Он решил обогнуть гору с севера, и конь его начал осторожно пробираться среди густо растущих деревьев Альдхортской опушки, как вдруг на него накатила такая волна страха, какой он до этого никогда не испытывал. Сердце бешено колотилось, на лице выступил холодный пот, который тут же превратился в хрупкую корочку льда. Эолер чувствовал себя, как палевая мышь, которая слишком поздно заметила, что на нее пикирует ястреб. Он с трудом сдержался, чтобы не вонзить шпоры в бока своего коня и не броситься без оглядки вперед. Граф резко обернулся, отыскивая, глазами то, что могло послужить причиной обуявшего его ужаса, но ничего не увидел.
Наконец он хлопнул рукой по крупу лошади и проехал еще немного под прикрытием деревьев. Что бы ни было источником этого ощущения, оно скорее исходило от открытых снегов, нежели от темного леса.
Буран здесь не был заметен; только легкий снежок сыпался с почти ясного неба. Огромная желтая луна висела на южной части неба, легко окрашивая все в лесу нездоровым костяным цветом. Граф Над Муллаха взглянул на нависающую громаду Тистеборга, подумав, не может ли он быть источником ею внезапного испуга, но не увидел и не услышал ничего необычного. Он даже подумал, не стало ли причиной его ощущения то, что он слишком долго ехал в одиночестве, наедине со своими мрачными мыслями, но ;ему не хотелось мириться с подобной возможностью. Эолер был эрнистирийцем, а эрнистирийцы хранят воспоминания.
Вдруг послышался тоненький звук, непонятное, но настойчивое поскрипывание. Он оторвал взгляд от таинственного Тистеборга и стал смотреть на запад — на заснеженную равнину, откуда он приехал. Там что-то медленно двигалось. Леденящий ужас сковал его, растекаясь по телу колючками инея. Коша его конь стал беспокойно переминаться с ноги на ногу, Эолер положил ему на шею дрожащую руку; животное замерло, как бы уловив его страх. Только пар их дыхания клубился под деревьями.
Скрип становился громче. Эолер уже мог рассмотреть фигуры, которые приближались к ним по снегу: какая-то блестящая белая масса, а за ней сгусток черного. Потом, с полной реальностью ночного кошмара, эти светящиеся формы стали совершенно ясны.
Это была группа белых козлов, космы которых сверкали, отражая лунный свет. Глаза их были красны, как угли, а головы как-то чудовищно неправильны: обдумывая это впоследствии, он никак не мог определить, что именно в них было не так. Может быть, их безволосые морды казались какими-то неприятно разумными. Козлы, которых было девять, тащили за собой большие черные сани; и звук, который он слышал, производили полозья. На санях сидела фигура в капюшоне, которая даже на таком расстоянии выглядела слишком громоздкой. Несколько других фигур, меньших по размеру, одетых в черное, с надвинутыми капюшонами, торжественно двигались по бокам.
Неудержимый страх пробежал по спине Эолера. Конь под ним обратился в камень, как будто ужас остановил его сердце, но оставил стоять на ногах. Жуткая процессия проскрипела мимо них, невыносимо медленно, неслышно, если не считать скрипа полозьев. Как раз в тот момент, когда одетые в черное фигуры были готовы исчезнуть в тени нижних склонов Тистеборга, одна из них обернулась, показав Эолеру мертвенно бледное лицо, черные дыры на котором кота-то, очевидно, были тазами. Та часть его отчаянных мыслей, которую еще можно было понять, возносила благодарения богам за темноту лесной опушки. Наконец глядящие из-под капюшона глаза отвернулись. Сани и их сопровождение исчезли в заснеженных дебрях Тистеборга.
Эолер долго, стоял, не в силах унять дрожь, но не двинулся с места, пока не убедился, что он в безопасности.
Зубы его были так плотно сжаты, что заболели челюсти. У него было такое чувство, будто его раздели и нагишом сбросили в какую-то бесконечно глубокую яму. Когда он, наконец, решился двинуться с места, то пригнулся к шее лошади и галопом понесся на восток. Его скакун, исполненный такого же нетерпения, не нуждался ни в шпорах, ни в хлысте. Они мчались прочь в клубах снега.
Когда Эолер бежал от Тристеборга и его тайн, направляясь к востоку под насмешливой луной, он знал, что все, чего он боялся, — правда и что в мире есть вещи хуже самих его страхов.
Инген Джеггер стоял под ветвями раскидистого вяза, не замечая резкого ветра и инея, которым обрастала его короткая борода. Если бы в его глазах не светилось нетерпение, его можно было бы принять за бедолагу-путника, замерзшего насмерть в ожидании запоздавшего утреннего тепла.
Огромная белая гончая, свернувшаяся у его ног, пошевелилась, затем тихонько вопросительно скрипнула, как заржавевшая дверь.
— Проголодалась, Никуа? — выражение чуть ли не ласки тронуло его суровые черты. — Тише, скоро наешься до отвала.
Замерев, Инген следил за дорогой и прислушивался, просеивая ночь, как усатый хищник. Луна то исчезала, то появлялась в просветах между деревьями. Лес был безмолвен, если не считать шума ветра в верхушках.
— Ага, — обрадованный, он сделал несколько шагов и стряхнул снег с плаща. — Ну, Никуа, зови сестер и братьев. Пусть клич твой огласит Пик Бурь! Пришла пора последней охоты.
Никуа вскочила, дрожа от возбуждения, как бы вняв приказанию Ингена, она пробежала на середину поляны, опустилась на задние лапы и подняла морду к небу. Мощные мышцы гортани напряглись, и захлебывающийся вой потряс ночь. Еще не улеглось эхо первого зова, как пронзительный голос, срывающийся на кашель и лай, снова разнесся в округе. Даже ветви деревьев содрогнулись от него.
Они выжидали, рука Ингена лежала на мощной голове собаки. Время шло. Глаза Никуа, затянутые беловатой дымкой, сверкали в свете луны, пробиравшейся за деревьями. Наконец, когда настал самый холодный час в ночи, ветер донес до них отдаленные звуки гона.
Судорожный лай приближался и вот уже заполнил лес. Стая белых теней возникла из темноты и рассыпалась по поляне четвероногими приведениями. Гончие Пика Бурь вились между деревьями, опустив к земле свои остроносые морды, как бы вынюхивая что-то. Лунный свет падал на морды, покрытые кровью и слюной. Никуа прошлась среди них, рявкая, кусаясь и рыча, пока они не улеглись или уселись на снегу вокруг Ингена Джеггера, высунув красные языки.
Королевский охотник спокойно оглядел свою необычную паству, затем поднял с земли оскаленную собачью маску.
— Слишком долго вы болтались без дела, — прошипел он, — разоряли лесные опушки, крали младенцев, загоняли глупых путников ради забавы. Теперь ваш хозяин вернулся, и вы будете делать то, для чего вас натаскивали. — Белесые глаза провожали его, когда он направился к лошади, которая со сверхъестественным терпением ждала под деревом. — Но на этот раз впереди буду я, а не вы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215