Не-ет, Ревмира Алексеевна, не всем! Не будь вы дочкой нашего сотрудника, и вам бы не было никакой информации! А раз вы наша, так извольте… А вы наша?
— Ну конечно! — и Ревмира, округляя глаза, подаваясь вперед, показывая всем видом, до какой степени своя, и повторяла: — Ну конечно же!
Павел Павлович тоже откинулся, внимательно созерцая Ревмиру. Искал, наверное, признаков то ли крамолы, то ли того, что своя.
— Вы хоть думаете, с кем связались?! — последний раз взвизгнул Павел Павлович, и резко подался вперед, от чего Ревмира дернулась, как будто на нее напали, — Ревмира Алексеевна, это же политический разбойник! У него прадед… вы не поверите, но у меня информация точная… представляете, он белоэмигрант!
— Да-а?! — Ревмира вовсе не была уверена, что это такое уж страшное преступление — быть белоэмигрантом. И тем более — быть правнуком белоэмигранта.
— Да! Представьте себе, Ревмира Алексеевна, да! Это же… это же крайне безнравственный, крайне преступный тип! Он же… Вы не представляете, какие он анекдоты про Владимира Ильича! Про всенародно любимого! И нас он почему-то не любит! Дармоедами называет! Да как он смеет, сволочь такая! — опять дико взвизгнул Павел Павлович, как видно, смертельно обиженный Михалычем.
— Я не представляю, как внучка нашего сотрудника — и вдруг… с сыном такого типа… С правнуком белоэмигранта, врага истинно народной. Это что у него, способ реабилитации такой?!
Главгэбульник весь передернулся при одной мысли, что такое кощунство возможно — реабилитация «врага народа» через связь с внучкой друга и слуги того же самого народа. Ревмира, своей стороны, как ни плохо разбиралась в предмете, меньше всего была уверена, что Михалыч или его сын стремятся к реабилитации. Но конечно же, о своих сомнениях молчала.
— Да разве она меня спрашивала? Они теперь все такие… Сами по себе. Ирина сама все решила, будьте уверены.
— Нет, надо было контролировать! У меня дочки всегда спрашивали, можно им гулять с этим мальчиком или нет!
Ревмире представила себе, что она попытается указывать Ирине, с кем ей «гулять», а с кем — нет, и ей стало нехорошо.
— Я попробую их разлучить, Павел Павлович… Но пока что Ирина — с сыном этого ужасного Михалыча, и искать их приходится вместе. Найдите, буду вечно вам признательна. А пока не нашли — о чем толковать, Павел Павлович?
— Найдем, не извольте сомневаться. Чем, по-вашему, мы все тут занимаемся?!
«Языком треплем», — подумала было Ревмира, но опять благоразумно промолчала. Павел Павлович тут же уехал, организовавши все, что надо, и шайка продолжала метаться по деревне и по окрестностям, пугая людей и животных.
Вообще-то гэбульников, кроме Павла Павлыча, приехало всего трое и сравнительно безобидных: старый да двое малых. Все работоспособные сотрудники «Конторы Глубокого Бурения» в это время занимались очень важным государственным делом. Часть из них, по слухам, занималась тем, что взрывала по всей Российской Федерации жилые дома и убивала людей. Другие распространяли слухи сами, будто дома взрывают чеченцы, и фабриковали улики. А третьи делали вид, что ловят взрывавших, а на самом деле науськивали население все на тех же многострадальных чеченцев, прочно занявших место евреев как мальчиков для битья и погромов.
В Малую же Речку ломанулся старичок Перфильев Фрол Филиппыч по кличке Васена — ветеран Конторы, гроза украинских националистов и «буржуазных отделенцев». Васену попросили выйти ненадолго с пенсии, как раз для таких вот не особенно важных случаев — «работать некому»; с ним было двое очень специфических молодых людей… Назовем их коротко — Коля и Вова.
Колю нашли сами гэбульники — он показал интересный результат психологического эксперимента. Суть эксперимента состояла в том, что детям в малышовой группе детского сада предлагали самим, когда никто не видит, взять из общей кучи солдатиков для своей армии… причем просили поступать по-честному. Примерно треть детей поступала и впрямь по-честному, но большинство, конечно, все же усиливают свою армию, пока никто не видит. И тогда маленького человека спрашивают: а как бы на твоем месте поступил Буратино? А Карабас Барабас? А Дуремар?
И тогда почти все дети заливаются слезами раскаяния, и стараются больше никогда не походить на таких отвратительных персонажей. А вот примерно один процент детей вовсе не стыдится походить на Карабаса Барабаса и плевать хотели на свое сходство с лисой Алисой и с Дуремаром.
— Зато какая у меня сильная армия! — радостно орал маленький Коля и показывал на толпы солдатиков, прижимавших в углу малочисленного потенциального противника.
— Но ты же настоящий Карабас!
— А зато какая у меня сильная армия!
Нормальные люди предложили бы просто немилосердно выпороть маленького гнусного урода, стараясь хоть так превратить его в полезного члена общества… но кое-где такие наклонности весьма кстати, очень, очень нужны, и маленького поганца тут же взяли на карандаш, проследили за ним, а там и отобрали в спецшколу. Коля и сейчас мчался в машине и невольно, помимо его желания, его рожа расплывалась в глупой и восторженной улыбке: к какой сильной, могучей организации он принадлежит! Какие они все тут значимые, сильные, могучие, страшные!
Но человек опытный испугался бы другого лица — маленького, подлого, очкастого. Так называемый прагматик, очкастый бледный мальчик Вова долго качал мышцу, чтобы вырасти и попасть в органы.
Вова жаждал не силы… Он и так знал, что сила на стороне Конторы, Вова хотел силы еще большей, еще более тотальной! Вова жаждал детективов, разгадок, тайн, знания! Настоящего знания обо всем и обо всех! Этот не ликовал, этот презрительно кривил бледный тонкогубый рот, выслушивая дураков-аборигенов.
Этих подробностей, конечно же, не могли знать стоявшие у пещеры, но и так у них хватало информации… для главного. Валера высказался о приезжих с краткостью военного человека; Маралов предложил Стекляшкину политическое убежище, которое тот благодарно принял: Михалыч со знанием предмета ругался так, что Валера завистливо крякнул, и отхлебнул коньяка; казаки деловито запихали в вертолет свои вещи, снаряжение, Динихтиса. Латов поехал в «Люське» с Мараловыми. Михалычем, его сыном, Стекляшкиным.
И весь обратный путь, не отличавшийся легкостью и простотой, Маралов, обалдевая на ходу, слушал рассказы Латова про Афганистан, Молдову, Чечню и про невероятное количество застреленных, разорванных на части, зарезанных и раздавленных. Руки бедного Маралова сами собой отрывались от руля, машина причудливо виляла, дико визжа тормозами. Даже у Латова появлялось порой очень задумчивое выражение.
Придя в себя, Маралов отвечал рассказами о местных дорогах и о том, какую тушеную капусту с мясом он сегодня приготовит для гостей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
— Ну конечно! — и Ревмира, округляя глаза, подаваясь вперед, показывая всем видом, до какой степени своя, и повторяла: — Ну конечно же!
Павел Павлович тоже откинулся, внимательно созерцая Ревмиру. Искал, наверное, признаков то ли крамолы, то ли того, что своя.
— Вы хоть думаете, с кем связались?! — последний раз взвизгнул Павел Павлович, и резко подался вперед, от чего Ревмира дернулась, как будто на нее напали, — Ревмира Алексеевна, это же политический разбойник! У него прадед… вы не поверите, но у меня информация точная… представляете, он белоэмигрант!
— Да-а?! — Ревмира вовсе не была уверена, что это такое уж страшное преступление — быть белоэмигрантом. И тем более — быть правнуком белоэмигранта.
— Да! Представьте себе, Ревмира Алексеевна, да! Это же… это же крайне безнравственный, крайне преступный тип! Он же… Вы не представляете, какие он анекдоты про Владимира Ильича! Про всенародно любимого! И нас он почему-то не любит! Дармоедами называет! Да как он смеет, сволочь такая! — опять дико взвизгнул Павел Павлович, как видно, смертельно обиженный Михалычем.
— Я не представляю, как внучка нашего сотрудника — и вдруг… с сыном такого типа… С правнуком белоэмигранта, врага истинно народной. Это что у него, способ реабилитации такой?!
Главгэбульник весь передернулся при одной мысли, что такое кощунство возможно — реабилитация «врага народа» через связь с внучкой друга и слуги того же самого народа. Ревмира, своей стороны, как ни плохо разбиралась в предмете, меньше всего была уверена, что Михалыч или его сын стремятся к реабилитации. Но конечно же, о своих сомнениях молчала.
— Да разве она меня спрашивала? Они теперь все такие… Сами по себе. Ирина сама все решила, будьте уверены.
— Нет, надо было контролировать! У меня дочки всегда спрашивали, можно им гулять с этим мальчиком или нет!
Ревмире представила себе, что она попытается указывать Ирине, с кем ей «гулять», а с кем — нет, и ей стало нехорошо.
— Я попробую их разлучить, Павел Павлович… Но пока что Ирина — с сыном этого ужасного Михалыча, и искать их приходится вместе. Найдите, буду вечно вам признательна. А пока не нашли — о чем толковать, Павел Павлович?
— Найдем, не извольте сомневаться. Чем, по-вашему, мы все тут занимаемся?!
«Языком треплем», — подумала было Ревмира, но опять благоразумно промолчала. Павел Павлович тут же уехал, организовавши все, что надо, и шайка продолжала метаться по деревне и по окрестностям, пугая людей и животных.
Вообще-то гэбульников, кроме Павла Павлыча, приехало всего трое и сравнительно безобидных: старый да двое малых. Все работоспособные сотрудники «Конторы Глубокого Бурения» в это время занимались очень важным государственным делом. Часть из них, по слухам, занималась тем, что взрывала по всей Российской Федерации жилые дома и убивала людей. Другие распространяли слухи сами, будто дома взрывают чеченцы, и фабриковали улики. А третьи делали вид, что ловят взрывавших, а на самом деле науськивали население все на тех же многострадальных чеченцев, прочно занявших место евреев как мальчиков для битья и погромов.
В Малую же Речку ломанулся старичок Перфильев Фрол Филиппыч по кличке Васена — ветеран Конторы, гроза украинских националистов и «буржуазных отделенцев». Васену попросили выйти ненадолго с пенсии, как раз для таких вот не особенно важных случаев — «работать некому»; с ним было двое очень специфических молодых людей… Назовем их коротко — Коля и Вова.
Колю нашли сами гэбульники — он показал интересный результат психологического эксперимента. Суть эксперимента состояла в том, что детям в малышовой группе детского сада предлагали самим, когда никто не видит, взять из общей кучи солдатиков для своей армии… причем просили поступать по-честному. Примерно треть детей поступала и впрямь по-честному, но большинство, конечно, все же усиливают свою армию, пока никто не видит. И тогда маленького человека спрашивают: а как бы на твоем месте поступил Буратино? А Карабас Барабас? А Дуремар?
И тогда почти все дети заливаются слезами раскаяния, и стараются больше никогда не походить на таких отвратительных персонажей. А вот примерно один процент детей вовсе не стыдится походить на Карабаса Барабаса и плевать хотели на свое сходство с лисой Алисой и с Дуремаром.
— Зато какая у меня сильная армия! — радостно орал маленький Коля и показывал на толпы солдатиков, прижимавших в углу малочисленного потенциального противника.
— Но ты же настоящий Карабас!
— А зато какая у меня сильная армия!
Нормальные люди предложили бы просто немилосердно выпороть маленького гнусного урода, стараясь хоть так превратить его в полезного члена общества… но кое-где такие наклонности весьма кстати, очень, очень нужны, и маленького поганца тут же взяли на карандаш, проследили за ним, а там и отобрали в спецшколу. Коля и сейчас мчался в машине и невольно, помимо его желания, его рожа расплывалась в глупой и восторженной улыбке: к какой сильной, могучей организации он принадлежит! Какие они все тут значимые, сильные, могучие, страшные!
Но человек опытный испугался бы другого лица — маленького, подлого, очкастого. Так называемый прагматик, очкастый бледный мальчик Вова долго качал мышцу, чтобы вырасти и попасть в органы.
Вова жаждал не силы… Он и так знал, что сила на стороне Конторы, Вова хотел силы еще большей, еще более тотальной! Вова жаждал детективов, разгадок, тайн, знания! Настоящего знания обо всем и обо всех! Этот не ликовал, этот презрительно кривил бледный тонкогубый рот, выслушивая дураков-аборигенов.
Этих подробностей, конечно же, не могли знать стоявшие у пещеры, но и так у них хватало информации… для главного. Валера высказался о приезжих с краткостью военного человека; Маралов предложил Стекляшкину политическое убежище, которое тот благодарно принял: Михалыч со знанием предмета ругался так, что Валера завистливо крякнул, и отхлебнул коньяка; казаки деловито запихали в вертолет свои вещи, снаряжение, Динихтиса. Латов поехал в «Люське» с Мараловыми. Михалычем, его сыном, Стекляшкиным.
И весь обратный путь, не отличавшийся легкостью и простотой, Маралов, обалдевая на ходу, слушал рассказы Латова про Афганистан, Молдову, Чечню и про невероятное количество застреленных, разорванных на части, зарезанных и раздавленных. Руки бедного Маралова сами собой отрывались от руля, машина причудливо виляла, дико визжа тормозами. Даже у Латова появлялось порой очень задумчивое выражение.
Придя в себя, Маралов отвечал рассказами о местных дорогах и о том, какую тушеную капусту с мясом он сегодня приготовит для гостей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136