Обдумывая этот печальный факт, он продолжал идти вперед. Несмотря на быстро сгущающуюся темноту, он надеялся найти более подходящее место для ночлега, прежде чем остановится. Снегопад усилился. Саймон тащился по дну длинного неглубокого каньона. Он хотел найти место повыше, такое, чтобы не было необходимости откапываться утром, если ему удастся пережить ночь. Эта мысль вызвала улыбку на его потрескавшихся губах. Когда не везет, вполне вероятно, что в то место повыше, которое он сумеет найти, ударит молния.
Он хрипло рассмеялся, и его моментально приободрил этот веселый звук, но ветер подхватил и унес его, не дав им насладиться.
Место, выбранное им, было невысоким холмом, поросшим деревцами, похожими на часовых в белых шапках. Он бы предпочел укрытие из нескольких больших валунов, а еще лучше — пещеру, но фортуна не так щедро улыбалась ему. Он старался не обращать внимания на голодное бурчание в животе, пока осматривал рощицу, затем стал катать снежные комья, плотно уложил их между деревьями с подветренной стороны, укрепил — и получилась вполне сносная стена, чуть выше его колен.
Когда последние лучи света еще стекали с темнеющих небес, Саймон наломал еловых веток, сложил их у снежной ограды, и у него получилась пружинистая постель высотой почти со снежную стену. Он все еще не был удовлетворен и продолжал ходить вокруг поляны, срезая костяным канукским ножом ветки, пока рядом с первой кучей не появилась такая же вторая. Он на миг остановился, тяжело дыша, и сразу же почувствовал, как мороз охладил лицо, превратив его в ледяную маску.
Внезапно осознав, как невероятно трудна задача сохранить тепло в зимнюю ночь и как дорого может обойтись ему ошибка — ведь он может не проснуться, — он возобновил судорожные усилия. Нарастив вверх и вширь снежную стену, он пристроил еще одну по другую сторону кучи веток. Он бегал по роще, срезая новые ветки. Перчатки его стали такими липкими, что пальцы не разнимались, а отделить нож от руки он мог, только наступив на него ногой. Наконец обе кучи сравнялись, стало темно, и даже огромные деревья быстро превратились в черные пятна на фоне светлого снега.
Он лег на свою постель из веток, подогнул колени и поджал длинные ноги к груди, чтобы их покрывал плащ. Поплотнее завернувшись в него, он осторожно натянул на себя приготовленные ветки, изо всех сил стараясь прибить их липкими негнущимися ладонями. Последние ветки ему удалось набросить на голову. Потом он повернулся так, чтобы лицо было укрыто капюшоном. Это положение было крайне неудобным и неестественным, но он ощущал в капюшоне свое теплое дыхание и по крайней мере на какое-то время перестал дрожать.
Устроившись в лежбище, Саймон почувствовал такую безмерную усталость, что надеялся сразу же заснуть, невзирая на колючие ветки и скрюченные ноги. Оказалось, однако, что сон уходит от него все дальше. Холод, хоть и не такой обжигающий, как днем, когда он шел по лесу навстречу ветру, все же пробирался в его жалкое убежище и пронизывал тело до самых костей. Это был холод упорный и беспощадный, терпеливый, как камень.
Мороз был неприятен, конечно, но помимо своего дыхания и громкого стука сердца, он слышал также другие, мрачны звуки. Он уже забыл, о чем говорят лесные голоса, когда рядом с тобой нет друзей: В деревьях жалобно стонал ветер, некоторые звуки казались тихими, однако достаточно зловещими, чтобы перекрыть жалобы ветра. После всех виденных им ужасов Саймон уже не лелеял надежду, что эта ночь не таит в себе опасности — конечно, он слышал, как неприкаянные души стонут в буране, а лохматые гюны бродят по лесу в поисках теплой крови!
По мере наступления ночи Саймона снова почувствовал, как на него накатывает волна черного ужаса.
Он совершенно один! Он просто заблудившийся обреченный болван, которому нечего было вообще вмешиваться в дела умных людей! Даже если ему удастся пережить эту ночь, даже если удастся избежать объятий какого-нибудь полоумного безликого полуночника — так только для того, чтобы умереть от голода днем. Конечно, он может продержаться несколько дней, может быть, если повезет, — то и недель, но из разговоров с Бинабиком он уяснил, что до Скалы прощания еще много лиг пути — и это при условии, что знаешь, как туда добираться, и сумеешь пробиться через враждебную чащу Альдхортского леса. Саймон сознавал, что не обладает достаточными навыками выживания в лесу, чтобы долго это все выдерживать. К тому же не было ни малейшей надежды на помощь — вряд ли кто-нибудь окажется в этой отдаленной части леса, особенно в такую дьявольскую погоду.
Хуже всего было то, что его друзья давно уехали. В середине дня на него вдруг напал приступ паники: он стал по очереди выкрикивать их имена и остановился лишь тогда, когда глотка его стала шершавой, как колода мясника. Прежде чем голос его сдал окончательно, у него возникло впечатление, что он выкрикивает имена мертвецов. Это была самая страшная мысль — та тропка, которая ведет прямо к краю пропасти: сегодня призываешь мертвецов, завтра с ними разговариваешь, потом присоединяешься к ним — по крайней мере в живой смерти необратимого безумия, которое может быть хуже подлинной смерти.
Так он лежал и дрожал под настилом из веток. Дрожал уже не просто от холода. Внутри него нарастала мгла, и Саймон изо всех сил боролся с ней. Он совсем не хочет умирать — но какое это имеет значение?
Но здесь я не умру, принял он решение, как будто у него был выбор. Он сумел нащупать свое отчаяние и постарался умерить его и затолкнуть вглубь, как если бы успокаивал испуганную лошадь. Я обожжен кровью дракона. Я получил Белую стрелу ситхи. Ведь это что-нибудь да значит?
Он на самом деле не знал, имеет ли все это какое-нибудь значение, но вдруг ему страшно захотелось жить.
Я пока еще не умру. Я хочу снова увидеть Бинабика, Джошуа… и Мириамель. И я хочу увидеть, как Прейратс и Элиас страдают за содеянное. И я снова хочу иметь дом и постель — о милостивый Узирис, если ты и вправду существуешь, позволь мне снова иметь дом! Не дай мне умереть в холоде! Дай мне обрести дом… дом… дай мне дом!..
Сон сморил его наконец. Ему слышался собственный голос, отдающийся эхом в старом каменном колодце. Под конец ему удалось ускользнуть от холодных болезненных мыслей в более теплое место.
Он пережил эту ночь и шесть последующих, каждая из которых сопровождалась мучительным пробуждением окостеневшего тела, одиночеством и нарастающим голодом.
Необычно холодная погода убила во чреве многих детей весны, но некоторым растениям удалось зацвести в тот короткий ненадежный промежуток весны до того, как мертвящие холода возвратившейся зимы сковали природу. Бинабик и ситхи кормили его цветками растений, но Саймон не имел представления, которые из цветов являются съедобными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215