетки. Само совещание заняло два еще более скучных часа, которые были скрашены лишь бутербродами, фруктами и кофе. А теперь он вместе с ординатором заканчивал проверку описаний срезов, полученных во время вскрытия, чтобы убедиться в том, что все изложено фактически точно и грамматически правильно.
После ухода ординатора к Айзенменгеру зашел Амр Шахин с лотком, на котором лежали предметные стекла.
Шахин был юрким человечком невысокого роста с коротко подстриженными черными кудрями, маленькими (чтобы не сказать, крохотными) усиками и изящными руками. Его темно-карие глазки постоянно бегали из стороны в сторону, словно он чего-то боялся, однако за исключением этого он вел себя с большим достоинством и даже с чувством собственного превосходства. То, что ему было всего тридцать пять лет и он только что был назначен врачом-консультантом, делало его в глазах Айзенменгера самовлюбленным хлыщом.
– Не выскажете ли своего мнения относительно этого случая, доктор Айзенменгер?
– Джон, пожалуйста.
Шахин отметил это предложение перейти на более неформальное обращение чопорным кивком.
– Шестидесятилетняя женщина. Опухоль яичника, – пояснил он.
Айзенменгер взял протянутый лоток и поместил первый образец под окуляр микроскопа. Шахин, словно окаменев, замер у двери. В течение последующих пяти-шести минут в кабинете царила полная тишина, пока Айзенменгер изучал образцы – всего их было четырнадцать штук. Наконец он поднял голову и посмотрел на Шахина.
– Мне кажется, это гранулема, хотя в нескольких местах уровень митоза очень высок.
Шахин снова кивнул, на этот раз с большим воодушевлением.
– Так я и думал. Следует опасаться их агрессивного поведения.
Поведение гранулемных клеток было трудно предсказуемо на основании их микроскопического исследования.
– Возможно, – осторожно ответил Айзенменгер. – А почему бы вам не показать это доктору Людвигу? – Несмотря на то что все занимались всем, у каждого из врачей-консультантов была собственная специализация: так, Людвиг занимался гинекологией, фон Герке – кишечно-желудочными патологиями, Милрой – кожей и лимфатической системой, Шахин – урологией, а Виктория Бенс-Джонс (а теперь, соответственно, Айзенменгер) – грудной клеткой. Эта специализация приводила к тому, что по большинству случаев на отделении могли высказать высокопрофессиональное мнение.
Туманный ответ Шахина: «Да-да, конечно» – несколько удивил Айзенменгера, но он ничего не сказал. Шахин вышел, а Айзенменгер задумался, почему его поведение так не соответствовало вербальному содержанию. Вероятно, здесь существовала еще одна линия напряжения, которую ему пока не удалось разглядеть.
В половине шестого он позвонил Елене и предложил ей пообедать.
– Боюсь, я допоздна не смогу освободиться, – предупредила она.
– Мартин Пендред?
– Да, события развиваются. Они нашли соседку, которая утверждает, что в вечер убийства видела, как кто-то выходил из сада Мюиров. Но когда они привели Мартина Пендреда на опознание, она его не узнала. А кроме того, у него, кажется, есть алиби, хотя и не самое безупречное.
– Какое именно?
– Его видели в местном пабе, где он пробыл по крайней мере до девяти часов. Это исключает возможность того, что он встретил Дженни Мюир после автобуса, если только он не поймал машину.
– Ничего себе.
– Я пытаюсь убедить Гомера, чтобы он отпустил его, но он пока сопротивляется.
Следовательно, Айзенменгеру предстоял обед в одиночестве. Он уже собирался уходить, когда к нему заглянул Уилсон Милрой.
– Вы слышали новости?
Айзенменгер признался, что не слышал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99