Вдохновленный Хипоня орал, что уж третий, через 23 метра, точно окажется то, что надо. Стекляшкин же все сильнее сомневался и в кладе, и в саженях, и в Хипоне и заражал этим даже Ревмиру.
За ужином вспыхнуло пылкое обсуждение: а если придется все-таки еще бить шурфы? На вторых красных скалах? Еды-то всего на неделю! А если не хватит еды?!
Саша давно слушал все разговоры, при нем стесняться было глупо. Все уже знали, что если не по делу, то встревать в разговор он не будет. А если скажет, от этого всем будет лучше. Вот и сейчас:
— Что-то вы очень выразительно кашляете, Саша… К чему бы это?
— К еде… К еде, Ревмира Алексеевна. В тайге без еды нельзя, это верно… Только тут везде еда, только что под ногами не валяется.
— Какие-нибудь корешки? — осведомился неприязненно Хипоня.
— Не только… Это мясо, рыба, яйца, овощи. Хотите, покажу?
— Что именно?
— Ну… например, рыбу.
— Рыбу?! Здесь?!
— Рыбу…
— А ну, покажи!
Саша быстро пошел к булькающему ручейку… трудно было поверить, что тут вообще может водиться что-то кроме водомерок. По дороге он срезал прут, не замедляя шага, заточил. Подойдя, Саша резко сунул прут в воду, и вода вдруг словно закипела.
— Вот она, рыба…
Было непонятно, как упитанный хариус поместился в протоке, где, казалось, даже плотвичке не развернуться.
— Они в это время вверх идут кормиться. А утром спускаются вниз.
— Хотите, овощи покажу?
— Уже верим… Саша, нет правда, почему вы раньше нам не говорили всего этого?
Саша чесал в потылице, с ухмылкой глядел на Ревмиру:
— Давайте так… Вы мне платите, так? Я вас вожу, вам помогаю. Мне без разницы — рыбу вы ловите или ямы копаете. Так? Вы меня не спрашиваете ни про что, а я вас… Так? Если вам нужно, так вы спросите, — закончил, наконец, Саша необычно длинную для него речь.
— Теперь-то непременно обратимся! — выразил Стекляшкин общее мнение, и Ревмира со смехом кивнула.
А шестнадцатого, перед рассветом, зарядил дождь, да какой! Такое впечатление, что даже капли дождя были в несколько раз крупнее, чем у привычных дождей. А струи так близко друг от друга, что страшно было под дождем дышать. И так — час, второй, третий…
Вышли поздно, в одиннадцать, комары поднимались из мокрой травы облаками рыже-серого тумана. Переправы вздулись, они ревели, как Ниагарский водопад, и стали еще хуже проходимы.
Работали мало, прокопали от силы полметра, в основном из-за страшной мошки. Стекляшкин вспоминал старую хохму про то, как надо определять количество мошки. Если можно отмахнуться одной рукой, то «мошки нет». Если одной руки не хватает, то «мошка появилась». Отмахиваешься обеими руками, и получается, что можно работать, — «мошки мало». Вот когда обеими руками отмахнуться не удается и приходится сворачивать работы, вот только тогда «мошки много».
Сегодня мошки «было много», и только Владимир Павлович сохранял хорошее настроение. Ревмира с Хипоней переходили от грызни к утешению друг друга и от дурных эмоций устали еще в три раза больше.
Солнце садилось в густой полог туч. Из-за туч темнота пришла рано, уже в семь часов в лощинке было почти что как ночью. И опять появилось зверье.
Четырнадцатого вокруг кладоискателей не было никакого зверья, кроме приснопамятного медведя с его нездоровым любопытством. Пятнадцатого — вообще полный перерыв от зверей. Исчез и преступный марал, и все остальное встречалось исключительно в качестве следов.
А вот шестнадцатого и во время перехода к Ое шарахались в сторону лоси, и рысь надоедливо мяукала под красной скалой, и вечером, после прихода на базу, местный медведь-хулиган опять стучал дверью уборной.
Вроде и не было никакой нужды непременно прогонять медведя, а уж тем паче — убивать. Но не в медведе, конечно же, было дело. А дело, во-первых, в том, что Ревмиру-таки грызла совесть за вчерашнее… И очень хотелось отпустить себе хотя бы часть греха супружеской неверности. А во-вторых, сегодня в полночь Ревмира должна была пойти по надобности, но не в уборную, а на луг, где давали соль маралам, и на обратном пути очутиться в домике-баньке. Надо ли объяснять, кто должен был поджидать в домике?
А это обстоятельство требовало, опять же, максимального унижения Стекляшкина. Чтобы сразу становилось ясно — ТАКОМУ наставлять рога не грех, а необходимое, даже полезное занятие. Ревмира почти инстинктивно цеплялась к мужу, как только хватало фантазии… А тут и фантазировать, получается, было не надо: вот, боится медведя, который пугает жену.
— Ты мужик?! Ты и разберись с этим медведем!
Стекляшкин, мягко говоря, не хотел с ним никак разбираться.
— А чем он тебе мешает?
— О Господи, ну дай мне силы! Эта мохнатая скотина тут будет издеваться, как ей влезет, а мой муж и не почешется!
— Нет почему же? Почешусь.
Стекляшкин энергично почесался под мышками, но не помогло. Ревмира была безутешна — медведь мерно колотил дверью уборной.
— Да хоть выстрели ты в его сторону! Он же сразу уберется и даст спать!
Стекляшкину было лень вылезать из спальника, да уже дело принципа… А с другой стороны… Ну что ж! Если задеть супругу можно только через обиды, чинимые медведю, придется обидеть медведя. Уже знакомое состояние веселой злости и уверенности в себе снова пришли к Владимиру Павловичу.
Ревмира сразу же притихла, по правде говоря, не знала толком, чего ожидать от Стекляшкина. Какой-то он стал необычный… А Стекляшкин уже шел — как был, в одних трусах, только обул сапоги. В руках у него было ружье, а в голове прыгал как бы веселый марш: «Ты только зверь — я человек, и я тебя убью!». Уже на середине пути Стекляшкина по склону медведь перестал стучать дверью. Владимир Павлович неуверенно остановился — что, зверь подкарауливает его? Где? И тут же вкрадчивое ворчание известило Стекляшкина, потом раздался сильный треск — медведь продирался сквозь кустарник в доброй сотне метров отсюда.
На всякий случай Стекляшкин еще выпалил в воздух (третий или четвертый в его жизни выстрел), и медведь прибавил ходу. Можно было возвращаться, что Стекляшкин и сделал, не успевая давить на себе комаров и мошку — слетелись на голого, гады!
— Ну вот, медведь убежал. Ты спи, мое сокровище, почивай.
Ревмира сделала вид, что не слышит. Попробовал бы Стекляшкин что-то в этом духе еще неделей-двумя раньше! Этот новый Стекляшкин пугал, но одновременно привлекал… Будь он таким, и Хипоня бы не появился, это точно. Но раз Хипоня уже появился, было бы гораздо удобнее, оставайся Стекляшкин, каким был…
А Стекляшкин уже спал без задних ног и не знал о терзаниях супруги. А если и знал — ему было глубоко плевать.
Где-то примерно в час ночи Стекляшкин обнаружил, что жены рядом нет. «И как не боится ходить по такой темноте!» — ухмыльнулся Стекляшкин. Даже проснувшись посреди ночи, Стекляшкин испытывал сильные, не по годам, ощущения повинующегося ему тела, здоровья и силы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136