- Может, это все-таки какая-то болезнь? - спросил Ламсдорф. Понурый,
расстроенный, он сидел через стол против меня, подпирая голову руками.
Сквозь щели между пальцами смешно и жалко топорщились его знаменитые
бакенбарды.
- Специалисты уверяют, что нет,- ответил я.
- Загадочное дело, господа,- произнес с дивана министр. Он сидел в углу,
закинув ногу на ногу, и раскуривал трубку. Как и я сутки назад, он прибыл в
министерство прямо с аэродрома - из-за катастрофы "Цесаревича" ему пришлось
скомкать программу последних дней своего австралийского вояжа - и он тоже
был одет не по-протоколу.- Загадочное и жутковатое. Контакты Кисленко вы
установили?
- Я оставил людей в Тюратаме,- ответил я.- Вместе с казахскими коллегами
они отработают последние недели жизни Кисленко по минутам, можете быть
уверены. И, в то же время, я не очень верю, что это что-то даст.
- Почему? - вздернул брови министр.
- Кисленко жил незамысловато, на виду. Дом - работа, работа - дом... Да еще
стол во дворе - домино да нарды. Случайных людей в Тюратаме практически не
бывает.
- Но кто-то же его обработал?
Я пожал плечами.
- Кто-то обработал.
- Как вы интерпретируете эту фразу... э-э... министр взял сколотые страницы
лежащего рядом с ним на диване отчета; покрепче стиснув трубку в углу рта,
свободной рукой он вынул из нагрудного кармана очки со сломанными дужками и
поднес к глазам: - "Жаль, до самого мне уж не дотянуться"?
- Боюсь, что так же, как и вы, Анатолий Феофилактович,- стараясь говорить
бесстрастно, ответил я.- Учитывая, вдобавок ко всему прочему,
свидетельствующий о внезапно проявившейся патологической ненависти к
царствующему дому и его символике факт глумления над документами,я склонен
полагать, что этой фразой Кисленко выражал сожаление о невозможности
произвести террористический акт в отношении государя императора.
- Господи спаси и помилуй! - испуганно пробормотал Ламсдорф и осенил себя
крестным знамением.
- Считаете ли вы, полковник, что нам следует усилить охрану представителей
династии?
Я с сомнением покачал головой.
- Ни малейшего следа систематически работающей организации мы не
обнаружили.
- Обнаружите, да поздно! - воскликнул Ламсдорф.
- С другой стороны,- ответил сам себе министр, раздумчиво пхнув трубкой,-
какая, к черту, охрана усиленная, ежели самый проверенный человек может так
вот рехнуться на ровном месте и выпустить в государя всю обойму...
- Вы, например,- подсказал я.
Он молча воззрился на меня.
- Вы, человек решительный и принципиальный, активно любящий справедливость,
при этом горячий патриот своей родимой Курской губернии,- пояснил я,- вдруг
заметили, что последнее из одобренных Думой и утвержденных государем
повелений как-то ущемляет права курских крестьян. Ну, скажем, очередная ЛЭП
пройдет не через Курск, а через Белгород, и в белгородских деревнях
электроэнергия окажется на полкопейки дешевле. Ведомый своею
принципиальностью, просто-таки кипя от негодования, вы на первом же приеме
подходите к государю и, обменявшись с ним рукопожатием< молча пускаете ему
разрывную маслину в живот.
- Что вы говорите такое, князь! - возмущенно вскинулся Ламсдорф.
- Простите, Иван Вольфович, это не заготовка, я импровизирую. Но это, как
мне кажется, очень удачный пример того, что произошло с Кисленко.
- Да, дела,- после паузы сказал министр и, покряхтывая, натужно встал.
Пошел по кабинету - медленно, чуть переваливаясь. Видно, шибко насиделся в
кресле лайнера Канберра - Питер. - Как сажа бела...
Ламсдорф удрученно мотал головой.
Министр некоторое время прохаживался взад-вперед, то и дело пуская трубкой
сизые облачка ароматного, медового дыма. Потом остановился передо мною. Я
встал.
- Да сидите вы...
Тогда я позволил себе сидеть.
- Я-то сидеть не могу уже, право слово... Что вы дальше намерены делать?
- Ну, во-первых, проработка контактов Кисленко; как ни крутите, а это
обязательная процедура. Мы об этом уже говорили. Во-вторых, я хочу
попробовать задним числом выявить аналогичные преступления, ежели таковые
бывали. Статистика - великая наука. Может, удастся набрести на что-то, даже
закономерности какие-то выявить. И, в-третьих, есть еще одна придумка... на
сладкое.
- Что такое? - спросил министр.
- Мне покоя не дает бред Кисленко. Он ведь черезвычайно осмыслен, и, в
сущности, описывает некую вполне конкретную картину. С кем-то он сражается,
защищает какую-то женщину... с тем же рвением, с каким вы, Анатолий
Феофилактович, ваших курских крестьян.
Ламсдорф листнул лежавший перед ним на столе экземпляр отчета, побежал
глазами по строчкам.
- И дальше. Последние слова, которые произнес Кисленко в своей жизни.
- "Флаг, флаг выше. Пусть видят наш, красный",- вслух прочитал Ламсдорф.-
Это?
- Да, это.
- Надо полагать, имеется в виду, что флаг красный? - уточнил министр.
- Надо полагать. У вас нет никаких ассоциаций?
- Признаться, нет.
- Я тоже пас,- сказал Ламсдорф.- Хотя это, конечно, зацепка. В справочнике
Гагельстрема...
- Стоп-стоп, Иван Вольфович. Дело в том, что красная символика широко
использовалась ранними коммунистами в ту пору, когда коммунизм -
протокоммунизм, вернее - пытался в разных странах оспаривать властный
контроль у исторически сложившихся административных структур. Это была
дичь, конечно, хотя и обусловленная катастрофическими социальными
подвижками второй четверти прошлого века... но, если бы это удалось - тут
бы коммунизму и конец. Вскоре стало ясно: чем большее насилие
пропагандирует учение или движение, тем больше преступного элемента
втягивается в число его адептов, необратимо превращая всю конфессию в
преступную банду,- ибо, чем более насилие возводится в ранг переустройства
мира, тем более удобным средством для корыстного насилия учение или
движение становится.
- Я где-то читал эту фразу...
- Еще бы, Иван Вольфович! На юрфаке-то должны были читать! "Что такое
"друзья народа" и чем они угрожают народу", Владимир Ульянов. Храмовое имя
- Ленин.
- Мне его стиль всегда казался тяжеловатым,- бледно улыбнулся Ламсдорф.
- От "Агни-йоги" тоже голова трещит,- обиделся я.
- К делу, господа, к делу! - нетерпеливо сказал министр.
- Я и говорю о деле, Анатолий Феофилактович. Под красным знаменем,
например, геройски погибали на баррикадах лионские ткачи в восемьсот
тридцать четвертом году - отнюдь не преступники, а простые, справедливые,
доведенные до отчаяния нищетой труженики. Были и другие примеры. И вот.
Может быть, возможно, не исключено, существует некая вероятность - что
сохранилась некая герметическая секта, блюдущая учение коммунизма в
первозданной дикости и совершенно уже выродившаяся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68