Я не был
подготовлен к той легкости, с которой они приняли меня, и сперва
приписывал ее каким-то обстоятельствам, вернее, обязательствам, которые
наложил на них мой прежний хозяин. Но оказалось, что это не так. Они были
добры по своей природе, никогда ничего не выспрашивали, не отличались
подозрительностью. Я ел за одним столом с ними, сидел вместе с ними у
очага, участвовал в их развлечениях. В каждый пятый вечер Стамвиль
наполнял огромное выдолбленное из дерева корыто горячей водой, и я мылся
вместе с его семьей, причем одновременно в корыте было двое или трое.
Можете себе представить, каково мне было тереться о пикантные
округлости дочери Стамвиля и ее названой сестры. Вероятно, я мог бы
порезвиться с любой из них, стоило только захотеть, но меня сдерживала
боязнь нарушить законы гостеприимства. Позже, поближе познакомившись с
образом жизни и нравами крестьян, я узнал, что как раз мое воздержание
было выражением своего рода неблагодарности. Девушки были в полном соку и,
конечно, испытывали вожделение, а я пренебрегал ими. Но я понял это после
того, как покинул дом Стамвиля. У этих девушек, должно быть, сейчас уже
взрослые дети. Надеюсь, они простили меня за отсутствие галантности.
Я платил за свое жилье. Работы в крестьянском хозяйстве почти не
было, так как стояла зима. Приходилось только расчищать домик от снега и
поддерживать огонь в печи. Никто из домочадцев не проявлял любопытства в
отношении меня. Они не только не задавали мне вопросов, но и, я в этом
уверен, даже не имели намерения задавать их. Да и остальные жители деревни
не совали свой нос в мои дела, но присматривались ко мне, хотя и не
больше, чем к любому незнакомцу.
Иногда в деревню попадала газета, и тогда она переходила из рук в
руки, пока все не прочитывали ее. После этого газету клали на полку в
винной лавке, стоящей у входа на деревенский базар. Зайдя как-то в лавку,
я просмотрел замызганные и захватанные листы, и узнал о некоторых событиях
прошедшего года. Так, я прочел, что свадьба моего брата Стиррона
состоялась в намеченный срок с соответствующей помпой. Со старой
пожелтевшей бумаги на меня смотрели его озабоченные глаза на осунувшемся
лице. Рядом с ним была сияющая невеста, но я, как ни старался, не мог
разглядеть черты ее лица. Из газет я узнал, что существовала напряженность
в отношениях между Глином и Креллом. Все началось с рыбной ловли в спорных
прибрежных районах. Дело дошло до того, что в пограничных стычках начали
погибать люди. Мне было жаль, что генерал Кондорит, сектор границы
которого находится между Креллом и Глином, был лишен возможности хоть
каким-нибудь образом втянуть Саллу в конфликт. Морское чудовище, покрытое
золотистой чешуей и имеющее длину, в десять раз превышающую человеческий
рост, видели в заливе Шумар рыбаки из Маннерана. В том, что они доподлинно
его видели, они дали страшную клятву в Каменном Соборе. Старший септарх
Трайша, про которого говорили, что он - старый кровожадный бандит, отрекся
от престола и ныне жил в церкви высоко в западных горах в качестве
простого исповедника паломников, направляющихся в Маннеран. Вот, пожалуй,
и все новости. Я не нашел упоминания о себе. Наверное, Стиррон утратил
интерес ко мне и отказался от намерений изловить меня и вернуть в Саллу.
Возможно, теперь не очень опасно предпринять попытку убраться из
Глина.
Однако, как мне не терпелось выбраться поскорее из этой лесистой
провинции, где от меня отвернулись родственники, а совершенно чужие люди
отнеслись с любовью, две вещи удерживали меня. Во-первых, я намеревался
остаться у Стамвиля до тех пор, пока не смогу помочь управиться с
весенними работами, тем самым отплатив ему за доброту ко мне. А во-вторых,
я не осмеливался пуститься в столь опасный путь, не побывав у исповедника:
ведь если вдруг случится какое-то несчастье, мой дух воспарит к богам, все
еще полный горькой отравы. В этой деревушке не было священника, и жители
ее исповедовались у странствующих монахов. Зимой странники появлялись
довольно редко, и поэтому с начала прошедшего лета, когда один из монархов
посетил лагерь лесорубов, я был вынужден оставаться без отпущения грехов.
Я ощущал необходимость выговориться.
Но вот прошла последняя зимняя вьюга, одевающая каждую ветку
сказочным ледяным нарядом, и сразу же наступила оттепель. Все растаяло.
Клек оказался окруженным океаном грязи, что, однако не мешало приезду
исповедника на разболтанном старинном краулере. Он обосновался в старом,
заброшенном деревенском бараке, к которому притащилось по невылазной
слякоти деревенских жителей. Я отправился к нему на пятый день после его
появления, когда очереди стали не такими длинными. В течение двух часов я
освобождал себя от накопившегося бремени, открыв перед священником, кто я,
и не утаив от него свой новый взгляд на монархов. Я рассказал ему о
горестях и поведал о желаниях, которые подавлял в себе. Очевидно, моя
исповедь оказалась чересчур тяжела для неповоротливых мозгов
странствующего монаха. Исповедник пыхтел и потел не меньше, чем я,
извергающий на него потоки слов. К концу исповеди он дрожал и едва не
потерял способность говорить. Интересно, а где сами исповедники могут
избавиться от бремени всех тех грехов и печалей, которые они впитывали от
своих клиентов? Им запрещено говорить обычным людям что-либо из того, о
чем они узнали во время исповеди. И есть ли у исповедников исповедники,
которым они могут сообщить то, о чем нельзя сказать никому другому? Я не
понимаю, как исповедник может выдержать без чьей-либо помощи ту лавину
печали, которую обрушивают на него ежедневно его клиенты.
Итак, я очистил свою душу, теперь следует дождаться посева, до
которого оставалось совсем уже недолго. Времени на созревание урожая в
суровом климате Глина отводится немного. Приходится сажать семена в почву
еще до того, как зима полностью ослабит свою хватку, чтобы захватить
каждый луч весеннего солнца. Стамвиль подождал немного, боясь что после
оттепели снова закружит жестокая вьюга, а затем, хотя земля представляла
собой вязкую жижу, он и его домочадцы вышли на работу, чтобы засеять поле
хлебными злаками, посадить в огороде овощи, а в палисаднике - пряные
цветы.
Согласно обычаю, сеять выходили обнаженными. Увидев, как все
раздеваются, я с удивлением спросил:
- Зачем в такое холодное время выходить в поле совершенно нагими?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
подготовлен к той легкости, с которой они приняли меня, и сперва
приписывал ее каким-то обстоятельствам, вернее, обязательствам, которые
наложил на них мой прежний хозяин. Но оказалось, что это не так. Они были
добры по своей природе, никогда ничего не выспрашивали, не отличались
подозрительностью. Я ел за одним столом с ними, сидел вместе с ними у
очага, участвовал в их развлечениях. В каждый пятый вечер Стамвиль
наполнял огромное выдолбленное из дерева корыто горячей водой, и я мылся
вместе с его семьей, причем одновременно в корыте было двое или трое.
Можете себе представить, каково мне было тереться о пикантные
округлости дочери Стамвиля и ее названой сестры. Вероятно, я мог бы
порезвиться с любой из них, стоило только захотеть, но меня сдерживала
боязнь нарушить законы гостеприимства. Позже, поближе познакомившись с
образом жизни и нравами крестьян, я узнал, что как раз мое воздержание
было выражением своего рода неблагодарности. Девушки были в полном соку и,
конечно, испытывали вожделение, а я пренебрегал ими. Но я понял это после
того, как покинул дом Стамвиля. У этих девушек, должно быть, сейчас уже
взрослые дети. Надеюсь, они простили меня за отсутствие галантности.
Я платил за свое жилье. Работы в крестьянском хозяйстве почти не
было, так как стояла зима. Приходилось только расчищать домик от снега и
поддерживать огонь в печи. Никто из домочадцев не проявлял любопытства в
отношении меня. Они не только не задавали мне вопросов, но и, я в этом
уверен, даже не имели намерения задавать их. Да и остальные жители деревни
не совали свой нос в мои дела, но присматривались ко мне, хотя и не
больше, чем к любому незнакомцу.
Иногда в деревню попадала газета, и тогда она переходила из рук в
руки, пока все не прочитывали ее. После этого газету клали на полку в
винной лавке, стоящей у входа на деревенский базар. Зайдя как-то в лавку,
я просмотрел замызганные и захватанные листы, и узнал о некоторых событиях
прошедшего года. Так, я прочел, что свадьба моего брата Стиррона
состоялась в намеченный срок с соответствующей помпой. Со старой
пожелтевшей бумаги на меня смотрели его озабоченные глаза на осунувшемся
лице. Рядом с ним была сияющая невеста, но я, как ни старался, не мог
разглядеть черты ее лица. Из газет я узнал, что существовала напряженность
в отношениях между Глином и Креллом. Все началось с рыбной ловли в спорных
прибрежных районах. Дело дошло до того, что в пограничных стычках начали
погибать люди. Мне было жаль, что генерал Кондорит, сектор границы
которого находится между Креллом и Глином, был лишен возможности хоть
каким-нибудь образом втянуть Саллу в конфликт. Морское чудовище, покрытое
золотистой чешуей и имеющее длину, в десять раз превышающую человеческий
рост, видели в заливе Шумар рыбаки из Маннерана. В том, что они доподлинно
его видели, они дали страшную клятву в Каменном Соборе. Старший септарх
Трайша, про которого говорили, что он - старый кровожадный бандит, отрекся
от престола и ныне жил в церкви высоко в западных горах в качестве
простого исповедника паломников, направляющихся в Маннеран. Вот, пожалуй,
и все новости. Я не нашел упоминания о себе. Наверное, Стиррон утратил
интерес ко мне и отказался от намерений изловить меня и вернуть в Саллу.
Возможно, теперь не очень опасно предпринять попытку убраться из
Глина.
Однако, как мне не терпелось выбраться поскорее из этой лесистой
провинции, где от меня отвернулись родственники, а совершенно чужие люди
отнеслись с любовью, две вещи удерживали меня. Во-первых, я намеревался
остаться у Стамвиля до тех пор, пока не смогу помочь управиться с
весенними работами, тем самым отплатив ему за доброту ко мне. А во-вторых,
я не осмеливался пуститься в столь опасный путь, не побывав у исповедника:
ведь если вдруг случится какое-то несчастье, мой дух воспарит к богам, все
еще полный горькой отравы. В этой деревушке не было священника, и жители
ее исповедовались у странствующих монахов. Зимой странники появлялись
довольно редко, и поэтому с начала прошедшего лета, когда один из монархов
посетил лагерь лесорубов, я был вынужден оставаться без отпущения грехов.
Я ощущал необходимость выговориться.
Но вот прошла последняя зимняя вьюга, одевающая каждую ветку
сказочным ледяным нарядом, и сразу же наступила оттепель. Все растаяло.
Клек оказался окруженным океаном грязи, что, однако не мешало приезду
исповедника на разболтанном старинном краулере. Он обосновался в старом,
заброшенном деревенском бараке, к которому притащилось по невылазной
слякоти деревенских жителей. Я отправился к нему на пятый день после его
появления, когда очереди стали не такими длинными. В течение двух часов я
освобождал себя от накопившегося бремени, открыв перед священником, кто я,
и не утаив от него свой новый взгляд на монархов. Я рассказал ему о
горестях и поведал о желаниях, которые подавлял в себе. Очевидно, моя
исповедь оказалась чересчур тяжела для неповоротливых мозгов
странствующего монаха. Исповедник пыхтел и потел не меньше, чем я,
извергающий на него потоки слов. К концу исповеди он дрожал и едва не
потерял способность говорить. Интересно, а где сами исповедники могут
избавиться от бремени всех тех грехов и печалей, которые они впитывали от
своих клиентов? Им запрещено говорить обычным людям что-либо из того, о
чем они узнали во время исповеди. И есть ли у исповедников исповедники,
которым они могут сообщить то, о чем нельзя сказать никому другому? Я не
понимаю, как исповедник может выдержать без чьей-либо помощи ту лавину
печали, которую обрушивают на него ежедневно его клиенты.
Итак, я очистил свою душу, теперь следует дождаться посева, до
которого оставалось совсем уже недолго. Времени на созревание урожая в
суровом климате Глина отводится немного. Приходится сажать семена в почву
еще до того, как зима полностью ослабит свою хватку, чтобы захватить
каждый луч весеннего солнца. Стамвиль подождал немного, боясь что после
оттепели снова закружит жестокая вьюга, а затем, хотя земля представляла
собой вязкую жижу, он и его домочадцы вышли на работу, чтобы засеять поле
хлебными злаками, посадить в огороде овощи, а в палисаднике - пряные
цветы.
Согласно обычаю, сеять выходили обнаженными. Увидев, как все
раздеваются, я с удивлением спросил:
- Зачем в такое холодное время выходить в поле совершенно нагими?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64