похоже, свою он просто-напросто проехал. Видимо, в автобусе ему
стало худо, он начал терять разумение - но еще выбрался как-То, добрел до
укромной, притаившейся на бережку арыка, в тени карагачей, скамейки, и тут
окончательно потерял сознание. В какое время это было - точно сказать
невозможно; Тюратам - город рабочий, днем на улице редко кого встретишь.
Набрели на Кисленко два гимназиста, шедшие домой после занятий. Кликнули
городового. Вот картина: завалившись набок, сидит на лавочке человек, изо
рта - струйка слюны, припахивает спиртным, брюки мокрые, моча. Конечно,
городовой решил, что человек пьян до утери человеческого облика. Вызвал
"хмелеуборщиков". Те, хоть случай и редкий, особливо рефлектировать не
стали; привезли на пункт, сделали промывание желудка, укол и оставили
просыпаться. Во время перевозки Кисленко бормотал что-то, как бы бредил, но
кто же прислушивается в таких случаях? Правда, один санитар, из молодых,
видно, ему все это еще в новинку казалось, зафиксировал на редкость, с его
точки зрения, нелепую фразу - нелепостью своей она в память и врезалась.
Неразборчиво пробубнив что-то насчет, как он непонятно выразился,
"демогадов", Кисленко вдруг очень ясно сказал: "Народу жрать нечего, а вам
тут обычных начальников мало, еще и царей опять развели..."
Двое других подтвердить показания молодого коллеги не взялись, но один
неуверенно покивал: да, про царя что-то было, но что именно - не
отложилось.
Лишь утром врачи забеспокоились всерьез - Кисленко не приходил в себя; уже
он явно не спал, а был без сознания, и по временам дико вскрикивал. Взяли
анализы. Следов употребления наркотиков не обнаружили, следы алкоголя - в
минимальном количестве. Столь гомеопатическая доза никак не могла вызвать
подобный эффект. Наверное, так я подумал, Кисленко просто хлебнул граммов
полста для храбрости перед самым делом или сразу после него, чтобы
расслабиться. Не более. Но расслабиться у него не получилось.
Его пытались привести в себя. От средств самых элементарных, вроде
нашатыря, до сложных комплексных уколов - все перепробовали, и все тщетно.
Пытались установить личность, но документов никаких не обнаружили, а когда,
постепенно начав соображать, что случай очень уж нетривиальный, затеребили
городское полицейское управление, тут уже и Круус приехал.
- Для очистки совести я повторил все анализы,- рассказывал Круус, а я
вглядывался в запрокинутое, иссохшее, уже покрытое седоватой щетиной лицо
Кисленко на подушке. Оно было так не похоже на фотографию в пропуске...
Словно техник прошел через какую-то катастрофу, через жуткую, средневековую
войну, где сдирают кожу с живых, где младенцев швыряют в пламя. Время от
времени губы его беззвучно шевелились. Свет настольной лампы, стоявшей на
стандартной больничной тумбочке у изголовья, вырубал из лица резкие черные
тени, они казались пробоинами.- Ничего, чисто. Никаких следов
психотомиметиков, галлюциногенов, препаратов, увеличивающих внушаемость...
Вообще никаких препаратов, кроме тех, что ему вводили здесь. Памятуя вашу
имплицитно высказанную гипотезу, я пытался разблокировать ему память,- губы
Крууса слегка задрожали. Засунув руку куда-то глубоко под явно с чужого
плеча белый халат и повозившись на груди, он извлек свой просторный носовой
платок и вытер лицо. Мельком я отследил, что платок уже выдохся. Пахло
медикаментами, пахло влажным кафельным полом, пахло мучающимся на постели
человеческим телом - но духами не пахло.- И тут, Александр Львович, я едва
не оказался на соседней койке надолго.
- Что такое?
Круус упихал платок обратно.
- Он пришел в себя. Он открыл глаза, он сел на постели. Помню, я еще успел
обрадоваться - мол, все идет хорошо, сейчас начнем разбираться... И тут он
закричал: "Нет! Не хочу! Он ведь живой! Он мне улыбается!" Признаюсь вам,
такой муки, такого отчаяния я не наблюдал никогда в жизни. Он попытался
соскочить с постели. Его с трудом удерживали двое санитаров. Тогда он стал
кричать: "Убейте меня!" И я, отчасти от испуга, а отчасти желая хоть как-то
успокоить его, притупить его очевидные, хотя совершенно непонятные мне
страдания, поспешил погрузить его в сон. Успокоительный, релаксационный
сон.
- Его крики вы как-то фиксировали?
- Все на диктофоне. И еще там - фраза, которая, без сомнения, пополнит и
украсит ваш список странных фраз, произнесенных Кисленко за последние
сутки. Заснул он мгновенно, но поначалу спал беспокойно, метался, и словно
бы боролся с кем-то. И вдруг внятно рявкнул: "Да что ж ты женщину-то!..
Омон хуев, кого защищаешь? Они, Иуды, Россию продают, а вы тут с дубинами!"
Потом беззвучно еще что-то пробормотал - я пытался читать по губам, но
смысла не уловил - и вдруг тихонько так, беспомощно: "флаг, флаг выше...
пусть видят наш, красный..." И уже потом - все.
У меня даже зубы скрипнули. "Тихонько", "беспомощно" - что же происходит?
Бедный, бедный человек!
Как это сказал Ираклий? "Найди их и убей." Вот, нашел.
- Омон,- медленно повторил я незнакомое слово.
- Что значит это слово, я не знаю,- сразу сказал Круус. Черт боднул меня в
бок.
- А что значит следующее за ним, знаете?
Круус с достоинством поджал губы.
- Пф! Али я не россиянин? - спросил он со старательным волжским
поокиванием.
- Ну, хорошо, хорошо. Вольдемар Ольгердович, извините. Вы уверены, что
правильно расслышали?
- Кисленко отчетливо окает, сильнее, чем я сейчас изобразил. Сомнений быть
не может. Два "о" и ударение на последнем слоге.
- Может, что-то блатное? Надо будет проконсультироваться у
кримфольклористов... Хотя откуда технику Кисленко знать?..
- Возможно, имя? - предположил, в свою очередь, Круус.- Это было бы очень
удачно. Хотя... - как и я, оборвал он себя,- тогда почему дальше идет
множественное число: "с дубинами"?
- Как вы насчет перекурить, Вальдемар Ольгердович? - спросил я.
- Охотно. Мне это помещение уже несколько... - он не подобрал слова, и даже
не стал напрягаться, чтобы закончить фразу - и так все было понятно.
- Я тут посижу,- подал голос Болсохоев. В комнате умещалось семь коек, и
все они были свободны - за исключением той, на которой страдал в своем
непонятном забытьи Кисленко. Полковник, сцепив пальцы и сгорбившись, сидел
на соседней сиротливо и грустно.- Вдруг он еще что-нибудь скажет.
Мы вышли в коридор. Прошли мимо виновато глядевших медиков - один тут же
нырнул в дверь за нашими спинами, Круусу на смену; прошли мимо заплаканной
жены Кисленко, когда-то видимо, красивой, но уже сильно расплывшейся
таджички - Круус, собрав губы трубочкой, чуть покачал головой отрицательно
в ответ на ее отчаянный взгляд.
Наркопункт был упрятан в глубине небольшого, но плотного и пышного
скверика, и рыжий свет уличных фонарей сюда не долетал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68