– Да заебись, Колин, – ответила она с нежной улыбкой. – С тобой все равно ни одна нормальная баба не пойдет.
Ньюман уже опустошил полкружки.
– С этим у меня нет проблем, – хвастливо заявил он. – На этот вечер у меня уже все расписано.
– И кто же она? – ехидно осведомилась Кларк.
– Триш Коплик, – чуть помедлив, ответил он.
Мэнди это показалось настолько смешным, что она пролила пиво на покорябанную столешницу.
– Триш? – взвизгнула она так громко, что посетители, сидевшие по соседству, оглянулись. В этом пабе их хорошо знали, более того, среди присутствующих половина были полицейскими, и Мэнди Кларк пользовалась здесь дурной славой. Она залилась громким хриплым смехом. – Ты слышал, Терри? – обратилась она к Фишеру. – Триш Коплик!
– А что в этом смешного? – с некоторым испугом осведомился Ньюман, переводя взгляд на улыбавшегося Фишера. – А, Терри?
– Неудачный выбор, приятель, – пояснил Фишер в сопровождении сиплого хохота Кларк. – Триш Коплик еще большая извращенка, чем Мэнди. Они уже полгода сосут друг друга.
Брови у Ньюмана поползли вверх, и он грязно выругался.
– Не переживай, Колин, – похлопала его по руке Мэнди. – Рано или поздно повезет. Вон погляди на Терри.
Обрадовавшись, что внимание переключилось на другого, Ньюман с энтузиазмом включился в разговор:
– Вот-вот. А кто она, Терри?
– Вы ее не знаете, – чувствуя, что краснеет, ответил Фишер.
Мэнди Кларк ощущала себя совершенно непринужденно после трех пинт пива.
– Малыш Терри стесняется рассказывать о своей новой любви, – театральным шепотом сообщила она Ньюману. – Но, судя по всему, она еще та штучка – по утрам он выглядит совсем измочаленным.
Фишер занялся своим пивом, а Ньюман продолжил:
– Она служит в полиции, Терри?
А когда Фишер не ответил, Кларк и Ньюман посмотрели друг на друга с многозначительным видом и одновременно кивнули.
– А мы ее знаем? – возвращаясь к Фишеру, осведомилась Мэнди.
– Не ваше дело, – с грохотом ставя стакан на стол, откликнулся Фишер.
Оба присвистнули и с деланным ужасом отпрянули от стола.
– Какой он раздражительный, – повернулась Кларк к Ньюману.
– Это подозрительно, – кивнул Ньюман в свою очередь.
– Очень, – согласилась она.
И они снова повернулись к Фишеру, который нервничал все больше.
– А она случайно не старший офицер, Терри? – внезапно осенило Кларк.
Для Фишера это было уже слишком. Он резко встал, опрокинув стаканы, которые, к счастью, снова опустели, и вывалив содержимое пепельницы на колени Ньюману.
– Может, вы прекратите пиздеть?! – рявкнул он и вышел из затихшего паба.
Усевшись в машину, он попытался успокоиться перед предстоящим свиданием с Беверли. Он понимал, что не сможет долго скрывать их связь и с ней надо было покончить, но он был слишком слаб, чтобы решиться на это. У них был фантастический секс, и ему льстило, что его выбрала сама Беверли Уортон. Конечно, он был не настолько в нее влюблен, чтобы не понимать все привходящие обстоятельства их отношений, – в конце концов, он не был идиотом.
Беверли Уортон ожидала от этой связи не только регулярного траханья – ей нужны были сведения о расследовании Гомера. Вначале его это бесило и он отказывался делиться с ней своей информацией, но она умела убеждать. В конце концов, заявляла она, с формальной точки зрения она все еще сотрудник полиции. Поэтому у нее было моральное право знать, что происходит, а поскольку Гомер, по ее мнению, подозревал совсем не того человека, она хотела расследовать это дело самостоятельно.
Не то чтобы его убеждали ее доводы, но она так умела работать языком, что он приходил в возбуждение при одном воспоминании об этом, а через час ей предстояло напомнить ему, как здорово заниматься любовью под душем…
И если для этого надо было вынести несколько папок из тех сотен тысяч, которые хранились в участке, тем более не самых важных, и ответить на несколько вопросов, то плата за удовольствие, на его взгляд, была вполне приемлемой. Вот разве что все изощрения Беверли Уортон в постели не могли спасти его от расправы, если об этом станет известно начальству.
Оставалось только надеяться на то, что об этом никогда не станет известно, а пока он получал такое наслаждение, о существовании которого даже не подозревал раньше.
– Виктория!
Услышав свое имя, она подняла голову и на этот раз узнала его. Она стояла в коридоре рядом с кабинетом Уилсона и беседовала с секретаршей Пиринджера – маленькой восточной женщиной, которая, как и другие секретари и личные помощники, встречавшиеся Айзенменгеру, почему-то считала, что раз ее начальник занимает высокую должность, то и она является важной птицей. Она наградила Айзенменгера укоризненным взглядом.
– Джон! Не ожидала тебя увидеть!
Разговор вскоре стал перенасыщен восклицаниями, и, когда в нем наконец появились вопросы, Айзенменгер почувствовал облегчение.
– Что ты здесь делаешь? Надеюсь, я еще не лишился работы? – Он задал этот вопрос с улыбкой, чтобы подчеркнуть его шутливость, и был вознагражден ее смехом, однако продолжал недоумевать: «А почему, собственно, она не ожидала меня здесь увидеть?»
– Господи, конечно нет! Просто мы договорились встретиться с Джеффри, и я решила зайти на отделение. После этого жуткого сообщения о Уилсоне… – Она замолкла, и Айзенменгер начал гадать, что же она хотела сказать, но мысль уже ускользнула, как и внимание Виктории.
– Очень предусмотрительно с твоей стороны, – сжалившись, промолвил Айзенменгер.
Она улыбнулась. Когда он с ней познакомился, она была очень красива – хрупкая и изящная, с такими чертами лица, которые казались не столько функциональными, сколько орнаментальными; это было изящество, оправленное в красоту. Теперь же на ней лежала печать увядания, словно мироздание начало завидовать ее прекрасному облику.
– Но, кажется, никого нет.
– Ну знаешь, вообще-то уже начало шестого, – снова улыбнулся он.
– Правда? – удивилась она и посмотрела на часы. – Ты прав. Тогда мне пора, а то Джеффри будет меня искать.
Она улыбнулась, и на мгновение в ней проглянула юная девушка, которой он восхищался в медицинской школе, но которую так никогда и не осмелился пригласить на свидание. Виктория начала удаляться по коридору, а он, провожая ее взглядом, почувствовал, что его обуревает ураган разнообразных чувств: что было бы, если бы он тогда в медицинской школе набрался смелости, почему его так встревожила эта еле заметная утрата красоты и почему тоскливо засосало под ложечкой при виде ее?
Он вернулся в свой кабинет, провел там с полчаса и снова вышел в коридор. К этому времени все уже должны были разойтись.
Он двинулся к кабинету Милроя, стараясь не красться вдоль стены, что оказалось довольно трудно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99