я увидел, что Лиза, укрывшись до подбородка, смотрит на меня
громадными перепуганными глазами. Я поднырнул под одеяло к ней, и она
опустила веки; и я стал согревать ее.
Едва ощутимо, умоляюще оглаживал и оцеловывал плечи, шею, грудь, бедра,
трогательный треугольничек светлой шерстки, нежно и едва уловимо пахнущий
девушкой - она ничему не мешала и ни на что не отзывалась. Но вот судоржно
сжатый кулачок оттаял, вот она задышала чаще, вот отогрелись и расцвели
соски; ожили плотно сомкнутые ноги, она согнула одну в колене и увела в
сторону, раскрываясь - тогда я обнял ее бедра, мягко придвигая их к себе,
поднося и наклоняя благоговейно, будто наполненную эликсиром бессмертия
чашу, и она облегченно вздохнула, когда я скользнул в ее податливое
сердцевинное тепло.
И снова я нежил ее осторожно, поверхностно, едва-едва, продолжая
поклевывать шею, плечи и губы детскими поцелуями - но она уже начала
отвечать: с чуть равнодушной, сестринской ласковостью положила мне на спину
ладонь, потом поймала мои губы своими, потом немного подвинулась, чтобы мне
было удобнее - а когда она в первый раз застонала и в первый раз ударила
бедрами мне навстречу, я сорвался с цепи.
Скомкал ее грудь рукою - вскрикнула, перекатился на нее -= снова
вскрикнула, радостно распахиваясь настежь; яростно гнул и катал ее, совсем
послушную и счастливую от того, что ей по прежнему сладко быть послушной, и
кажется, даже рычал: "На() меня! Ну на() же! Вот, бери!"; а когда я
взорвался наконец, с немыслимой силой обняла меня, будто желая впечатать в
себя навеки, расплющить свою нежную плоть моею - и с мукой, мольбой и
надеждой закричала, словно чайка, догоняющая корабль:
- Мой! Мой!Мой!!
Наверное, минуты две я был выброшенной на песок медузой. Потом открыл
глаза. По ее щекам катились слезы.
- Лиза...
- Молчи. Просто полежи на мне и помолчи,- она всхлипнула.- Господи, Саша,
как с тобой хорошо...
Некоторое время я не шевелился, лишь руку оставив на ней.
Но она, кажется, уже успокаивалась. Глаза просохли. Уже не стесняясь, села;
обхватив колени руками, уложила на них подбородок - мне были видны лишь лоб
и сверкающие глаза. Она смотрела на меня неотрывно. Наверное, так смотрят
на иконы.
- Я люблю тебя,- сказала она.- Я тебя обожаю, я жить без тебя не могу. Я
так люблю тебя кормить, тебя смешить, с тобой разговаривать... Так люблю с
тобой вместе ходить куда-нибудь, все равно куда. Так люблю... - она
запнулась, подыскивая слово, и выбрала самое, наверное, грубое и животное
из тех, что могла произнести; наверное, она хотела подчеркнуть, что
становится зверушкой и не стыдится этого, напротив, восхищается - давать
тебе,- и тут глаза у нее вновь стали влажными.- Я просто не знаю, что
делать.
Я молчал.
- У нее будет ребенок, Саша.
Я заморгал. Вазомоторика будь она неладна; беда с нею у всех на свете
цынов. Ошеломленно приподнялся на руке, а потом спросил, как дурак:
- От меня?
Секунду она еще смотрела, не меняясь в лице, а потом зашлась от смеха. И
плакала, и хохотала, и не сразу смогла произнести:
- Саша... родненький... ну уж это ты спрашивай не у меня!
Я тоже сел. Теперь уже я начал стесняться; забаррикадировался одеялом. Мир
вертелся зыбкой каруселью.
- Это она тебе сказала?
- Да.
- Когда?
- Сразу. Когда я догнала ее в первый день.
Я попытался собраться с мыслями. Долго. Но безуспешно.
- Как же ты там терпела...
- Потому что люблю тебя.
- Господи, горшок выносила...
Она упрямо встряхнула головой.
- Потому что люблю тебя.
- Почему же ты мне сразу не сказала?
- Потому что - люблю тебя!
Я провел ладонью по лицу. Словно хотел стереть залепившую глаза паутину. Но
не смог.
- Ты нас не оставишь?
- Если вы не прогоните - ни в коем случае.
- А их?
Я помедлил.
- Если они не прогонят...
- Ни в коем случае,- договорила она за меня.- Скажи, а у тебя были еще
женщины одновременно со мной?
- Лиза, ты уверена, что хочешь все это знать?
- Да, родной. Может, буду жалеть потом - но раз уж это начали - надо...
разгребать. У тебя было много женщин после того, как мы поженились.
- Много - это сколько?
- Десять! - храбро сказала она.
- Ну, ты мне льстишь...
- Пять.
- Две. То есть, без Станиславы две. С одной мы были очень недолго, восемь
лет назад. Она быстро поняла, что я с тобой из-за нее не расстанусь, и
ушла. Хотя, по-моему, не хотела, ей было очень больно. И я с ума сходил...
знаешь, в основном от чего? От того, что делаю ей больно, и не могу не
делать. Помнишь, я забился на дачу один и пил там три дня?
- Помню. Когда я позвонила, ты подошел... еле ворочая языком... я ужасно
испугалась, хотела все бросить и ехать туда, но ты не велел... а уж на
следующий вечер вернулся. Зелененький такой... Значит, это было из-за нее?
- Да.
- А через две недели мы первый раз поехали в Отузы. И ты был веселый,
домашний, заботливый, гордый!
- Еще бы. Там было так хорошо. И я видел, что вам с Полькой хорошо - и от
того цвел вдвойне.
- А вторая? Кто от кого?..
- Она уехала на трехлетнюю стажировку в Бразилию. Она биолог, занимается
экосистемами влажных тропических лесов. Мы переписываемся иногда, но как
она теперь ко мне относится - не знаю.
- Ты по ней скучаешь?
- Знаешь, да. Как правило-то некогда, но иногда вдруг будто очнешься, и
чего-то не хватает.
- А Стася была уже при ней?
- Нет. Разминулись больше чем на год.
- Во мне действительно чего-то не достает?
- Лиза, я тебя очень люблю.
- Я знаю, родненький. Неужели ты думаешь, если бы я этого не чувствовала, я
стала бы вести этот разговор? Знаю. Но тут другое. Наверное, так бывает,
так может быть - любишь, и в то же время постоянно переживаешь какую-то
неудовлетворенность, недобор. То ли страстности не хватает, то ли уюта, то
ли акцентированной на людях преданности...
- Нет. По-моему, нет.
- Значит, ты просто совсем не можешь, чтобы у тебя была только одна
женщина?
- Ну как это не могу!
- Нет, ты не отвечай так с лету. Не тот разговор теперь. Ты сам спроси
себя.
Я спросил.
- Теперь уже не знаю,- сказал я.
- А когда эта... тропическая, вернется?
- Весной должна.
- А если, например, она опять к тебе захочет?
Я не ответил. Не знал, что сказать. Никто ни к кому не может придти дважды.
Она смотрела на меня уже не как на икону. И не как на человека. И даже не
как на подлеца. Впрочем, как на подлеца она на меня никогда не смотрела...
не знаю. Так смотреть она могла бы на пришельца из другой галактики; но не
на полномочного представителя братской могучей цивилизации, спускающегося
по широкому трапу из недр фотонной ракеты, а на нелепое, не приспособленное
к земным условиям желеобразное существо, которое, мирно и жалобно
похрюкивая и попукивая, вдруг выползло бы, скажем, из-за унитаза - явно не
агрессивное, но абсолютно неуместное и чужое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
громадными перепуганными глазами. Я поднырнул под одеяло к ней, и она
опустила веки; и я стал согревать ее.
Едва ощутимо, умоляюще оглаживал и оцеловывал плечи, шею, грудь, бедра,
трогательный треугольничек светлой шерстки, нежно и едва уловимо пахнущий
девушкой - она ничему не мешала и ни на что не отзывалась. Но вот судоржно
сжатый кулачок оттаял, вот она задышала чаще, вот отогрелись и расцвели
соски; ожили плотно сомкнутые ноги, она согнула одну в колене и увела в
сторону, раскрываясь - тогда я обнял ее бедра, мягко придвигая их к себе,
поднося и наклоняя благоговейно, будто наполненную эликсиром бессмертия
чашу, и она облегченно вздохнула, когда я скользнул в ее податливое
сердцевинное тепло.
И снова я нежил ее осторожно, поверхностно, едва-едва, продолжая
поклевывать шею, плечи и губы детскими поцелуями - но она уже начала
отвечать: с чуть равнодушной, сестринской ласковостью положила мне на спину
ладонь, потом поймала мои губы своими, потом немного подвинулась, чтобы мне
было удобнее - а когда она в первый раз застонала и в первый раз ударила
бедрами мне навстречу, я сорвался с цепи.
Скомкал ее грудь рукою - вскрикнула, перекатился на нее -= снова
вскрикнула, радостно распахиваясь настежь; яростно гнул и катал ее, совсем
послушную и счастливую от того, что ей по прежнему сладко быть послушной, и
кажется, даже рычал: "На() меня! Ну на() же! Вот, бери!"; а когда я
взорвался наконец, с немыслимой силой обняла меня, будто желая впечатать в
себя навеки, расплющить свою нежную плоть моею - и с мукой, мольбой и
надеждой закричала, словно чайка, догоняющая корабль:
- Мой! Мой!Мой!!
Наверное, минуты две я был выброшенной на песок медузой. Потом открыл
глаза. По ее щекам катились слезы.
- Лиза...
- Молчи. Просто полежи на мне и помолчи,- она всхлипнула.- Господи, Саша,
как с тобой хорошо...
Некоторое время я не шевелился, лишь руку оставив на ней.
Но она, кажется, уже успокаивалась. Глаза просохли. Уже не стесняясь, села;
обхватив колени руками, уложила на них подбородок - мне были видны лишь лоб
и сверкающие глаза. Она смотрела на меня неотрывно. Наверное, так смотрят
на иконы.
- Я люблю тебя,- сказала она.- Я тебя обожаю, я жить без тебя не могу. Я
так люблю тебя кормить, тебя смешить, с тобой разговаривать... Так люблю с
тобой вместе ходить куда-нибудь, все равно куда. Так люблю... - она
запнулась, подыскивая слово, и выбрала самое, наверное, грубое и животное
из тех, что могла произнести; наверное, она хотела подчеркнуть, что
становится зверушкой и не стыдится этого, напротив, восхищается - давать
тебе,- и тут глаза у нее вновь стали влажными.- Я просто не знаю, что
делать.
Я молчал.
- У нее будет ребенок, Саша.
Я заморгал. Вазомоторика будь она неладна; беда с нею у всех на свете
цынов. Ошеломленно приподнялся на руке, а потом спросил, как дурак:
- От меня?
Секунду она еще смотрела, не меняясь в лице, а потом зашлась от смеха. И
плакала, и хохотала, и не сразу смогла произнести:
- Саша... родненький... ну уж это ты спрашивай не у меня!
Я тоже сел. Теперь уже я начал стесняться; забаррикадировался одеялом. Мир
вертелся зыбкой каруселью.
- Это она тебе сказала?
- Да.
- Когда?
- Сразу. Когда я догнала ее в первый день.
Я попытался собраться с мыслями. Долго. Но безуспешно.
- Как же ты там терпела...
- Потому что люблю тебя.
- Господи, горшок выносила...
Она упрямо встряхнула головой.
- Потому что люблю тебя.
- Почему же ты мне сразу не сказала?
- Потому что - люблю тебя!
Я провел ладонью по лицу. Словно хотел стереть залепившую глаза паутину. Но
не смог.
- Ты нас не оставишь?
- Если вы не прогоните - ни в коем случае.
- А их?
Я помедлил.
- Если они не прогонят...
- Ни в коем случае,- договорила она за меня.- Скажи, а у тебя были еще
женщины одновременно со мной?
- Лиза, ты уверена, что хочешь все это знать?
- Да, родной. Может, буду жалеть потом - но раз уж это начали - надо...
разгребать. У тебя было много женщин после того, как мы поженились.
- Много - это сколько?
- Десять! - храбро сказала она.
- Ну, ты мне льстишь...
- Пять.
- Две. То есть, без Станиславы две. С одной мы были очень недолго, восемь
лет назад. Она быстро поняла, что я с тобой из-за нее не расстанусь, и
ушла. Хотя, по-моему, не хотела, ей было очень больно. И я с ума сходил...
знаешь, в основном от чего? От того, что делаю ей больно, и не могу не
делать. Помнишь, я забился на дачу один и пил там три дня?
- Помню. Когда я позвонила, ты подошел... еле ворочая языком... я ужасно
испугалась, хотела все бросить и ехать туда, но ты не велел... а уж на
следующий вечер вернулся. Зелененький такой... Значит, это было из-за нее?
- Да.
- А через две недели мы первый раз поехали в Отузы. И ты был веселый,
домашний, заботливый, гордый!
- Еще бы. Там было так хорошо. И я видел, что вам с Полькой хорошо - и от
того цвел вдвойне.
- А вторая? Кто от кого?..
- Она уехала на трехлетнюю стажировку в Бразилию. Она биолог, занимается
экосистемами влажных тропических лесов. Мы переписываемся иногда, но как
она теперь ко мне относится - не знаю.
- Ты по ней скучаешь?
- Знаешь, да. Как правило-то некогда, но иногда вдруг будто очнешься, и
чего-то не хватает.
- А Стася была уже при ней?
- Нет. Разминулись больше чем на год.
- Во мне действительно чего-то не достает?
- Лиза, я тебя очень люблю.
- Я знаю, родненький. Неужели ты думаешь, если бы я этого не чувствовала, я
стала бы вести этот разговор? Знаю. Но тут другое. Наверное, так бывает,
так может быть - любишь, и в то же время постоянно переживаешь какую-то
неудовлетворенность, недобор. То ли страстности не хватает, то ли уюта, то
ли акцентированной на людях преданности...
- Нет. По-моему, нет.
- Значит, ты просто совсем не можешь, чтобы у тебя была только одна
женщина?
- Ну как это не могу!
- Нет, ты не отвечай так с лету. Не тот разговор теперь. Ты сам спроси
себя.
Я спросил.
- Теперь уже не знаю,- сказал я.
- А когда эта... тропическая, вернется?
- Весной должна.
- А если, например, она опять к тебе захочет?
Я не ответил. Не знал, что сказать. Никто ни к кому не может придти дважды.
Она смотрела на меня уже не как на икону. И не как на человека. И даже не
как на подлеца. Впрочем, как на подлеца она на меня никогда не смотрела...
не знаю. Так смотреть она могла бы на пришельца из другой галактики; но не
на полномочного представителя братской могучей цивилизации, спускающегося
по широкому трапу из недр фотонной ракеты, а на нелепое, не приспособленное
к земным условиям желеобразное существо, которое, мирно и жалобно
похрюкивая и попукивая, вдруг выползло бы, скажем, из-за унитаза - явно не
агрессивное, но абсолютно неуместное и чужое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68