круто развернулся, кренясь и
пружинисто подскакивая, и понесся к гаражам.
- Подозрения прежде всего падают на Игоря Фомича Кисленко только лишь
потому, что он, в отличие от перечисленных мною троих, исчез бесследно
сразу после отлета "Цесаревича",- заговорил Болсохоев.- С другой стороны,
он дважды на протяжении последних минут перед взлетом оставался с аппаратом
практически наедине - ни из аппарата, ни из тягача его не было видно. В
ангаре он один зацепил за носовые крючья два буксировочных троса; тут его,
правда, мог видеть охранник. Охранник за этой операцией в действительности
не следил, но Кисленко этого знать не мог. Проходивший мимо механик Гущин
видел мельком, как Кисленко возится со вторым тросом, но ничего
подозрительного в его действиях не заметил, мы беседовали с Гущиным очень
тщательно. И, наконец, самый вероятный момент - отцепление тросов. Это
две-три минуты, и вокруг - никого. Магнитную, например, мину, пришлепнуть
где-нибудь у кормы - секундное дело, если знать, где ей не угрожает быть
сорванной воздушным потоком. Кисленко, опытнейший технарь, такое укромное
место, безусловно, мог придумать.
Действительно, было во всем этом что-то от кошмарного сна. В разговоре то и
дело мелькало: опытнейший технарь, беспорочная служба, проверенный человек,
надежный работник... И ведь иначе и быть не могло - Тюратам! А в то же
время семь ни в чем не повинных людей погибли страшной смертью.
А каково сейчас великой княгине Анастасии? Красавица, умница, настоящий
друг; мне довелось танцевать с нею на последнем рождественском балу - как
она ловила взгляд мужа!
Каково было бы Лизе или Стасе, если бы меня...
А - мне, если бы ее или ее?
До чего же беззащитно человеческое тело! Даже лаская, можно ненароком
сделать больно; что уж говорить о намеренном вреде. Как эта божественная
капелька нуждается в опеке, в заботе; сколько ослепительно прекрасных
чувств и поступков висит на волоске, в полном рабстве у тонюсенькой кожицы,
у ничтожных грязных бляшек на стенках сосудов, у какой-то там синовиальной
жидкости, у потайной капели гормонов - беречь, беречь друг друга, помогать
и прощать, пестовать, как больных, ведь все мы больны этой плотью, хрупкой,
как раковина улитки и жадной до жизни, как жаден до солнца зеленый лист.
Иначе просто не выжить!
- А что, собственно значит - исчез? - спросил я.
- Исчез - это исчез, и все тут,- Вздохнул Болсохоев,- Вскоре после отлета
пошел домой обедать - он живет тут относительно неподалеку, на ближней
окраине Тюратама: от остановки автобуса, который ходит между аэропортом и
городом, ему ходу минуты три, поэтому и обедал он обычно не в столовой, а
дома... И тут - сообщение получаем из столицы. Ну пока раскрутились, час
прошел, не меньше. Туда, сюда - нет Кисленко. Все под рукой, а его, как у
вас в России говорят - будто корова языком слизнула. С работы ушел, домой
не пришел. Мы на вокзал, на автовокзал, в пассажирский аэропорт, всем
кассирам, всем постовым суем фотографию - нет, не помнят. Конечно, это не
гарантия - мог проскочить, и его не запомнили, или на попутных удрал, да
мало ли... Но - странно все же. И ведь, какая тут еще несуразица - он, как
обыск показал, перед тем, как из дому на работу идти в то утро, все
документы уничтожил.
- Как это? - опешил я.
- Водительские права сжег - корочки обгоревшей кусок нашли в пепельнице, и
все. Над паспортом куражился, будто озверел - рвал по странице и жег, орла
изрезал ножиком и тоже подпалить хотел, но обложка обуглилась только,
жесткая... В той же пепельнице еще зола, уж не поймешь, от чего.
- Как же он на работу попал?
- Пропуск, значит, сохранил.
- А вы этот пропуск по городу поискать не пытались? В мусоре, в урнах... и
просто так, на тротуаре каком-нибудь, на лестнице?
- Признаться, нет.
- Если быть логичным, он, сразу после дела, должен был избавиться и от
последнего из столь ненавистных ему документов. Скажем, прямо в автобусе
швырнул под сиденье и еще каблуком потоптал... или в канаву на обочине.
Нет, пожалуй, не найти, если в канаву. А в автобусе - пожалуй, найти, Яхонт
Алдабергенович! И в урне найти!
Он с сомнением покачал головой. Зато Круус удовлетворительно засопел,
закивал.
- А в больницах вы искали его?
- А как же! Все три стационара, все травмпункты, профилакторий... даже в
моргах смотрели. Нету. И происшествий никаких не было - ни драки, ни
наезда, ни убийства, ни несчастного случая. То, что после дела его кто-то
ликвидировал, мы сразу подумали. Нигде ничего.
- Да, понимаю. Но... я имел в виду кое-что иное. Психиатрическая есть в
Тюратаме?
Болсохоев удивленно покосился на меня.
- Нет.
- А пункты неотложной наркологической помощи?
- Как же не быть, семь штук. Нет-нет, да и попадется пьяненький... да и
дурь просачивается иногда из Центральной Азии. Думаете, техник первого
ранга Кисленко, пустив на воздух наследника российского престола, так
напоролся на радостях в ближайшей подворотне, что даже до дому не дошел и
вот уж сутки прочухаться не может?
- Не совсем так. Но вот что мне покоя не дает. Преступление, которое
выглядит не мотивированным, совсем не обязательно должно иметь неизвестный
нам мотив. Оно и на самом деле может оказаться не мотивированным.
За спиной у меня опять раздалось удовлетворенное сопение Крууса. Болсохоев
обескураженно провел ладонью по лицу.
- Упустил.- признался он.- Не пришло в голову. А ведь верно: Асланов,
последним видевший Кисленко накануне, обмолвился, что тот был как бы не в
себе!
- вот видите. Надо будет очень тщательно поговорить со всеми, кто его видел
в последние сутки перед катастрофой. И с его домашними. Есть у него
домашние?
- Жена и мальчишек двое.
- Значит, и с женой. Теперь вот что,- до ангаров оставалось совсем немного,
и я хотел покончить с этим щекотливым для меня вопросом, пока вокруг
минимум людей.- Мне сказали, что Кисленко - коммунист.
- Да.
- Давно?
- Двенадцать лет.
- Кто принимал у него обеты?
- Алтансэс Эркинбеква,- голос Болсохоева приобрел уважительный, едва ли не
благоговейный оттенок.
- Здесь, в Тюратаме?
- Да.
- Нам с нею нужно будет поговорить.
- Это невозможно, Александр Львович. Три года назад она умерла,- Болсохоев
испытующе покосился на меня, видимо размышляя, как я сообразил секундами
позже, не сочту ли я то, что он собирался сказать, за неуклюжую попытку
подольстится к столичной штучке - ему, конечно, сообщили уже, что эмиссар
центра по вероисповеданию является товарищем подозреваемого - а потом
решительно закончил: - Хоронили всем городом, как святую.
- В таком случае, нужно будет поговорить с нынешним настоятелем Тюратамской
звезды,- невозмутимо сказал я.
Разговор прервался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
пружинисто подскакивая, и понесся к гаражам.
- Подозрения прежде всего падают на Игоря Фомича Кисленко только лишь
потому, что он, в отличие от перечисленных мною троих, исчез бесследно
сразу после отлета "Цесаревича",- заговорил Болсохоев.- С другой стороны,
он дважды на протяжении последних минут перед взлетом оставался с аппаратом
практически наедине - ни из аппарата, ни из тягача его не было видно. В
ангаре он один зацепил за носовые крючья два буксировочных троса; тут его,
правда, мог видеть охранник. Охранник за этой операцией в действительности
не следил, но Кисленко этого знать не мог. Проходивший мимо механик Гущин
видел мельком, как Кисленко возится со вторым тросом, но ничего
подозрительного в его действиях не заметил, мы беседовали с Гущиным очень
тщательно. И, наконец, самый вероятный момент - отцепление тросов. Это
две-три минуты, и вокруг - никого. Магнитную, например, мину, пришлепнуть
где-нибудь у кормы - секундное дело, если знать, где ей не угрожает быть
сорванной воздушным потоком. Кисленко, опытнейший технарь, такое укромное
место, безусловно, мог придумать.
Действительно, было во всем этом что-то от кошмарного сна. В разговоре то и
дело мелькало: опытнейший технарь, беспорочная служба, проверенный человек,
надежный работник... И ведь иначе и быть не могло - Тюратам! А в то же
время семь ни в чем не повинных людей погибли страшной смертью.
А каково сейчас великой княгине Анастасии? Красавица, умница, настоящий
друг; мне довелось танцевать с нею на последнем рождественском балу - как
она ловила взгляд мужа!
Каково было бы Лизе или Стасе, если бы меня...
А - мне, если бы ее или ее?
До чего же беззащитно человеческое тело! Даже лаская, можно ненароком
сделать больно; что уж говорить о намеренном вреде. Как эта божественная
капелька нуждается в опеке, в заботе; сколько ослепительно прекрасных
чувств и поступков висит на волоске, в полном рабстве у тонюсенькой кожицы,
у ничтожных грязных бляшек на стенках сосудов, у какой-то там синовиальной
жидкости, у потайной капели гормонов - беречь, беречь друг друга, помогать
и прощать, пестовать, как больных, ведь все мы больны этой плотью, хрупкой,
как раковина улитки и жадной до жизни, как жаден до солнца зеленый лист.
Иначе просто не выжить!
- А что, собственно значит - исчез? - спросил я.
- Исчез - это исчез, и все тут,- Вздохнул Болсохоев,- Вскоре после отлета
пошел домой обедать - он живет тут относительно неподалеку, на ближней
окраине Тюратама: от остановки автобуса, который ходит между аэропортом и
городом, ему ходу минуты три, поэтому и обедал он обычно не в столовой, а
дома... И тут - сообщение получаем из столицы. Ну пока раскрутились, час
прошел, не меньше. Туда, сюда - нет Кисленко. Все под рукой, а его, как у
вас в России говорят - будто корова языком слизнула. С работы ушел, домой
не пришел. Мы на вокзал, на автовокзал, в пассажирский аэропорт, всем
кассирам, всем постовым суем фотографию - нет, не помнят. Конечно, это не
гарантия - мог проскочить, и его не запомнили, или на попутных удрал, да
мало ли... Но - странно все же. И ведь, какая тут еще несуразица - он, как
обыск показал, перед тем, как из дому на работу идти в то утро, все
документы уничтожил.
- Как это? - опешил я.
- Водительские права сжег - корочки обгоревшей кусок нашли в пепельнице, и
все. Над паспортом куражился, будто озверел - рвал по странице и жег, орла
изрезал ножиком и тоже подпалить хотел, но обложка обуглилась только,
жесткая... В той же пепельнице еще зола, уж не поймешь, от чего.
- Как же он на работу попал?
- Пропуск, значит, сохранил.
- А вы этот пропуск по городу поискать не пытались? В мусоре, в урнах... и
просто так, на тротуаре каком-нибудь, на лестнице?
- Признаться, нет.
- Если быть логичным, он, сразу после дела, должен был избавиться и от
последнего из столь ненавистных ему документов. Скажем, прямо в автобусе
швырнул под сиденье и еще каблуком потоптал... или в канаву на обочине.
Нет, пожалуй, не найти, если в канаву. А в автобусе - пожалуй, найти, Яхонт
Алдабергенович! И в урне найти!
Он с сомнением покачал головой. Зато Круус удовлетворительно засопел,
закивал.
- А в больницах вы искали его?
- А как же! Все три стационара, все травмпункты, профилакторий... даже в
моргах смотрели. Нету. И происшествий никаких не было - ни драки, ни
наезда, ни убийства, ни несчастного случая. То, что после дела его кто-то
ликвидировал, мы сразу подумали. Нигде ничего.
- Да, понимаю. Но... я имел в виду кое-что иное. Психиатрическая есть в
Тюратаме?
Болсохоев удивленно покосился на меня.
- Нет.
- А пункты неотложной наркологической помощи?
- Как же не быть, семь штук. Нет-нет, да и попадется пьяненький... да и
дурь просачивается иногда из Центральной Азии. Думаете, техник первого
ранга Кисленко, пустив на воздух наследника российского престола, так
напоролся на радостях в ближайшей подворотне, что даже до дому не дошел и
вот уж сутки прочухаться не может?
- Не совсем так. Но вот что мне покоя не дает. Преступление, которое
выглядит не мотивированным, совсем не обязательно должно иметь неизвестный
нам мотив. Оно и на самом деле может оказаться не мотивированным.
За спиной у меня опять раздалось удовлетворенное сопение Крууса. Болсохоев
обескураженно провел ладонью по лицу.
- Упустил.- признался он.- Не пришло в голову. А ведь верно: Асланов,
последним видевший Кисленко накануне, обмолвился, что тот был как бы не в
себе!
- вот видите. Надо будет очень тщательно поговорить со всеми, кто его видел
в последние сутки перед катастрофой. И с его домашними. Есть у него
домашние?
- Жена и мальчишек двое.
- Значит, и с женой. Теперь вот что,- до ангаров оставалось совсем немного,
и я хотел покончить с этим щекотливым для меня вопросом, пока вокруг
минимум людей.- Мне сказали, что Кисленко - коммунист.
- Да.
- Давно?
- Двенадцать лет.
- Кто принимал у него обеты?
- Алтансэс Эркинбеква,- голос Болсохоева приобрел уважительный, едва ли не
благоговейный оттенок.
- Здесь, в Тюратаме?
- Да.
- Нам с нею нужно будет поговорить.
- Это невозможно, Александр Львович. Три года назад она умерла,- Болсохоев
испытующе покосился на меня, видимо размышляя, как я сообразил секундами
позже, не сочту ли я то, что он собирался сказать, за неуклюжую попытку
подольстится к столичной штучке - ему, конечно, сообщили уже, что эмиссар
центра по вероисповеданию является товарищем подозреваемого - а потом
решительно закончил: - Хоронили всем городом, как святую.
- В таком случае, нужно будет поговорить с нынешним настоятелем Тюратамской
звезды,- невозмутимо сказал я.
Разговор прервался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68