Лорейн скрутила бы его за день.
Теперь мистер Причард видел ее лицо по-другому. Он видел в нем черствость и дерзость, а вдобавок, сидя к ней так близко, видел всю косметику, как она положена, — и он чувствовал себя перед этой женщиной нагим. Его огорчало, что разговор принял такой оборот. Он думал, что если она согласится… ну, тогда он… тогда… но беда в том, что она поняла. Правда, он никогда не назвал бы это… но, в конце концов, есть же такое понятие, как воспитанность.
Он был смущен и от смущения снова начал сердиться. Дважды рассердиться за день — это на него не похоже. Шея у него покраснела от злости. Надо как-то замаскировать. Из уважения к себе надо. Он заговорил решительно:
— Я просто предложил вам место. Не хотите — как хотите. Не понимаю, откуда этот вульгарный тон. В конце концов, есть такое понятие, как воспитанность.
Голос ее стал резким.
— Вот что, дядя, — сказала она, — грубить и я умею. Насчет воспитанности — это уже зря. Я вам растолкую. Вам показалось, что вы меня узнали. Состоите вы в каком-нибудь клубе вроде «Международного Восьмиугольника», или в «Птицах Мира», или «Двух с половиной — трех тысячах»?
— Я в «Восьмиугольнике», — надменно произнес мистер Причард.
— Помните девушку, которая сидела в бокале? Видала я, на что вы, молодцы, похожи. Не знаю, что вам за радость от этого, и не желаю знать. Но знаю, что это некрасиво, дядя. Может, вы и разбираетесь в воспитании Не знаю. — Голос у нее немного прерывался, и от усталости она была почти в истерике. Она вскочила на ноги. — Пойду-ка я пройдусь, а вы ко мне не приставайте, потому что я вас знаю и знаю вашу жену.
Она быстро ушла. Мистер Причард смотрел ей вслед Глаза у него были широко раскрыты, а в груди — гнетущая тяжесть, вялый физический ужас. Он смотрел, как движется ее красивое тело, смотрел на ее красивые ноги и мысленно видел ее раздетой — она стояла возле громадного бокала, и вино красными струями стекало по ее животу, бедрам, ягодицам.
Рот у мистера Причарда был разинут, шея — багровая. Он оторвал от нее взгляд и осмотрел свои руки. Он вынул золотую пилку для ногтей и снова засунул в карман. Голова у него закружилась. Он неуверенно встал и двинулся вдоль обрыва к пещере, где лежала миссис Причард
Когда он вошел, она открыла глаза и улыбнулась. Мистер Причард быстро лег рядом с ней. Он приподнял край ее пальто и залез под него.
— Ты устал, дорогой, — сказала она. — Элиот! Что ты делаешь? Элиот!
— Замолчи, — сказал он. — Слышишь? Замолчи! Ты жена мне или нет? Есть у человека право на жену?
— Элиот, ты с ума сошел! Кто-нибудь… кто-нибудь тебя увидит. — Она панически сопротивлялась. — Я тебя не узнаю, — сказала она. — Элиот, ты рвешь мне платье.
— Я его купил или нет? Мне надоело, что со мной обращаются как с больным котенком.
Бернис тихо плакала от ужаса и отвращения.
Когда он ушел, она продолжала плакать, зарывшись лицом в мех. Постепенно плач прекратился, она села и выглянула наружу. Взгляд ее был свиреп. Она подняло руку и приставила ногти к щеке. Раз она провела ногтями для пробы, а потом закусила губу и рванула по щеке. Она почувствовала, как кровь сочится из царапин. Она опустила руку на пол, измазала ее в грязи и стала втирать грязь в окровавленную щеку. Кровь просачивалась сквозь грязь и текла по шее за ворот блузки.
ГЛАВА 18
Милдред вышла с Хуаном из конюшни и сказала:
— Смотрите, дождь перестал. Смотрите, солнце над горой. Будет чудесно.
Хуан улыбнулся.
— А знаете, у меня прекрасное настроение, — сказала она. — Прекрасное настроение.
— Конечно, — сказал Хуан.
— А у вас оно достаточно прекрасное, чтобы подержать мне зеркальце? В сарае ничего не было видно. — Она вынула из сумочки квадратное зеркальце. — Вот. Нет, чуть повыше. — Она быстро расчесала волосы, попудрила щеки и намазала губы. Она придвинулась к самому зеркальцу, потому что видела только вблизи. — Считаете, что для опозоренной девушки я веду себя легкомысленно?
— Обыкновенно себя ведете, — сказал он. — Вы мне нравитесь.
— И только? Не больше?
— Хотите, чтобы я врал?
Она засмеялась.
— Пожалуй, немного да. Нет, не хочу. И вы не возьмете меня в Мексику?
— Нет.
— Значит, это — все? Больше ничего не будет?
— Откуда я знаю? — сказал Хуан.
Она спрятала зеркальце и помаду в сумочку и разровняла помаду — губой о губу.
— Стряхните с меня солому, ладно? — Он стал отряхивать ее пальто ладонью, а она поворачивалась. — А то, продолжала она, — папа с мамой о таких вещах не знают. Уверена, что и меня зачали непорочно. Мама меня посадила — луковица номер один — до заморозков и присыпала меня землей, песком и навозом. — Голова у нее шла кругом. — В Мексику нельзя. А что мы будем делать?
— Вернемся, вытащим автобус и поедем в Сан-Хуан. — Он пошел к воротам старой фермы.
— Можно взять вас ненадолго за руку?
Он посмотрел на руку с отрезанным пальцем и стал переходить на другую сторону, чтобы дать ей целую.
— Нет, — сказала она, — мне эта нравится. — Она взяла его за руку и погладила пальцем гладкий конец обрубка.
— Не надо, — сказал он. — Это действует мне на нервы.
Она крепко сжала его руку.
— И очки можно не надевать, — сказала она.
Склоны на востоке горели и золотились от заходящего солнца. Хуан и Милдред повернули направо и стали подниматься к автобусу.
— Ответьте мне на один вопрос, в… ну, в уплату за мое распутство?
Хуан засмеялся.
— Какой вопрос?
— Зачем вы сюда пришли? Думали, что я пойду за вами?
— Хотите правду или словами поиграть? — спросил он.
— Вообще мне и то и другое нравится. Впрочем нет… пожалуй, сперва правду.
— Я сбежал, — сказал Хуан. — Хотел удрать в Мексику и скрыться, а пассажиров бросить на произвол судьбы.
— Да? А почему вы сбежали?
— Не знаю, — сказал он. — Не заладилось. Дева Гвадалупская меня подвела. Я думал, что надул ее. Она не любит надувательства. Подрезала этому делу крылышки.
— Вы сами в это не верите, — с чувством сказала она. — Я тоже не верю. А настоящая причина?
— Чего?
— Почему вы пришли на старую ферму?
Хуан продолжал шагать и вдруг расплылся в улыбке; шрам на губе сделал улыбку кривоватой. Он посмотрел на Милдред, и взгляд его черных глаз был теплым.
— Я зашел сюда, потому что надеялся, что вы пойдете погулять, а тогда, я подумал, можно будет… вдруг удастся вас залучить.
Она продела руку ему под локоть и сильно прижалась щекой к его рукаву.
ГЛАВА 19
Ван Брант лежал вытянувшись на заднем сиденье автобуса. Глаза у него были закрыты, но он не спал. Голова его лежала на правой руке, и от тяжести правая рука затекла.
Когда Камилла вышла с мистером Причардом из автобуса, Прыщ и Норма замолчали.
Ван Брант прислушивался к тому, как растекается по жилам старость. Он почти ощущал шорох крови в своих бумажных артериях и слышал, как бьется сердце со скрипучим присвистом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
Теперь мистер Причард видел ее лицо по-другому. Он видел в нем черствость и дерзость, а вдобавок, сидя к ней так близко, видел всю косметику, как она положена, — и он чувствовал себя перед этой женщиной нагим. Его огорчало, что разговор принял такой оборот. Он думал, что если она согласится… ну, тогда он… тогда… но беда в том, что она поняла. Правда, он никогда не назвал бы это… но, в конце концов, есть же такое понятие, как воспитанность.
Он был смущен и от смущения снова начал сердиться. Дважды рассердиться за день — это на него не похоже. Шея у него покраснела от злости. Надо как-то замаскировать. Из уважения к себе надо. Он заговорил решительно:
— Я просто предложил вам место. Не хотите — как хотите. Не понимаю, откуда этот вульгарный тон. В конце концов, есть такое понятие, как воспитанность.
Голос ее стал резким.
— Вот что, дядя, — сказала она, — грубить и я умею. Насчет воспитанности — это уже зря. Я вам растолкую. Вам показалось, что вы меня узнали. Состоите вы в каком-нибудь клубе вроде «Международного Восьмиугольника», или в «Птицах Мира», или «Двух с половиной — трех тысячах»?
— Я в «Восьмиугольнике», — надменно произнес мистер Причард.
— Помните девушку, которая сидела в бокале? Видала я, на что вы, молодцы, похожи. Не знаю, что вам за радость от этого, и не желаю знать. Но знаю, что это некрасиво, дядя. Может, вы и разбираетесь в воспитании Не знаю. — Голос у нее немного прерывался, и от усталости она была почти в истерике. Она вскочила на ноги. — Пойду-ка я пройдусь, а вы ко мне не приставайте, потому что я вас знаю и знаю вашу жену.
Она быстро ушла. Мистер Причард смотрел ей вслед Глаза у него были широко раскрыты, а в груди — гнетущая тяжесть, вялый физический ужас. Он смотрел, как движется ее красивое тело, смотрел на ее красивые ноги и мысленно видел ее раздетой — она стояла возле громадного бокала, и вино красными струями стекало по ее животу, бедрам, ягодицам.
Рот у мистера Причарда был разинут, шея — багровая. Он оторвал от нее взгляд и осмотрел свои руки. Он вынул золотую пилку для ногтей и снова засунул в карман. Голова у него закружилась. Он неуверенно встал и двинулся вдоль обрыва к пещере, где лежала миссис Причард
Когда он вошел, она открыла глаза и улыбнулась. Мистер Причард быстро лег рядом с ней. Он приподнял край ее пальто и залез под него.
— Ты устал, дорогой, — сказала она. — Элиот! Что ты делаешь? Элиот!
— Замолчи, — сказал он. — Слышишь? Замолчи! Ты жена мне или нет? Есть у человека право на жену?
— Элиот, ты с ума сошел! Кто-нибудь… кто-нибудь тебя увидит. — Она панически сопротивлялась. — Я тебя не узнаю, — сказала она. — Элиот, ты рвешь мне платье.
— Я его купил или нет? Мне надоело, что со мной обращаются как с больным котенком.
Бернис тихо плакала от ужаса и отвращения.
Когда он ушел, она продолжала плакать, зарывшись лицом в мех. Постепенно плач прекратился, она села и выглянула наружу. Взгляд ее был свиреп. Она подняло руку и приставила ногти к щеке. Раз она провела ногтями для пробы, а потом закусила губу и рванула по щеке. Она почувствовала, как кровь сочится из царапин. Она опустила руку на пол, измазала ее в грязи и стала втирать грязь в окровавленную щеку. Кровь просачивалась сквозь грязь и текла по шее за ворот блузки.
ГЛАВА 18
Милдред вышла с Хуаном из конюшни и сказала:
— Смотрите, дождь перестал. Смотрите, солнце над горой. Будет чудесно.
Хуан улыбнулся.
— А знаете, у меня прекрасное настроение, — сказала она. — Прекрасное настроение.
— Конечно, — сказал Хуан.
— А у вас оно достаточно прекрасное, чтобы подержать мне зеркальце? В сарае ничего не было видно. — Она вынула из сумочки квадратное зеркальце. — Вот. Нет, чуть повыше. — Она быстро расчесала волосы, попудрила щеки и намазала губы. Она придвинулась к самому зеркальцу, потому что видела только вблизи. — Считаете, что для опозоренной девушки я веду себя легкомысленно?
— Обыкновенно себя ведете, — сказал он. — Вы мне нравитесь.
— И только? Не больше?
— Хотите, чтобы я врал?
Она засмеялась.
— Пожалуй, немного да. Нет, не хочу. И вы не возьмете меня в Мексику?
— Нет.
— Значит, это — все? Больше ничего не будет?
— Откуда я знаю? — сказал Хуан.
Она спрятала зеркальце и помаду в сумочку и разровняла помаду — губой о губу.
— Стряхните с меня солому, ладно? — Он стал отряхивать ее пальто ладонью, а она поворачивалась. — А то, продолжала она, — папа с мамой о таких вещах не знают. Уверена, что и меня зачали непорочно. Мама меня посадила — луковица номер один — до заморозков и присыпала меня землей, песком и навозом. — Голова у нее шла кругом. — В Мексику нельзя. А что мы будем делать?
— Вернемся, вытащим автобус и поедем в Сан-Хуан. — Он пошел к воротам старой фермы.
— Можно взять вас ненадолго за руку?
Он посмотрел на руку с отрезанным пальцем и стал переходить на другую сторону, чтобы дать ей целую.
— Нет, — сказала она, — мне эта нравится. — Она взяла его за руку и погладила пальцем гладкий конец обрубка.
— Не надо, — сказал он. — Это действует мне на нервы.
Она крепко сжала его руку.
— И очки можно не надевать, — сказала она.
Склоны на востоке горели и золотились от заходящего солнца. Хуан и Милдред повернули направо и стали подниматься к автобусу.
— Ответьте мне на один вопрос, в… ну, в уплату за мое распутство?
Хуан засмеялся.
— Какой вопрос?
— Зачем вы сюда пришли? Думали, что я пойду за вами?
— Хотите правду или словами поиграть? — спросил он.
— Вообще мне и то и другое нравится. Впрочем нет… пожалуй, сперва правду.
— Я сбежал, — сказал Хуан. — Хотел удрать в Мексику и скрыться, а пассажиров бросить на произвол судьбы.
— Да? А почему вы сбежали?
— Не знаю, — сказал он. — Не заладилось. Дева Гвадалупская меня подвела. Я думал, что надул ее. Она не любит надувательства. Подрезала этому делу крылышки.
— Вы сами в это не верите, — с чувством сказала она. — Я тоже не верю. А настоящая причина?
— Чего?
— Почему вы пришли на старую ферму?
Хуан продолжал шагать и вдруг расплылся в улыбке; шрам на губе сделал улыбку кривоватой. Он посмотрел на Милдред, и взгляд его черных глаз был теплым.
— Я зашел сюда, потому что надеялся, что вы пойдете погулять, а тогда, я подумал, можно будет… вдруг удастся вас залучить.
Она продела руку ему под локоть и сильно прижалась щекой к его рукаву.
ГЛАВА 19
Ван Брант лежал вытянувшись на заднем сиденье автобуса. Глаза у него были закрыты, но он не спал. Голова его лежала на правой руке, и от тяжести правая рука затекла.
Когда Камилла вышла с мистером Причардом из автобуса, Прыщ и Норма замолчали.
Ван Брант прислушивался к тому, как растекается по жилам старость. Он почти ощущал шорох крови в своих бумажных артериях и слышал, как бьется сердце со скрипучим присвистом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63