— Ты странно мыслишь. Ты умеешь играть в шент?
— Нет. А какое это имеет ко всему прочему отношение?
— Интересно было бы с тобой сыграть. Надо бы узнать, играл ли кто-нибудь со смертным? Никто из моих сородичей не задал бы подобного вопроса. Мне нужно научить тебя правилам игры.
Саймон, совершенно сбитый с толку, попытался что-то еще выяснить, но она прервала дальнейшие расспросы жестом своей изящной ручки. Она стояла совершенно неподвижно, паутина ее лавандовых волос дрожала на легком ветерке, все остальное замерло. В своем белом одеянии она была почти невидима на снегу. Казалось, что она заснула стоя как цапля, которая покачивается на одной ноге в камышах. Ее лучистые глаза, однако, были широко раскрыты. Наконец она начала глубоко дышать, выпуская воздух с шипящим звуком. Ее выдохи постепенно превратились в легкое гудение, которое, казалось, исходило совсем не от нее. Ветер, до того ледяными пальцами упиравшийся в щеку Саймона, внезапно изменил направление.
Нет, осознал он через мгновение, дело не только в изменении ветра. Скорее это было ощущение, что все мироздание слегка повернулось — пугающее ощущение, вызвавшее приступ головокружения. В детстве он, бывало, кружился, кружился, потом останавливался, а мир продолжал вращаться вокруг него. Этот приступ был очень похож на то состояние, однако вращение мира сейчас было спокойным, напоминающим движение раскрывающихся лепестков цветка.
Бессловесная легкая мелодия Адиту перешла в песнопение на незнакомом языке ситхи, затем постепенно снова превратилось в глубокие вздохи. Тусклый свет, сочившийся через ветви заснеженных деревьев, приобрел какой-то более теплый оттенок, еле заметный тон, добавивший к серому голубизну и золото. Молчание затягивалось.
— Это волшебство? — собственный голос, нарушивший тишину, показался Саймону ослиным ревом. Он тотчас же осознал свою глупость. Голова Адиту качнулась в его сторону, но выражение ее лица не было гневным.
— Я не совсем понимаю, о чем ты спрашиваешь, — промолвила она. — Так мы находим тайные места, а Джао э-Тинукай — такое тайное место. Но в самих словах нет никакой силы, если ты об этом спрашиваешь. Их можно произносить на любом языке. Они лишь помогают ищущему припомнить определенные знаки, определенные тропы. Если под волшебством ты имел в вицу что-то иное, мне жаль тебя разочаровывать. — Особого сожаления лицо ее, однако, не выражало. Там снова мелькнула лукавая улыбка.
— Мне не следовало прерывать тебя, — пробормотал Саймон. — Я часто просил своего друга доктора Моргенса научить меня волшебству. А он никогда этого не делал. — Вспомнив о старом ученом, он моментально увидел солнечное утро в пыльных покоях доктора, услышал его бормотание, его разговор с самим собою, пока Саймон занимался уборкой. Это воспоминание вызвало мгновенный укол сожаления: все это в прошлом.
— Моргенс… — сказала. Адиту задумчиво. — Я однажды видела его, когда он был в гостях у моего дяди. Он был очень привлекательным молодым человеком.
— Молодым человеком? — Саймон снова уставился на ее тонкое эфемерное лицо. — Доктор Моргенс?
Ситхи внезапно снова стала серьезной.
— Мы больше не можем медлить. Хочешь, я буду петь на твоем языке? От этого не будет большего вреда, чем тот, что мы сейчас приносим, ты и я.
— Вред? — это совершенно сбило его с толку, но Адиту приняла свою прежнюю позу. Он вдруг почувствовал, что нужно ответить быстро, а то дверь закроется. — Да, пожалуйста, на моем языке.
Она привстала на цыпочки, как птичка на ветке. Сделав несколько ровных вздохов, она начала свои причитания. Постепенно слова песни стали различимы: неуклюжие громоздкие звуки вестерлинга приобретали мягкость и мелодичность, слова сливались и как бы перетекали друг в друга, как тающий воск.
Глаз грезящего змея зелен,
— пела она. Глаза ее были устремлены на сосульки, которые свисали драгоценными вымпелами с ветвей умирающего дерева. Огонь, который не был заметен в приглушенном свете солнца, искрился в их глубине.
И серебристо-лунный след за ним,
И только Женщина с сетью способна видеть
Сокровенные цели его пути.
Рука Адиту застыла в воздухе на несколько мгновений, прежде чем Саймон понял, что она предназначается ему. Он ухватился за ее пальцы рукой в перчатке, но она выпростала их. На миг ему показалось, что он ее неправильно понял, что он позволил себе какую-то неуместную вольность в отношении этого златоглазого создания, но когда ее пальцы стали нетерпеливо сжиматься и разжиматься, он сообразил, что требуется его обнаженная рука. Он зубами стянул кожаную рукавицу, затем сжал ее тонкую руку своими пальцами, теплыми и влажными. Она ласково, но твердо освободила свою руку, скользнула ладонью по его руке, затем обхватила ее прохладными пальцами. Тряхнув головой, как разбуженная кошечка, она повторила пропетые ею раньше слова:
Глаз грезящего змея зелен,
И серебристо-лунный след за ним,
И только Женщина с сетью способна видеть
Сокровенные цели его пути.
Адиту вела его вперед; пригнувшись, они прошли под деревом с гроздьями сосулек. Крепкий, сдобренный снегом ветер, впивавшийся ему в лицо, вызывал слезы на глазах. Лес вдруг предстал пред ним в своем искаженном виде, как будто Саймон заточен в одну из сосулек и выглядывает из нее на окружающий мир. Он слышал скрип своих сапог на снегу, но звук этот казался страшно далеким, как если бы голова его плыла высоко над верхушками деревьев.
Сын ветра носит синюю корону,
Из кроличьей шкурки его сапоги.
Адиту все мурлыкала свою песню. Они шли по лесу, но это движение было похоже скорее на парение или плавание.
Его с небес не видит Мать-Луна,
Но внемлет его тихому дыханью…
Они повернули и спустились в подобие оврага, где росли вечнозеленые кустарники: их ветви казались Саймону руками, готовыми обнять обоих путников, ухватиться за них, удушить своим сильным терпким запахом. Смолистые иглы налипали на штаны. Ветер, шептавший меж качающихся ветвей, стал более влажным, но по-прежнему оставался знобяще-холодным.
На панцире Старой Черепахи желтая пыль.
Адиту замедлила шаг перед грядой темно-коричневых камней, которые торчали из-под снега на дне оврага подобно стене разрушенного дома. Пока она стояла и пела перед этими камнями, лучи солнца, прорвавшиеся сквозь ветви, вдруг изменили угол падения: тени в трещинах камней стали глубже, затем переполнили расселины, как вышедшая из берегов река, скользнули по поверхности камней, будто лучи закатного солнца, которое спешит на покой.
Он разгуливает в глубине,
— слышался ее речитатив. —
И, укрывшись под сухим камнем,
В нежной тени считает удары своего сердца…
Они обогнули каменную гряду и неожиданно оказались перед идущей под уклон тропой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215
— Нет. А какое это имеет ко всему прочему отношение?
— Интересно было бы с тобой сыграть. Надо бы узнать, играл ли кто-нибудь со смертным? Никто из моих сородичей не задал бы подобного вопроса. Мне нужно научить тебя правилам игры.
Саймон, совершенно сбитый с толку, попытался что-то еще выяснить, но она прервала дальнейшие расспросы жестом своей изящной ручки. Она стояла совершенно неподвижно, паутина ее лавандовых волос дрожала на легком ветерке, все остальное замерло. В своем белом одеянии она была почти невидима на снегу. Казалось, что она заснула стоя как цапля, которая покачивается на одной ноге в камышах. Ее лучистые глаза, однако, были широко раскрыты. Наконец она начала глубоко дышать, выпуская воздух с шипящим звуком. Ее выдохи постепенно превратились в легкое гудение, которое, казалось, исходило совсем не от нее. Ветер, до того ледяными пальцами упиравшийся в щеку Саймона, внезапно изменил направление.
Нет, осознал он через мгновение, дело не только в изменении ветра. Скорее это было ощущение, что все мироздание слегка повернулось — пугающее ощущение, вызвавшее приступ головокружения. В детстве он, бывало, кружился, кружился, потом останавливался, а мир продолжал вращаться вокруг него. Этот приступ был очень похож на то состояние, однако вращение мира сейчас было спокойным, напоминающим движение раскрывающихся лепестков цветка.
Бессловесная легкая мелодия Адиту перешла в песнопение на незнакомом языке ситхи, затем постепенно снова превратилось в глубокие вздохи. Тусклый свет, сочившийся через ветви заснеженных деревьев, приобрел какой-то более теплый оттенок, еле заметный тон, добавивший к серому голубизну и золото. Молчание затягивалось.
— Это волшебство? — собственный голос, нарушивший тишину, показался Саймону ослиным ревом. Он тотчас же осознал свою глупость. Голова Адиту качнулась в его сторону, но выражение ее лица не было гневным.
— Я не совсем понимаю, о чем ты спрашиваешь, — промолвила она. — Так мы находим тайные места, а Джао э-Тинукай — такое тайное место. Но в самих словах нет никакой силы, если ты об этом спрашиваешь. Их можно произносить на любом языке. Они лишь помогают ищущему припомнить определенные знаки, определенные тропы. Если под волшебством ты имел в вицу что-то иное, мне жаль тебя разочаровывать. — Особого сожаления лицо ее, однако, не выражало. Там снова мелькнула лукавая улыбка.
— Мне не следовало прерывать тебя, — пробормотал Саймон. — Я часто просил своего друга доктора Моргенса научить меня волшебству. А он никогда этого не делал. — Вспомнив о старом ученом, он моментально увидел солнечное утро в пыльных покоях доктора, услышал его бормотание, его разговор с самим собою, пока Саймон занимался уборкой. Это воспоминание вызвало мгновенный укол сожаления: все это в прошлом.
— Моргенс… — сказала. Адиту задумчиво. — Я однажды видела его, когда он был в гостях у моего дяди. Он был очень привлекательным молодым человеком.
— Молодым человеком? — Саймон снова уставился на ее тонкое эфемерное лицо. — Доктор Моргенс?
Ситхи внезапно снова стала серьезной.
— Мы больше не можем медлить. Хочешь, я буду петь на твоем языке? От этого не будет большего вреда, чем тот, что мы сейчас приносим, ты и я.
— Вред? — это совершенно сбило его с толку, но Адиту приняла свою прежнюю позу. Он вдруг почувствовал, что нужно ответить быстро, а то дверь закроется. — Да, пожалуйста, на моем языке.
Она привстала на цыпочки, как птичка на ветке. Сделав несколько ровных вздохов, она начала свои причитания. Постепенно слова песни стали различимы: неуклюжие громоздкие звуки вестерлинга приобретали мягкость и мелодичность, слова сливались и как бы перетекали друг в друга, как тающий воск.
Глаз грезящего змея зелен,
— пела она. Глаза ее были устремлены на сосульки, которые свисали драгоценными вымпелами с ветвей умирающего дерева. Огонь, который не был заметен в приглушенном свете солнца, искрился в их глубине.
И серебристо-лунный след за ним,
И только Женщина с сетью способна видеть
Сокровенные цели его пути.
Рука Адиту застыла в воздухе на несколько мгновений, прежде чем Саймон понял, что она предназначается ему. Он ухватился за ее пальцы рукой в перчатке, но она выпростала их. На миг ему показалось, что он ее неправильно понял, что он позволил себе какую-то неуместную вольность в отношении этого златоглазого создания, но когда ее пальцы стали нетерпеливо сжиматься и разжиматься, он сообразил, что требуется его обнаженная рука. Он зубами стянул кожаную рукавицу, затем сжал ее тонкую руку своими пальцами, теплыми и влажными. Она ласково, но твердо освободила свою руку, скользнула ладонью по его руке, затем обхватила ее прохладными пальцами. Тряхнув головой, как разбуженная кошечка, она повторила пропетые ею раньше слова:
Глаз грезящего змея зелен,
И серебристо-лунный след за ним,
И только Женщина с сетью способна видеть
Сокровенные цели его пути.
Адиту вела его вперед; пригнувшись, они прошли под деревом с гроздьями сосулек. Крепкий, сдобренный снегом ветер, впивавшийся ему в лицо, вызывал слезы на глазах. Лес вдруг предстал пред ним в своем искаженном виде, как будто Саймон заточен в одну из сосулек и выглядывает из нее на окружающий мир. Он слышал скрип своих сапог на снегу, но звук этот казался страшно далеким, как если бы голова его плыла высоко над верхушками деревьев.
Сын ветра носит синюю корону,
Из кроличьей шкурки его сапоги.
Адиту все мурлыкала свою песню. Они шли по лесу, но это движение было похоже скорее на парение или плавание.
Его с небес не видит Мать-Луна,
Но внемлет его тихому дыханью…
Они повернули и спустились в подобие оврага, где росли вечнозеленые кустарники: их ветви казались Саймону руками, готовыми обнять обоих путников, ухватиться за них, удушить своим сильным терпким запахом. Смолистые иглы налипали на штаны. Ветер, шептавший меж качающихся ветвей, стал более влажным, но по-прежнему оставался знобяще-холодным.
На панцире Старой Черепахи желтая пыль.
Адиту замедлила шаг перед грядой темно-коричневых камней, которые торчали из-под снега на дне оврага подобно стене разрушенного дома. Пока она стояла и пела перед этими камнями, лучи солнца, прорвавшиеся сквозь ветви, вдруг изменили угол падения: тени в трещинах камней стали глубже, затем переполнили расселины, как вышедшая из берегов река, скользнули по поверхности камней, будто лучи закатного солнца, которое спешит на покой.
Он разгуливает в глубине,
— слышался ее речитатив. —
И, укрывшись под сухим камнем,
В нежной тени считает удары своего сердца…
Они обогнули каменную гряду и неожиданно оказались перед идущей под уклон тропой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215