Айзенменгер толкнул дверь и оказался перед лифтами, справа и слева от которых находились лестничные пролеты – тот, что был слева от него, вел вверх, а тот, что справа – вниз.
Исаак ждал его в самом низу. Он был одет в театрального вида синий костюм, его седые волосы прикрывала одноразовая хирургическая шапочка. Возможно, кому-то его вид мог показаться забавным, но десятки душераздирающих медицинских драм на больших и малых экранах внушали наблюдателю невольное чувство почтения и даже благоговения перед такого рода зрелищами.
– Джон. Спасибо, что пришел. Извини за вчерашнее.
– Без проблем.
Они вошли в холодильную камеру, крупнейшую из всех, когда-либо виденных Айзенменгером; в ней одновременно могло находиться до восьмидесяти восьми тел. Айзенменгер надел халат, перчатки и бахилы, и они вошли в секционную, где на столе лежал Патрик Уилмс, уставившись в потолок и совершенно не интересуясь собственным вскрытым телом.
Впрочем, Айзенменгеру не в чем было его упрекнуть.
Блументаль с присущим одним лишь патологоанатомам безразличием не обратил никакого внимания на труп и двинулся к металлической скамье, расположенной у дальней стены, на которой были сложены папки и альбомы с фотографиями. На последних были изображены отнюдь не запитые солнцем виды или счастливо улыбавшиеся дети.
На них было запечатлено нечто совсем иное.
– Значит, на этот раз первой жертвой стала сорокадвухлетняя домохозяйка Дженни Мюир. Мужу сорок семь, единственному сыну три года. Данные экспертизы свидетельствуют о том, что она была убита в нескольких сотнях метров от того места, где было обнаружено ее тело. Она возвращалась домой с работы. Причиной смерти стал разрез слева направо длиной в четырнадцать с половиной сантиметров, начинавшийся поверхностно и латерально от яремной вены и заканчивавшийся там же на другой стороне. Разрез почти идеально симметричен.
Блументаль пролистал альбом и продемонстрировал Айзенменгеру снимки горла Дженни Мюир, щелкая по отдельным страницам, где был представлен крупный план (она пришла бы в ужас при виде своих увеличенных коричневых бородавок, которых она так стыдилась). Однако Блументаль и Айзенменгер рассматривали чудовищный разрез, который был предъявлен в полном виде благодаря рукам невидимого помощника, оттягивавшего голову назад. В разрезанных трахее и сонной артерии зияли черные дыры.
– Настоящий художник, – сухо заметил Айзенменгер.
– Да, в своем роде, – согласился Блументаль. – Лезвие ножа рассекло все жизненно важные органы, расположенные в шее.
– Есть какие-нибудь описания ножа?
– Длина лезвия по меньшей мере десять сантиметров, может быть, больше. И оно очень острое.
– Типа РМ40?
– Возможно, – кивнул Блументаль. РМ40 представлял собой очень острый нож с фиксированным лезвием, которым пользовались в большинстве моргов. – Или нож для разделки мяса.
– Или любой другой, столь же острый.
– Вот именно. – Неотъемлемая черта судебной патологоанатомии заключалась в том, что она занималась лишь описанием и не могла дать точных данных: если полицейским удавалось найти нож, эксперт мог лишь подтвердить, было ли совершено убийство именно им, и не более того.
– Интерес представляет главный разрез.
От середины разреза на горле начинался другой разрез, конец которого исчезал за пределами фотографии. С обеих его сторон шел ряд красных точек, там, где он был зашит грубой ниткой.
– Начинается довольно высоко, – заметил Айзенменгер, впервые за все время своего присутствия проявив искренний интерес и некоторую озадаченность.
– Да. – Несмотря на формальное согласие, тон Блументаля свидетельствовал о том, что он придерживается другой точки зрения. – Возможно, это просто связано с удобством. Откуда еще начинать, как не с поперечного разреза?
Айзенменгер внимательно рассматривал фотографию, чувствуя, что сам является объектом не меньшего внимания со стороны Блументаля.
– Вот что интересно: разрез неровный. – Он перешел к следующей, менее крупной фотографии, на которой была запечатлена нижняя часть торса. Разрез извилистой линией уходил вниз.
– Понимаешь, о чем я?
Айзенменгер ничего не ответил, и он добавил:
– Там было темно. Так что сделать ровный разрез было непросто.
– Возможно, – откликнулся Айзенменгер.
И словно для того, чтобы доказать свою точку зрения, Блументаль схватил следующий альбом.
– Вот здесь представлен общий вид места преступления, так что можешь убедиться, насколько там было темно.
Айзенменгер издал неопределенный звук, который мог выражать как согласие, так и возражение. А Блументаль протянул ему экземпляр своего отчета.
– Это не самое лучшее изъятие органов, которое я видел в своей жизни, – заметил он, пока Айзенменгер читал. – Особенно неаккуратно были удалены органы таза – разрез на передней стенке мочевого пузыря, прямая кишка обрезана слишком низко.
– И на аорте несколько разрезов.
– Мелкие зазубрины – ничего серьезного.
– И тем не менее сделано неряшливо.
– Работал опытный потрошитель, возможно утративший навыки и орудовавший в спешке при плохом освещении, – помолчав, заметил Блументаль.
– Пендред?
Блументаль радостно затряс головой, услышав подтверждение собственных мыслей.
– Или же это был неопытный потрошитель, – добавил Айзенменгер, что несказанно огорчило высокого зубастого патологоанатома.
– Я думаю, что, учитывая обстоятельства, при которых он вынужден был работать, это вполне мог быть Пендред, – несколько раздраженно заметил тот.
– Возможно-возможно, – нахмурившись, пробормотал Айзенменгер, отрываясь от отчета.
– Вот и хорошо, – кивнул Блументаль, словно получив подтверждение своей точки зрения.
Однако Айзенменгера не так-то легко было сбить с толку.
– А каким узлом были завязаны нитки?
Этот ход конем явно поставил Блументаля в тупик. И ему потребовалось довольно много времени, чтобы найти фотографию, на которой крупным планом был изображен узловой шов. Айзенменгер никак на это не отреагировал.
– Мозг был изъят стандартным способом с помощью надреза скальпа и клиновидного иссечения черепа, – помолчав, добавил Блументаль. – Мозг был немного поврежден, но опять-таки я думаю, что это связано с недостатком времени, отсутствием практики и темнотой. – Он умолк и стал дожидаться, когда Айзенменгер дочитает отчет.
– У нее была опухоль мозга, – с удивлением воскликнул тот.
– Да. Это стало неожиданностью. Гистология обнаружила полиморфную глиобластому.
На лице Айзенменгера появилось уже знакомое Блументалю выражение.
– Это чистая случайность, и я не вижу в этом ничего особенного. В каком-то смысле Пендред оказал ей услугу – она и так умерла бы через несколько месяцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Исаак ждал его в самом низу. Он был одет в театрального вида синий костюм, его седые волосы прикрывала одноразовая хирургическая шапочка. Возможно, кому-то его вид мог показаться забавным, но десятки душераздирающих медицинских драм на больших и малых экранах внушали наблюдателю невольное чувство почтения и даже благоговения перед такого рода зрелищами.
– Джон. Спасибо, что пришел. Извини за вчерашнее.
– Без проблем.
Они вошли в холодильную камеру, крупнейшую из всех, когда-либо виденных Айзенменгером; в ней одновременно могло находиться до восьмидесяти восьми тел. Айзенменгер надел халат, перчатки и бахилы, и они вошли в секционную, где на столе лежал Патрик Уилмс, уставившись в потолок и совершенно не интересуясь собственным вскрытым телом.
Впрочем, Айзенменгеру не в чем было его упрекнуть.
Блументаль с присущим одним лишь патологоанатомам безразличием не обратил никакого внимания на труп и двинулся к металлической скамье, расположенной у дальней стены, на которой были сложены папки и альбомы с фотографиями. На последних были изображены отнюдь не запитые солнцем виды или счастливо улыбавшиеся дети.
На них было запечатлено нечто совсем иное.
– Значит, на этот раз первой жертвой стала сорокадвухлетняя домохозяйка Дженни Мюир. Мужу сорок семь, единственному сыну три года. Данные экспертизы свидетельствуют о том, что она была убита в нескольких сотнях метров от того места, где было обнаружено ее тело. Она возвращалась домой с работы. Причиной смерти стал разрез слева направо длиной в четырнадцать с половиной сантиметров, начинавшийся поверхностно и латерально от яремной вены и заканчивавшийся там же на другой стороне. Разрез почти идеально симметричен.
Блументаль пролистал альбом и продемонстрировал Айзенменгеру снимки горла Дженни Мюир, щелкая по отдельным страницам, где был представлен крупный план (она пришла бы в ужас при виде своих увеличенных коричневых бородавок, которых она так стыдилась). Однако Блументаль и Айзенменгер рассматривали чудовищный разрез, который был предъявлен в полном виде благодаря рукам невидимого помощника, оттягивавшего голову назад. В разрезанных трахее и сонной артерии зияли черные дыры.
– Настоящий художник, – сухо заметил Айзенменгер.
– Да, в своем роде, – согласился Блументаль. – Лезвие ножа рассекло все жизненно важные органы, расположенные в шее.
– Есть какие-нибудь описания ножа?
– Длина лезвия по меньшей мере десять сантиметров, может быть, больше. И оно очень острое.
– Типа РМ40?
– Возможно, – кивнул Блументаль. РМ40 представлял собой очень острый нож с фиксированным лезвием, которым пользовались в большинстве моргов. – Или нож для разделки мяса.
– Или любой другой, столь же острый.
– Вот именно. – Неотъемлемая черта судебной патологоанатомии заключалась в том, что она занималась лишь описанием и не могла дать точных данных: если полицейским удавалось найти нож, эксперт мог лишь подтвердить, было ли совершено убийство именно им, и не более того.
– Интерес представляет главный разрез.
От середины разреза на горле начинался другой разрез, конец которого исчезал за пределами фотографии. С обеих его сторон шел ряд красных точек, там, где он был зашит грубой ниткой.
– Начинается довольно высоко, – заметил Айзенменгер, впервые за все время своего присутствия проявив искренний интерес и некоторую озадаченность.
– Да. – Несмотря на формальное согласие, тон Блументаля свидетельствовал о том, что он придерживается другой точки зрения. – Возможно, это просто связано с удобством. Откуда еще начинать, как не с поперечного разреза?
Айзенменгер внимательно рассматривал фотографию, чувствуя, что сам является объектом не меньшего внимания со стороны Блументаля.
– Вот что интересно: разрез неровный. – Он перешел к следующей, менее крупной фотографии, на которой была запечатлена нижняя часть торса. Разрез извилистой линией уходил вниз.
– Понимаешь, о чем я?
Айзенменгер ничего не ответил, и он добавил:
– Там было темно. Так что сделать ровный разрез было непросто.
– Возможно, – откликнулся Айзенменгер.
И словно для того, чтобы доказать свою точку зрения, Блументаль схватил следующий альбом.
– Вот здесь представлен общий вид места преступления, так что можешь убедиться, насколько там было темно.
Айзенменгер издал неопределенный звук, который мог выражать как согласие, так и возражение. А Блументаль протянул ему экземпляр своего отчета.
– Это не самое лучшее изъятие органов, которое я видел в своей жизни, – заметил он, пока Айзенменгер читал. – Особенно неаккуратно были удалены органы таза – разрез на передней стенке мочевого пузыря, прямая кишка обрезана слишком низко.
– И на аорте несколько разрезов.
– Мелкие зазубрины – ничего серьезного.
– И тем не менее сделано неряшливо.
– Работал опытный потрошитель, возможно утративший навыки и орудовавший в спешке при плохом освещении, – помолчав, заметил Блументаль.
– Пендред?
Блументаль радостно затряс головой, услышав подтверждение собственных мыслей.
– Или же это был неопытный потрошитель, – добавил Айзенменгер, что несказанно огорчило высокого зубастого патологоанатома.
– Я думаю, что, учитывая обстоятельства, при которых он вынужден был работать, это вполне мог быть Пендред, – несколько раздраженно заметил тот.
– Возможно-возможно, – нахмурившись, пробормотал Айзенменгер, отрываясь от отчета.
– Вот и хорошо, – кивнул Блументаль, словно получив подтверждение своей точки зрения.
Однако Айзенменгера не так-то легко было сбить с толку.
– А каким узлом были завязаны нитки?
Этот ход конем явно поставил Блументаля в тупик. И ему потребовалось довольно много времени, чтобы найти фотографию, на которой крупным планом был изображен узловой шов. Айзенменгер никак на это не отреагировал.
– Мозг был изъят стандартным способом с помощью надреза скальпа и клиновидного иссечения черепа, – помолчав, добавил Блументаль. – Мозг был немного поврежден, но опять-таки я думаю, что это связано с недостатком времени, отсутствием практики и темнотой. – Он умолк и стал дожидаться, когда Айзенменгер дочитает отчет.
– У нее была опухоль мозга, – с удивлением воскликнул тот.
– Да. Это стало неожиданностью. Гистология обнаружила полиморфную глиобластому.
На лице Айзенменгера появилось уже знакомое Блументалю выражение.
– Это чистая случайность, и я не вижу в этом ничего особенного. В каком-то смысле Пендред оказал ей услугу – она и так умерла бы через несколько месяцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99