.. Что скажет он? Согласится ли на новые муки для Лауры, когда все, казалось бы, так хорошо устроилось? Неужели не заслужил хоть теперь покоя?.. Что скажет он?..
Когда вышли из машины, Антонио собрался снова подняться к тетушке Лоле, но Лаура и Джованни заставили его пойти домой. Они сами побудут там, наверху...
— Первый день нашей совместной жизни,— грустно сказал Джованни.— Первый день... Но ты, Лаура, сразу же уйдешь, если с тетушкой Лолой все в порядке. Я тебя прошу, Лаура. Это очень важно.— Он не мог сейчас сказать: завтра предстоит тоже тяжкий, нерадостный день.
— Хорошо, раз ты просишь...
Они вошли в комнату. Корина лежала в гробу, и тоненькие свечи бросали слабый свет на ее восковой профиль.
В углу, обняв руками подогнутые колени, сидел на полу Марко. Он поднял голову, кивнул вошедшим и снова уставился себе под ноги. Джованни подошел к тетушке Лоле и стал уговаривать ее хоть немного поспать. Они с Марко посидят возле покойной.
Женщина, казалось, ничего не слышала, и Джованни чуть ли не силой отвел ее в спаленку и уложил на постель.
Лауру он тоже отправил отдыхать и сел на стул рядом с гробом. Долго длилось молчание. Наконец Марко тяжело поднялся и пересел на диван.
— Знаю, ты презираешь меня,— сказал он, сцепив пальцы.— Перестал к нам ходить, когда узнал о моих «доходах».
Джованни удивленно пожал плечами. Все больше оживляясь, Марко заговорил:
— У матери в аптечке были лекарства, которые придумывали алхимики всех цивилизованных стран. После изгнания меня из храма науки, с последующей реставрацией в звании школьника, я был посажен на голодный паек, и денежный ручей, вытекавший из кармана отца, пересох полностью. Тогда я стал рыть артезианские, колодцы и обнаружил, что из одного из них забил родник. Кое-кому стал сплавлять таблетки, которые копила моя драгоценная мать. До тебя это, конечно, дошло...
— Ничего я не знал, и к чему сейчас об этом? - тихо, с досадой произнес Джованни. Он уже догадался о причине этого возбужденного монолога. Очевидно, Марко принял дозу, как он сам это называл. И было горько, что здесь, возле умершей, он был в таком состоянии. Джованни надеялся, что своим негромким голосом и безразличием он остановит Марко. Но тот не обратил никакого внимания ни на тон Джованни, ни на его явное нежелание слушать сейчас признания.
— Но и этот родник иссяк. Однако к тому времени отец решил на худой конец сделать меня коммивояжером, пристроив к одному из своих многочисленных клиентов, подучить нехитрому ремеслу наживы,— все более громко и воодушевленно продолжал Марко.— С ним мы тоже быстро поладили... Да еще я встретил парней, которые смотрели на мир, как я или почти как я. Компании, выпивки, сигареты с травкой и без травки... Всего лишь за то, чтоб булыжником — оружием пролетариата — побить стекла...
Резко поднявшись, Джованни отошел к окну.
— Мы выберем другое время,— сказал он, еле сдерживая гнев.— Тогда ты мне все расскажешь до конца...
Марко будто наткнулся на стену и сразу сник. Казалось, он опомнился, пришел в себя.
Сняв со свечи нагар, Джованни долго смотрел на Корину. Представлялась ему беззаботная веселая девочка, которая раньше и его самого и Лауры догадалась об их еще ребячьей любви и наивно трогательно им покровительствовала. Вспомнилось, как они втроем летом отправлялись с утра'на виллу Боргезе, играли там, веселились, и Корина никогда не забывала выпросить у тетушки Лолы удивительно вкусные лепешки.
— Почему ты ничего... не спрашиваешь... о Корине?— вдруг, запинаясь, спросил Марко.
— Спрашивать поздно...— горько произнес Джованни. И снова воцарилось молчание.
— А ведь я ее любил...— Марко сжал пальцами виски и тяжело вздохнул.— Я знаю, что ты думаешь,— уже раздраженно продолжал он.— Если б любил, то не допустил бы... такого...
— Наверное, это не в твоих было силах.
-Ты прав,— уныло согласился Марко.— Сам не могу остановиться, ее не мог удержать. И не знал, что люблю... любил ее.
Джованни потушил догоравшую свечу и снова сел на диван. Из груди Марко вырвался не то вздох, не то стон.
— Ты, конечно, считаешь меня последним подонком. Джованни положил ему руку на плечо и хмуро сказал:
— Меньше всего я гожусь тебе в судьи. Ни я, ни кто-либо другой... не от нас наши судьбы зависят.
Некоторое время Марко смотрел ему прямо в глаза, потом неуверенно произнес:
— Не хочешь, чтобы я мучился, потому так сказал?
— Нет. Просто в этом уверен.
Марко покачал головой, что-то беззвучно пробормотал, потом сбивчиво, взволнованно заговорил:
— Ты даже но представляешь, как ты прав. Даже не представляешь! На чем меня поймали? На этих всех бредовых выкриках. И пусть в свое время дуче и фюрер говорили о сильных личностях, о насилии, а мы совсем о другом. Но в конечном результате все сходилось. Не могло не сойтись — гладят-то по шерстке, льстят, дают есть, пить да еще угощают «белым порошком». Потом, когда привыкнешь и уже не можешь без него обходиться, тогда...
— Тогда тебе диктуют. Неважно, подходит тебе это или нет,— зло усмехнулся Джованни.
— Да... Откуда ты-то, праведник, знаешь?
— Тут нет праведников...
— Но если так, то петлю на шее еще не затянули.
— За этим дело не станет.
— Силы воли у меня не хватило. Не хватило, ни на себя, ни на нее.— Марко встал, подошел к покойнице и вдруг закрыл лицо руками: — Я, пусть я... Но она? За что она? — говорил он сквозь тяжелые рыдания.— Я кричал, кричал «505! спасите!», когда ее увозили: спасите! В океане бы услышали, а тут никто не слышал! Не слышали в океане людей. Кто спасет наши души?.. Кто? — затихая, бессвязно бормотал он, опускаясь на пол.
— Успокойся, Марко.-— Джованни легко взял его за плечи, приподнял и усадил на диван.
— Дай мне... хоть сотню лир дай...— попросил Марко.— Мне надо... Иначе... иначе и я... Умоляю тебя, Джованни...
— И ты не можешь удержаться даже... теперь?
— Это сильнее меня... Прошу... ради нее, в память... Она никогда не отказывала... находила, доставала. А мои отец, мать — звери, бесчувственные твари...— Он хватал руки Джованни, пытаясь их поцеловать. А в глазах — блеск голодный и хищный.
— Возьми,— Джованни достал, деньги.
Марко протянул к ним дрожащую руку. Сейчас он был страшен тем, что ничего не помнил, ни о чем не думал. Все его существо хотело, ждало лишь одного: привычного яда, ради которого — Джованни это видел — Марко был готов на все.
— Что здесь происходит? — на пороге в рабочей блузе, надетой прямо на голое тело, стоял Элио.— Я вижу, парень,— брезгливо бросил он в сторону Марко,— пора тебе уходить...
Марко торопливо поднялся. Деньги у него. Остальное, его уже не касалось. Он даже не взглянул на покойницу и двинулся к двери, не попрощавшись, не поблагодарив
Джованни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Когда вышли из машины, Антонио собрался снова подняться к тетушке Лоле, но Лаура и Джованни заставили его пойти домой. Они сами побудут там, наверху...
— Первый день нашей совместной жизни,— грустно сказал Джованни.— Первый день... Но ты, Лаура, сразу же уйдешь, если с тетушкой Лолой все в порядке. Я тебя прошу, Лаура. Это очень важно.— Он не мог сейчас сказать: завтра предстоит тоже тяжкий, нерадостный день.
— Хорошо, раз ты просишь...
Они вошли в комнату. Корина лежала в гробу, и тоненькие свечи бросали слабый свет на ее восковой профиль.
В углу, обняв руками подогнутые колени, сидел на полу Марко. Он поднял голову, кивнул вошедшим и снова уставился себе под ноги. Джованни подошел к тетушке Лоле и стал уговаривать ее хоть немного поспать. Они с Марко посидят возле покойной.
Женщина, казалось, ничего не слышала, и Джованни чуть ли не силой отвел ее в спаленку и уложил на постель.
Лауру он тоже отправил отдыхать и сел на стул рядом с гробом. Долго длилось молчание. Наконец Марко тяжело поднялся и пересел на диван.
— Знаю, ты презираешь меня,— сказал он, сцепив пальцы.— Перестал к нам ходить, когда узнал о моих «доходах».
Джованни удивленно пожал плечами. Все больше оживляясь, Марко заговорил:
— У матери в аптечке были лекарства, которые придумывали алхимики всех цивилизованных стран. После изгнания меня из храма науки, с последующей реставрацией в звании школьника, я был посажен на голодный паек, и денежный ручей, вытекавший из кармана отца, пересох полностью. Тогда я стал рыть артезианские, колодцы и обнаружил, что из одного из них забил родник. Кое-кому стал сплавлять таблетки, которые копила моя драгоценная мать. До тебя это, конечно, дошло...
— Ничего я не знал, и к чему сейчас об этом? - тихо, с досадой произнес Джованни. Он уже догадался о причине этого возбужденного монолога. Очевидно, Марко принял дозу, как он сам это называл. И было горько, что здесь, возле умершей, он был в таком состоянии. Джованни надеялся, что своим негромким голосом и безразличием он остановит Марко. Но тот не обратил никакого внимания ни на тон Джованни, ни на его явное нежелание слушать сейчас признания.
— Но и этот родник иссяк. Однако к тому времени отец решил на худой конец сделать меня коммивояжером, пристроив к одному из своих многочисленных клиентов, подучить нехитрому ремеслу наживы,— все более громко и воодушевленно продолжал Марко.— С ним мы тоже быстро поладили... Да еще я встретил парней, которые смотрели на мир, как я или почти как я. Компании, выпивки, сигареты с травкой и без травки... Всего лишь за то, чтоб булыжником — оружием пролетариата — побить стекла...
Резко поднявшись, Джованни отошел к окну.
— Мы выберем другое время,— сказал он, еле сдерживая гнев.— Тогда ты мне все расскажешь до конца...
Марко будто наткнулся на стену и сразу сник. Казалось, он опомнился, пришел в себя.
Сняв со свечи нагар, Джованни долго смотрел на Корину. Представлялась ему беззаботная веселая девочка, которая раньше и его самого и Лауры догадалась об их еще ребячьей любви и наивно трогательно им покровительствовала. Вспомнилось, как они втроем летом отправлялись с утра'на виллу Боргезе, играли там, веселились, и Корина никогда не забывала выпросить у тетушки Лолы удивительно вкусные лепешки.
— Почему ты ничего... не спрашиваешь... о Корине?— вдруг, запинаясь, спросил Марко.
— Спрашивать поздно...— горько произнес Джованни. И снова воцарилось молчание.
— А ведь я ее любил...— Марко сжал пальцами виски и тяжело вздохнул.— Я знаю, что ты думаешь,— уже раздраженно продолжал он.— Если б любил, то не допустил бы... такого...
— Наверное, это не в твоих было силах.
-Ты прав,— уныло согласился Марко.— Сам не могу остановиться, ее не мог удержать. И не знал, что люблю... любил ее.
Джованни потушил догоравшую свечу и снова сел на диван. Из груди Марко вырвался не то вздох, не то стон.
— Ты, конечно, считаешь меня последним подонком. Джованни положил ему руку на плечо и хмуро сказал:
— Меньше всего я гожусь тебе в судьи. Ни я, ни кто-либо другой... не от нас наши судьбы зависят.
Некоторое время Марко смотрел ему прямо в глаза, потом неуверенно произнес:
— Не хочешь, чтобы я мучился, потому так сказал?
— Нет. Просто в этом уверен.
Марко покачал головой, что-то беззвучно пробормотал, потом сбивчиво, взволнованно заговорил:
— Ты даже но представляешь, как ты прав. Даже не представляешь! На чем меня поймали? На этих всех бредовых выкриках. И пусть в свое время дуче и фюрер говорили о сильных личностях, о насилии, а мы совсем о другом. Но в конечном результате все сходилось. Не могло не сойтись — гладят-то по шерстке, льстят, дают есть, пить да еще угощают «белым порошком». Потом, когда привыкнешь и уже не можешь без него обходиться, тогда...
— Тогда тебе диктуют. Неважно, подходит тебе это или нет,— зло усмехнулся Джованни.
— Да... Откуда ты-то, праведник, знаешь?
— Тут нет праведников...
— Но если так, то петлю на шее еще не затянули.
— За этим дело не станет.
— Силы воли у меня не хватило. Не хватило, ни на себя, ни на нее.— Марко встал, подошел к покойнице и вдруг закрыл лицо руками: — Я, пусть я... Но она? За что она? — говорил он сквозь тяжелые рыдания.— Я кричал, кричал «505! спасите!», когда ее увозили: спасите! В океане бы услышали, а тут никто не слышал! Не слышали в океане людей. Кто спасет наши души?.. Кто? — затихая, бессвязно бормотал он, опускаясь на пол.
— Успокойся, Марко.-— Джованни легко взял его за плечи, приподнял и усадил на диван.
— Дай мне... хоть сотню лир дай...— попросил Марко.— Мне надо... Иначе... иначе и я... Умоляю тебя, Джованни...
— И ты не можешь удержаться даже... теперь?
— Это сильнее меня... Прошу... ради нее, в память... Она никогда не отказывала... находила, доставала. А мои отец, мать — звери, бесчувственные твари...— Он хватал руки Джованни, пытаясь их поцеловать. А в глазах — блеск голодный и хищный.
— Возьми,— Джованни достал, деньги.
Марко протянул к ним дрожащую руку. Сейчас он был страшен тем, что ничего не помнил, ни о чем не думал. Все его существо хотело, ждало лишь одного: привычного яда, ради которого — Джованни это видел — Марко был готов на все.
— Что здесь происходит? — на пороге в рабочей блузе, надетой прямо на голое тело, стоял Элио.— Я вижу, парень,— брезгливо бросил он в сторону Марко,— пора тебе уходить...
Марко торопливо поднялся. Деньги у него. Остальное, его уже не касалось. Он даже не взглянул на покойницу и двинулся к двери, не попрощавшись, не поблагодарив
Джованни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48