Я вернулся в "Оттон" рано утром. Открытым текстом отбил депешу в МГБ:
"Следствие закончено. Опасения не подтвердились. Все еще сложнее. Серьезная
проблема для всего мирового сообщества. Требую немедленного созыва совета
безопасности ООН. Для ускорения процедуры прошу ходатайствовать перед
государем о споспешествовании. Трубецкой. Отель "Оттон", Мюнхен, Германская
империя"
Затем отправил аналогичное сообщение патриарху.
Затем поднялся к фон Крейвицу и, взяв с него слово чести молчать, пока я не
сделаю доклада в СБ, рассказал обо всем.
Фон Крейвиц присвистывал сквозь зубы, потом с сильным акцентом сказал
"Эт-то чудовищно"-и, с благодарностью пожав мне руку, тут же ушел, чтобы
связаться с Берлином и предложить поддержать инициативу России о срочном
созыве СБ.
Добравшись наконец до своего номера, я принял душ - сначала очень горячий,
потом очень холодный - и завалился спать.
В Альвице я почти не спал, некогда было.
И, несколько мгновений и впрямь побыв для Трубникова светоносным существом,
проснулся в отчаянии и тоске.
Люди, люди, что же вы творите...
В дверь постучали,и я вскочил. На какой-то миг почудилось, что это метанки.
От резкого движения желудок снова сделал лихой кувырок.
Я набросил халат и вышел из спальни в гостиную. Сказал:
- Прошу!
Дверь тактично отворилась наполовину, и служащий отеля, улыбаясь до ушей,
произнес, просунув в щель голову и подносик:
- Корреспонденция вашей светлости!
Все уже знали. Я размашисто подписал депеши подлинной фамилией, и за три
часа, пока я спал, усилиями, видимо, почтмейстерши вестибюля, весь персонал
был осведомлен, что в их отеле остановился инкогнито, под видом
корреспондента "Правды", русский князь.
- Благодарю. Положите на стол,- сказал я, закуривая. Но от дыма еще сильнее
затошнило. Я поспешно загасил сигарету. Не садясь, стал разбирать почту.
Да, служащим было от чего придти в ажитацию. Сам государь уведомлял меня о
том, что подписан приказ о моем награждении Андреем Первозванным. И
присовокуплял несколько теплых поздравительных фраз. И добавлял, что,
вполне полагаясь на мое чувство ответственности, он, не ожидая рассказа о
деталях дела, уже переговорил с премьером и председателем Думы, и они
втроем, снесшись с генсеком ООН, так убедительно с ним побеседовали, что
тот обещал постараться организовать заседание СБ уже послезавтра.
"Рад за вас,- писал патриарх,- и присоединяюсь ко всем поздравлениям,
которыми, вероятно, вас уже засыпали. С нетерпением жду вашего выступления
в ООН. Надеюсь, что все ваши действия, в том числе и будущие, послужат
образцом коммунистической этики. Надеюсь на скорую личную встречу."
А дальше шел обширный факс от Лизы; она предпочла презреть условности и
отбить текст открыто, чем писать письмо, которое тащилось бы до Мюнхена не
меньше суток и наверняка не застало бы меня здесь. Думаю, факс вызвал
особый интерес служащих отеля.
"Сашенька, родненький, здравствуй, как я рада! Наконец-то от тебя весточка,
а то мы уж извелись. Спасибо Ивану Вольфовичу, сразу мне позвонил. А у нас
тут тоже шурум-бурум. Станислава немного не доносила, первые роды, да еще в
таком возрасте (только ты не прими эти слова за намек, что она для тебя
старовата),- как бы по простоте ввернула она,- и позавчера родила двойню,
мальчика и девочку. Танцуй и задирай нос. Было довольно тяжело, но
обошлось. Вчера мы с Поленькой их навещали. Такие хорошенькие! И, честное
слово, вылитый ты, мне даже завидно. Саша, может, мы тоже еще кого-нибудь
родим? Я с готовностью. Дом о четырех углах строится, пусть будет четыре.
Или у тебя четвертый уже есть, только мы со Станиславой не знаем? Шучу. Ты
же мне все-все рассказал, правда? Поля так серьезно пыталась за
младенчиками поухаживать, и поиграть, и смотрела, как Станислава кормит. Но
мы, конечно, пока ей не говорим, что это твои. Тут еще предстоит как-то
разбираться. Как и с их фамилией. А эта чудачка знаешь, что придумала? Она
их назвала твоим и моим именем. Хочу, говорит, чтобы вы и в будущем
поколении были неразлучны. Завтра их выпускают домой. Я сейчас, прости,
больше не могу писать - побегу к ней сказать, что ты нашелся, она ведь тоже
места себе не находила, и вдруг тоже захочет тебе черкнуть пару строк.
Целую, Сашенька. Жду не дождусь. Поговорить не с кем, и снишься ты мне все
время. даже просыпаюсь от того, что стонать начинаю. Возвращайся скорее.
Жена. P.S. Тебя уже неделю дожидается письмо из Бразилии. Я его положила
тебе посреди стола, и каждый день сдуваю пыль. Надеюсь, это не мина?"
И сразу же, за следующей строкой, но другим почерком - чуть неровным, явно
рука еще не тверда: "Саша, любимый, здравствуй. Я всегда знала, что все у
тебя будет хорошо и замечательно, поэтому иногда даже противно было видеть,
как вы волнуетесь и конспирируетесь. Впрочем, поздравляю тебя - а ты
поздравь меня. Я так благодарна тебе за них. На всю жизнь. Такой счастливой
я никогда не была. Ну разве что когда ты меня в первый раз обнял-поцеловал,
но и то меньше, уж извини. Ждем". Сначала она написала "Жду", потом
зачеркнула жирно, двумя чертами< именно так, чтобы легко было прочитать это
"Жду", а сверху написала "Ждем". Я усмехнулся, чувствуя, что едва не плачу
от избытка чувств. Все-таки она немножко позерка.
Я читал - и тошнота унималась, и мертвый Трубников понемногу оживал и
становился мной.
Что же вы делаете, люди. Друзья... господа, товарищи... братья и сестры...
господи, даже слов в этом ящике не осталось не заблеванных, не сочащихся
кровью!
С письмом в руке я подошел к окну.
Ограненный набережными, укутанный скверами, тек Изар. Дыбились Альпы вдали.
И хрупкий серпик месяца едва заметно млел в бледном небе зимнего дня. Скоро
- звезды.
Прекрасный, безграничный, зовущий мир - а вы, не слыша зова, умираете в
этом окаянном сундуке! Идите к нам! Ведь не исчадия же ада вы - вы добрые,
заботливые, смелые, даже честные иногда, я видел, только вы все отравлены,
господи, от североамериканского континента до афганского душмана, у вас все
смещено, нацелено не на то; и потому идет впустую, а то и во вред. Но не
одни же маньяки прилетают сюда - а Хаусхоффер, Трубников, а бесчисленные
иные, о которых мы не знаем ничего именно потому, что они не стали убивать,
а начали жить с нами, как мы. Значит, в этом нет ничего невозможного!
Я вновь стал перечитывать письмо. И от преданных слов, таких разных у
разных людей, во мне крепла уверенность, которая только и дает силы жить -
божественная уверенность в том, что все мы, все, будем вместе долго-долго.
Будем жить долго-долго. Быть может, как всегда заверяет Лиза,- вечно.
Завтра они выходят. Заседание СБ - в лучшем случае послезавтра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68