И если бы Рита не так долго копалась в тряпках Хипони, она бы это уж точно увидела!
Впрочем, и приключения Хипони Рита изучила недостаточно… А приключения эти отличались, прямо скажем, некоторым своеобразием. Продолжение этих приключений начались в тот момент, когда доцент обнаружил, что дело будет иметь с дамой… И как не был раздавлен доцент, как ни был он обескуражен происшедшим, как ни плохо ему было, а тем не менее глаза его, независимо от его воли, начали излучать желтый блеск, а губы по многолетней привычке тут же сложились в сладкую улыбку.
Вдвоем они осмотрели барахло, сбыв которое, надеялся добраться до Карска доцент: три нестиранные черт знает сколько времени, подранные во множестве мест рубашки, полфлакона одеколона «Шипр», три соломенные шляпы от солнца, кокетливые желтые трусы с черным вышитым грибочком, маникюрные ножницы… Остальное потерялось, забылось в избушке, так и уехало в машине Стекляшкиных.
— Ах, господин доцент, господин доцент!.. Ну и что вы за это все просите? За это, вы меня простите, вы и до Абакана не доедете!
— Ах, мадам, знали бы вы, как превратности судьбы играют порой человеком!
— Так ведь все равно не доедете…
— Не доеду, так пройду весь путь пешком! Коварство тех, кому доверяешь, порой куда тяжелее любого пути в неизвестное.
— Да уж куда вам дойти-то… Алексей Никодимыч, вы бы помидоры пропололи да горох получше подвязали… Я через несколько дней все равно за товаром поеду; поработаете — могу взять и вас…
Дико и тупо уставился Хипоня на Матрену. Ему предлагали, кажется, мотыжить в Малой Речке огород?! Ему?! Автору книг и учебников?! Но была тут, была и еще некая сторона… Матрена улыбалась так, что не понять ее не смог бы даже ровесник Таньки Динихтис, а не то что многоопытный Хипоня. Губы призывно изгибались в милой улыбке, глаза томно мерцали в полутьме лавки, из-под банок с огурцами и пакетов с макаронными изделиями. И дрогнул доцент! Дрогнул, не забыв рассказать несколько потрясающих, даже отчасти правдоподобных историй про то, как его цинично, подло бросили посреди Саянских высей, отняв всю его наличность, собственность и движимость, как его предала страстно любимая женщина и как жизнь не оставляет больше выхода.
Нельзя сказать, что так уж перетрудился Хипоня, выдергивая сорняки из влажной, унавоженной земли матрениного огорода. Стонать и кряхтеть не имело особого смысла — никто не слышал звуков, издаваемых им на огороде. Пришлось повязать вокруг головы один из носовых платков и немного все же поработать.
Вот в обед… Это было да! В обед… Мало того, что мадам превосходно готовила и еды ну никак не жалела. Она еще сидела напротив и только следила за Хипоней, подливая, подкладывая и добавляя. Сдобные руки, по размерам больше похожие на бедра, томно подпирали три исполинских подбородка. Губы и без помады были совсем красные, как кровь, и притом улыбались загадочно. Подведенные глаза как будто светились в полутьме: не любила Матрена ярко освещенных покоев, полутьма и прохлада всегда царили в ее доме.
Матрена сидела на краешке стула, и остальное все свисало вниз. Матрена готова была мгновенно подняться, чтобы сделать нужное Хипоне. Матрена слушала байки, излияния, рассказы, истории… словом, словесный понос доцента. Вот это доцент умел делать! И больше часа он трещал без перерыва, все сильнее очаровывая Бздыхову. Больше не получалось — пора было идти в лавку Матрене, и получалось — на огород ее батраку с ученой степенью.
Но тут получалось, можно было и не очень утруждаться… Хипоня трудился до вечера, но уже спустя рукава и только предвкушая все дальнейшее. И опять его кормили и поили, смотрели глазами с поволокой и внимательнейшим образом слушали все его враки. Вот дальше все было не совсем так, как ожидал доцент, исходя из своего колоссального опыта, потому что уложили его в отдельной комнате; и стоило ему посмотреть на груду одеял, подушек, покрывал, как тут же страшно захотелось спать. Доценту пожелали спокойной ночи голосом, который мог бы быть у небольшого водопада, и оставили в свете одинокой лампочки в 40 ватт, висевшей на длинном шнуре — как в деревенском сортире.
Погружаясь в бездонные перины, доцент и сам толком не знал, чего он хочет. По крайней мере, чего он хочет в большей степени: чтобы Матрена увлеклась им и пришла к нему или чтобы она держалась от Хипони за тысячу верст…
Доцент еще предавался этим размышлениям, как в двери мелькнуло что-то белое… Он и испугаться не успел, как Матрена навалилась на доцента, да так, что он не в силах был даже и пикнуть! Жаркая, невероятно тяжелая, Матрена впилась в рот Хипони исключающим сопротивление поцелуем, а ее руки совершали действия, от которых Хипоня понял раз и навсегда ответ на старый сексуально-теоретический разговор — можно ли изнасиловать мужчину?! Был момент, когда он рванулся, отталкивая ладонями исполинские груди, выдирая рот и нос из складок тела — лишь бы дали втянуть воздуха!
Неуловимым, неуклюже-грациозным движением не дала Матрена совсем задохнуться Хипоне, но и не отпускала его до того, как под тоненькие «ай-яй-яй!» не забился Хипоня в пароксизме самому ему не очень понятных состояний, не засучил бледными мохнатыми ногами.
Не раз и не два получал Хипоня в эту ночь подтверждение бессмертной истины: да, мужчину вполне можно изнасиловать! И только под утро Хипоня остался один. Голова у бедняги кружилась, при попытке дойти до уборной темнело в глазах, дрожали ноги в коленках. К счастью, никто не требовал от него трудов на злополучном огороде, и доцент продрых почти до самого обеда, когда мадам Вздохова, обдав его лучистым взором, накормила его «от пуза» борщом и салатом. Сама мадам, кстати сказать, весь день порхала по лавке, как птичка, осчастливливая покупателей веселым смехом, визгом и гортанными вскриками… Если можно, конечно, представить себе птичку весом в сто двадцать килограммов.
А повторение оказалось таково, что совсем затосковал доцент, справедливо полагая ночную повинность куда тяжелее дневной, и начал считать, загибая пальцы, когда же Бздыхова поедет за товаром…
…Откуда было знать Хипоне, что еще долго, очень долго суждено ему жить в Малой Речке! Что при попытке заводить разговор об отъезде… даже о поездке ненадолго Матрена будет пронзительно рыдать, вовсю завывая и ухая, выть как гиена и швыряться разными предметами? Что при попытке сбежать его будут ловить по всем правилам индейских следопытов, а потом бить по морде, оглашая лес жуткими рыданиями?
Конечно же, никому и в голову не придет взять с собой доцента в Абакан, и даже более того… У доцента Хипони будут отнимать штаны при уходе к соседке и запирать его, приставляя к дому охрану, при отъезде в город за товаром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136