Вчера в гости приходили Эфулерны и восхищались новым садиком, разбитым Мунемеей в центре лабиринта. А циклоп Прикопс, широко известный в кругах садоводов, презентовал уникальный цветок, выведенный им лично и названный в честь мадам Топотан, в знак глубочайшего почтения к ее особе.
Честное слово, Бакандор даже представить себе не мог, что рассердило маменьку.
Впрочем, она сама разъяснила ситуацию:
– Репортаж из Малых Пегасиков – как тебе это нравится? Они анонсируют статью обо мне в завтрашнем номере, а еще никто не явился для беседы. Неужели так и напечатают что попало?
– Тогда мы дадим опровержение.
– Вот еще, – сказала Мунемея. – Станем мы тратить время на эдакие глупости. У меня куча хлопот по хозяйству. Домашние дела никто не отменял.

У меня столько хлопот по дому, что, если завтра со мной случится нечто ужасное, я смогу начать огорчаться не раньше чем через две недели.
NN
– Маменька, а если они напишут неправильно?
– Ну и что, – пожала плечами Мунемея. – Меня удивит, если они раскопают пра… то есть будут точно придерживаться фактов. Я еще не видела газетной статьи, которая бы полностью соответствовала действительности. Но меня это не волнует.

Мне все равно, что обо мне пишут в газетах, до тех пор, пока обо мне не пишут правду.
Уинстон Черчилль
Бакандор не на шутку удивился, но перечить не стал. Возможно, он бы продолжил этот разговор, но тут у входа в лабиринт появился Милталкон. Брат был взволнован, глаза его сияли, уши шевелились, хвост натянулся, как струна, а кисточка на нем распушилась. Последний раз Бакандор видел брата в таком состоянии, когда Малых Пегасиков достигло известие о славной победе Такангора в Кровавой паялпе.
– Иди сюда, – зашептал Милталкон, совершая завлекательные движения головой, руками и всем корпусом. – Иди, чего покажу. Я такое нашел!!!

* * *
Официальная встреча дяди Гигапонта намечалась на раннее утро. Тогда же решено было провести и все торжественные мероприятия по этому поводу, кроме фейерверка. Фейерверк разумно отложили на вечер, совместив его с торжественным приемом судьи Бедерхема и некоторых важных посетителей из числа истцов и ответчиков на Бесстрашном Суде.
Итак, почти все обитатели замка выстроились у ворот, снятых с петель предусмотрительным Думгаром, который хорошо помнил, с каким трудом протискивался когда-то сквозь них вежливый Кехертус.
Лазоревая ковровая дорожка (ручная работа, прошлое тысячелетие) ручейком сбегала по ступеням господского дома к огромному помосту, усыпанному шелковыми подушками. Хор пучеглазых бестий замер по левую руку от голема, и морок-дирижер застыл неподвижно, вздымая вверх дирижерскую косточку. Староста Иоффа с сыновьями и группа самых почтенных граждан Виззла стояли невдалеке с подносом, на котором лежал тот самый таинственный сверток, оказавшийся подарком Кехертуса дорогому дяде.
Запасные сверточки размером с хорошего осла высились на ступеньках у бокового входа, припасенные на тот случай, если Гигапонт сильно проголодается с дороги. И Карлюзин осел подозрительно на них косился.
– Это поможет вам отвлечь его от встречающих, – туманно пояснил паук.
Теперь Зелг занимался тем, что пытался как-то иначе истолковать смысл этих слов, но у него ничего не получалось. Очень уж однозначно звучала формулировка.
Стояли, затаив дыхание, ибо Кехертус особо предупредил, что дядя не переносит резких движений, сопения, радостного топота и громких разговоров.
Ожидание затягивалось.
Призраки, бесшумные и почти невидимые, носились над дорогой, как обезумевшие, но возвращались к Думгару с одной и той же новостью: никакого дяди на дороге нет, а вот на окраине Виззла уже расположился шумный, цветастый, многоязыкий и весьма обширный табор, обитатели которого ровно в полдень ринутся в Кассарию, неся прошения, жалобы и кляузы.
Думгар выразил некоторую обеспокоенность: пустынная дорога несказанно огорчала его. Он предполагал, что увидит на ней стремительно приближающуюся черную точку. И тут около него опустился на землю Крифиан.
– Милорд, – кашлянул он деликатно. – Может, мне слетать на разведку? У меня больше опыта.
Призраки хотели было обидеться, но Думгар пресек их недовольство одним властным движением.
– Вы меня обяжете, милорд, – сказал он. – Мессир Зелг так взволнован, что на нем просто лица нет. В преддверии Бесстрашного Суда я бы оценил это состояние как критическое.
– Уж сегодня-то ему крайне важно сохранить лицо, – подтвердил Дотт.
– Одно крыло там, другое здесь, – пообещал грифон и взмыл в воздух. – Минутку.
Зелг невольно залюбовался прекрасным зрелищем: могучие крылья вознесли Крифиана под самые облака, и полуденное солнце облило его золотом. Сверкающий грифон несся по небу с оглушительной скоростью и в считаные мгновения скрылся из глаз. А спустя обещанную минуту он спикировал вниз, пролетев чуть ли не вертикально мимо крепостной стены, и доложил голему:
– Он уже на подходе. Я скомандую, когда хор должен вступить с приветственной ораторией.
– Почему же мои призраки его не увидели? – удивился Думгар.
– Вероятно, причиной тому не такое острое зрение, – дипломатично отвечал грифон. – У них другая специализация.
Дальше началось нечто невообразимое.
Грифон издал громкий гортанный крик, и, подчиняясь ему, хор пучеглазых бестий грянул «Одинокого паука» – лирическую и пронзительную мелодию, последние такты которой дописывались в творческом экстазе сегодня ночью.
Кехертус ринулся к воротам, простирая передние лапы к долгожданному родственнику и восклицая:
– Дядя! Дядя!!! Дорогой мой!
При этом все его глаза растроганно блестели.
Потянулись за Кехертусом граждане Виззла: Иоффа, Альгерс, Ианида, Гописса, Нунамикус Пу – и многие другие, осчастливленные прибытием дорогого гостя. Они шептали что-то неразборчивое, но крайне приветливое и дружелюбное и изо всех сил предлагали прибывшему блюдо с торжественным подношением.
Шаркал ножкой Карлюза; кланялся, как маменька учили, Такангор Топотан; приветливо махал белоснежным платочком король Юлейн и посылал время от времени воздушные поцелуи. Не менее радостными выглядели и члены его свиты, включая огромного, как медведь, бурмасингера Фафута, на чьем лице застыла, как изваянная в граните, широкая улыбка.
Многоног-распорядитель Гвалтезий взял в каждое щупальце по яркому флажку и теперь напоминал волнующийся на ветру цветник.
– Какая радость, какая радость для нас для всех, – то и дело повторял Узандаф Ламальва да Кассар, промакивал уголок глаза рукавом.
– Рад встрече, рад, уж так рад! – бормотал князь Мадарьяга, паря на локоть выше красной ковровой дорожки.
И доктор Дотт, порхая у самого плеча Зелга, вторил ему:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116