– Я думаю, может, у него начался психоз на почве стресса – сначала арест, потом облава…
– Это значит… – Она не договорила, но он понял ее без слов – «что он может ее убить?»
– Да, – полувсхлипнул-полувыдохнул он.
– А что делает Гомер? – помолчав, спросила она.
– Наводнил больницу и округу полицией. Он уверен, что Пендред прячется где-то поблизости.
Она не могла не одобрить эту стратегию; это было обычной процедурой, учитывая те сведения, которыми обладал Гомер. Только она сомневалась, что такого необычного человека можно поймать при помощи обычных методов.
– Ты можешь выйти? – спросила она.
Он сидел в своем кабинете и не мог ни на чем сосредоточиться, а этим можно было заниматься в любом месте.
– Конечно.
– Мартин?
Он не только не ответил, но даже не отреагировал. С таким же успехом он мог бы быть глухим, а она немой и невидимой – с той лишь разницей, что он ее видел. Видел ее всю.
– Мартин?
Комната была уже довольно хорошо освещена благодаря дневному свету, лившемуся через грязные тонированные стекла окон, расположенных справа от Елены. Она пыталась догадаться, сколько могло быть времени, потому что, несмотря на страх, уже начинала испытывать голод.
– Мартин, я знаю, что ты меня слышишь.
Однако он по-прежнему отказывался признавать это. Он находился почти за пределами ее видимости, и, для того чтобы разглядеть его, ей приходилось так вытягивать и выворачивать шею, что ее рана на груди начинала нестерпимо болеть. Она видела только неподвижный контур его фигуры, будучи не в силах разглядеть черты, и лишь сознавала его присутствие.
– Я не понимаю, зачем ты это делаешь, Мартин, да и не хочу понимать. Я просто хочу, чтобы ты меня отпустил.
Фигура, которую она смутно различала своим боковым зрением, не отреагировала.
– Если ты меня отпустишь, Мартин, против тебя не будет выдвинуто никаких обвинений. Если я сейчас смогу отсюда уйти, ты останешься на свободе.
Но даже эта откровенная ложь не произвела на него ни малейшего впечатления.
В комнате снова воцарилась тишина, продлившаяся не то полминуты, не то полжизни.
– Мне надо в уборную, Мартин, – через некоторое время робко попросила она. – Мартин? – окликнула она его снова, когда он не ответил.
Он по-прежнему сидел на месте не шевелясь, и, судя по всему, просьба Елены его нисколько не тронула.
– Я знал, что ты не сможешь не вернуться ко мне, Беверли.
Из любых других уст это прозвучало бы пошло, но только не из уст Пинкуса, чему, как решил Айзенменгер, способствовала его улыбка; она намекала на самоиронию и ни на что другое.
– Если ты думаешь, что дело в твоей неотразимой красоте, ты глубоко заблуждаешься, Малькольм.
Он добродушно рассмеялся:
– Ну что ж, такова жизнь.
Однако Айзенменгеру было не до веселья.
– Беверли сказала, что вы можете знать, где прячется Мартин Пендред.
Пинкус тут же протянул ему свою искореженную руку.
– Я довольно хорошо знал Мелькиора. Но то, что я знаю, может не относиться к его брату, хотя они и близнецы.
– И все же ты наша последняя надежда, – заметила Беверли.
– Да, больше нам надеяться не на кого, – добавил Айзенменгер.
Пинкус понимающе кивнул:
– После твоего прихода я снова просмотрел материалы первой серии убийств и перечитал раздел об аутических нарушениях. – В руках у него ничего не было, но он говорил очень авторитетным тоном. – Собственно, все сводится к тому, о чем я тебе уже говорил. Я думаю, что он скрывается в таком месте, которое, на его взгляд, является безопасным. Дом, где он прожил всю свою жизнь, для него закрыт, поэтому он должен направиться в такое место, которое вызывает у него те же чувства, что родной дом.
– В этом смысле он ничем не отличается от всех остальных людей, – пробормотал Айзенменгер.
– За исключением того, что его представления о безопасности могут существенно отличаться от наших, – с видом педагога, прерванного несообразительным студентом, пояснил Пинкус.
Беверли закинула ногу на ногу, и Айзенменгер заметил, как Пинкус проследил за этим движением голодным взглядом.
– У него совершенно другие критерии оценки, – продолжил он, – они находятся за пределами нашего понимания и могут представляться нам нелогичными и необъяснимыми.
– Все это звучит не слишком оптимистично, Малькольм.
– Нет, но я еще не закончил. Не забывайте, что у Мелькиора Пендреда, а следовательно, и у Мартина эйдетическая, фотографическая память. Можно сказать, что у людей с такой способностью нет прошлого – все их воспоминания присутствуют с ними ежесекундно, что вызывает любопытные искажения восприятия. Обычно мы движемся по карте нашего прошлого, руководствуясь довольно простыми правилами: недавние впечатления выглядят более ярко, события прошлого – более смутно, более эмоционально насыщенные эпизоды кажутся нам более важными, а на те, что не окрашены какими-либо чувствами, мы не обращаем особого внимания. У Мелькиора Пендреда не было подобных правил – он постоянно помнил обо всем, и все его воспоминания обладали равной ценностью.
А это означает, что, если Мартину присущи те же качества, как и Мелькиору, он может прятаться в таком месте, которое посещал двадцать лет тому назад, да и то на пять минут.
– Что сводит к нулю возможность определить его местонахождение. – Беверли кинула взгляд на Айзенменгера.
– Вот именно. – Пинкус явно был доволен тем, что его поняли. – Особенно учитывая тот факт, что его представления о безопасности могут показаться нам по меньшей мере странными.
Айзенменгер не сводил глаз с яркого ковра, украшенного кричащим рисунком, а когда он заговорил, возникло ощущение, что он находится под гипнозом:
– За всю свою жизнь он посещал лишь три места – дом, паб и работу. И дома у него больше нет.
– Однако мы не можем, исходя из этого, заключить, что он скрывается в пабе или на работе. Гомер уже тщательно обыскал их, и это не привело ни к каким результатам. И если то, что говорит Малькольм, соответствует действительности, он может прятаться в каком-нибудь сарае или гараже.
– Я в это не верю, – покачал головой Айзенменгер.
– Вы можете верить во все что угодно, но такова моя точка зрения, – сдерживая раздражение, заметил Пинкус.
В роли миротворца пришлось выступить Беверли:
– Мы тебе очень благодарны, Малькольм.
Айзенменгер пропустил ее слова мимо ушей.
– Что-то мы упускаем из виду. Что-то совершенно очевидное.
– Ну, нам пора. – Беверли встала, не дожидаясь реакции Пинкуса. Она подошла к нему и склонилась, чтобы чмокнуть в щеку. Это было мгновенное, неуловимое движение, однако Айзенменгер продолжал сидеть, вперившись в рисунок на ковре, и, для того чтобы обратить на себя его внимание, ей пришлось встать прямо перед ним. – Джон, время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99