Никогда еще путешествие во времени не казалось мне настолько жутко
реальным, как сейчас. Юстиниан в своей императорской ложе был ничто по
сравнению с Константином Пассилидисом, принимавшим меня в своем служебном
кабинете в Спарте.
Ему было чуть больше тридцати лет, он был вундеркиндом своего
времени. У него были темные курчавые волосы, только-только начавшие седеть
у висков, слегка подстриженные усики, кольцо в левом ухе. Что меня
особенно привело в волнение, так это наше внешнее сходство. Он вполне мог
бы сойти за моего старшего брата.
После первого момента, который, как мне показалось, длился бесконечно
долго, я наконец вышел из состояния оцепенения. Несколько смущенный, он
еще раз вежливо предложил мне выпить что-нибудь прохладительное, но я
отказался, после чего мне каким-то образом удалось преодолеть
нерешительность и начать свое интервью.
Мы говорили о его политической карьере и о тех замечательных вещах,
которые он запланировал сделать для Спарты и для Греции. Однако как только
я начал переводить разговор на личную тему, на взаимоотношения в его
семье, он посмотрел на часы и произнес:
- Самая пора перекусить. Не возражаете, если будете моим гостем?
Оказалось, что подошло время средиземноморской сиесты, когда контора
закрывается и все расходятся на три часа по домам. Мы прокатились в его
маленьком электромобильчике, за штурвалом управления сидел он сам. Жил он
в одном из серых многоквартирных домов, как самый обычный житель Спарты. В
его квартире на пятом этаже было четыре скромных комнаты.
- Мне хочется познакомить вас с моею женой, - сказал мэр Пассилидис.
- Катина, это журналист из Америки, Джад Эллиот. Он хочет написать статью
о моей карьере.
Я взглянул на свою бабушку.
Моя бабушка глядела на меня.
Мы оба едва не открыли рот от удивления. Мы оба были поражены.
Она была необычайно красива, красива той особой женской красотой,
которой славились девушки, изображенные на фресках минойской эпохи истории
древнего Крита. У нее была очень смуглая, с оливковым оттенком, кожа,
черные волосы, темные глаза. Все ее тело источало крестьянскую силу. Она
не выставляла напоказ свою грудь так, как это делала усатая
секретарша-модница, но ее невозможно было спрятать под тонкой материей
кофты. Грудь у нее была высокая и округлая. Это была пышная женщина в
самом соку, в ней всего было в изобилии, все в ней было как будто
предназначено для того, чтобы служить высокому призванию продолжения
человеческого рода. Как мне показалось, ей было года двадцать три, от силы
двадцать четыре.
Страсть охватила меня с первого же взгляда. Меня сразу же пленили ее
красота, ее простота, ее теплота. Стыдно даже признаться в том, что я
тогда чувствовал, как страстно мне хотелось сорвать с нее одежды и
погрузиться в горячую черноту ее пышных волос.
Это не было свойственным Метаксасу вожделением с целью кровосмешения.
Это было невинным и чисто физиологическим желанием.
Захлестнутый волной радостного томления, я не думал о ней, как о
своей собственной бабушке. Я любовался молодой и фантастически желанной
женщиной. И только несколькими мгновениями позже до меня дошло на
эмоциональном уровне, кем она была для меня, и весь мой пыл сразу же
пропал.
Она была бабусей Пассилидис. А бабушку Пассилидис я прекрасно помнил.
Я частенько навещал ее в пансионе для престарелых в окрестностях
Тампы. Она скончалась, когда мне было четырнадцать лет, в 2049 году, и,
хотя ей тогда было всего лишь за семьдесят, мне она всегда казалась ужасно
старой и немощной, высохшей, дряхлой, беспомощной старушкой. Одевалась она
во все черное. Только ее глаза - Боже ты мой! - ее темные, теплые, всегда
такие сверкающие глаза еще оставались единственным свидетельством того,
что когда-то и она могла быть здоровым и наполненным жизненной энергией
человеческим существом.
У бабушки Пассилидис каких только не было болезней - прежде всего по
женской части, затем почечные колики и все остальное. Ей было сделано
больше десятка пересадок самых различных органов, но ничего не помогало. Я
часто слышал в детстве о том, что это несчастная старая женщина!
И вот теперь передо мною та самая бедная, старая женщина, каким-то
чудесным образом освобожденная от тягостного бремени прожитых лет. И здесь
же я, мысленно уже погруженный в самые заветные места тела. О, какая
низкая непочтительность со стороны человека, которому дано путешествовать
во времени, какие грязные у него мысли!
Реакция молодой миссис Пассилидис на меня была в равной степени
бурной, хотя и начисто лишенной какого-либо вожделения с ее стороны. Для
нее секс начинался и кончался в постели с мужем-мэром. Она глядела на
меня, и не желание, а сильное удивление выражал ее взгляд. В конце концов
она не выдержала.
- Константин, да ведь он выглядит точь-в-точь как ты! - В самом деле?
- удивился мэр Пассилидис. Раньше он как-то не обратил на это внимания.
Его жена затолкала нас обоих в гостиную, где стояло большое зеркало,
при этом она все время возбужденно хихикала. Она навалилась на меня всей
массой своей огромной и теплой груди, так что я даже начал потеть.
- Смотрите! - вскричала она. - Видите? Вы прямо как родные братья!
- Поразительно, - произнес мэр Пассилидис.
- Невероятное совпадение, - сказал я. - Однако у вас волосы более
густые, я чуть повыше, но все же...
- Да! Да! - Мэр захлопал в ладони. - Может быть, мы - родственники?
- Абсолютно исключено, - с напускной важностью произнес я. - Моя
семья в Бостоне, из очень старого рода Новой Англии. Но это в самом деле
поразительно. Вы уверены в том, что никто из наших предков не мог
оказаться на борту "Мэйфлауэра", мистер Пассилидис?
- Разве что грек-повар.
- Сомневаюсь в этом.
- Я тоже. Я чистокровный грек с обеих сторон в течение многих
поколений, - поведал он.
- Мне было бы очень интересно побеседовать с вами о вашей родне, если
вы не возражаете, - как бы невзначай бросил я. - Например, мне бы хотелось
узнать...
В это время из спальни к нам вышла заспанная, совершенно голенькая
девчушка лет пяти, самым бесстыдным образом расположилась передо мной и
спросила у меня, кто я такой. Какая прелесть, подумал я. Сколько чистоты в
таких маленьких голеньких девчушках, пока тело их еще не зрелое...
- Это моя дочь Диана, - с гордостью произнес Пассилидис.
В мозгу моем громом прогремел глас свыше: "И ЗАМКНИ ВЗОР СВОЙ ПЕРЕД
НАГОТОЙ СВОЕЙ МАТЕРИ".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83