— Ричард Клаузен? Вы случайно не автор тех стишков, которые кое-кто хвалит?
— Вы угадали. Я отправился на Запад, чтобы написать пару стишков о саванне, и меня едва не сожрали койоты. А теперь я хочу задать вопрос вам.
— Хотите знать, как зовут меня, сэр? Уверяю вас, что я не президент и не губернатор. От рождения меня зовут Том Саммерлэнд, и я собираюсь оставаться Томом Сам-мерлэндом до тех пор, пока с меня не снимут скальп или какой-нибудь гризли не сожрет вместе с волосами. Вы никогда не слыхали о Билле Саммерлэнде?
— Вы имеете в виду адвоката из Стентона в Арканзасе?
— Да. Это мой знаменитый брат. Я ехал к нему. Вез с собой великолепный груз золотого песка и самородков, но шестовики меня избавили от всего этого.
— Шестовики?
— А вы не знаете, что это за мерзавцы? Здесь шляются всякие выродки, бежавшие в пустыню от карающей десницы правосудия. Грабят и обдирают, как только могут, а особенно тех, кто попадает в мертвую степь. Чтобы сбить их с пути, они вытаскивают из песка шесты и выбрасывают их, либо втыкают так, чтобы они указывали неправильное направление. Когда же путники от усталости едва бредут, они нападают. Теперь вы знаете, почему их называют шестовиками.
Когда мы выехали из Спаниш Пикс, нас было двадцать хорошо вооруженных вестмэнов. Мы уже преодолели большую часть Льяна Эстакада, когда шесты исчезли. Мы ехали дальше как можно осторожнее. Но никакая хитрость и осмотрительность нам не помогли, однажды ночью мы подверглись нападению. Все мои друзья погибли, лишь мне удалось убежать, но без лошади и без оружия. Я выдержал это три дня, но потом уже не мог идти дальше. Как долго я лежал здесь, не знаю. Когда же пришел в себя, были вы. Благодарю вас, сэр. Лишь только старый Том Саммерлэнд обзаведется какой-нибудь хлопушкой и лошадью, вы увидите, что из благодарности к вам он готов глотнуть и иных вещей, кроме стаканчика крови койота.
Он замолчал. Эта речь была, очевидно, самой длинной в его жизни. Том смотрелся явно не по-джентльменски. Суровая жизнь оставила свои следы на его теле и одежде, но его лицо своей незаурядностью и прежде всего частой для трапперов комбинацией хитрости и добродушия выдавало стопроцентно порядочного человека.
— О ружье не беспокойтесь,— сказал Клаузен.— У меня кроме двустволки есть отличный карабин. С радостью вам его презентую. В снаряжении и еде тоже нужды не испытываю. Лишь воды, воды нам не хватает, и не только нам обоим, но, главное, лошади, а без воды мы пропадем. Но вы были правы. Туча растет на глазах, она уже закрыла половину небосвода. Вероятно, мы все же не умрем от жажды.
— Я готов заключить пари на свою шапку. Через пять минут здесь будет великолепный ливень. Том Саммерлэнд не впервые в мертвой степи, он знает ее размеры, как свои башмаки. Быстро свяжите коня и спрячьте порох!
Он поднялся и натянул шапку на свои взъерошенные волосы. Другой такой головной убор было трудно вообразить. Много лет назад ее, очевидно, собственноручно сшил обладатель оленьими жилами из шкуры медведя, и уже тогда она имела странноватый вид. По истечении времени шерсть сплошь вытерлась, кроме пары грязных бурых лоскутков, которые кисточками свисали с кожи. Обработанная дождем и солнцем, она приобрела вид неописуемо роскошный и отдыхала теперь на голове владельца, словно высушенная медуза. Такие живописные вещи в прерии не редкость. Они сослужили своим владельцам хорошую службу, но, в силу почтительного к ним отношения, они не выбрасываются, покуда владелец не возвращается в лоно цивилизации.
Воздух был еще более душным, чем раньше, но оба путника жили только надеждой на дождь. Лошадь также вскочила и с фырканьем задирала голову. Ее крепко привязали к колышку. Клаузен убедился, что снаряжение и еда надежно укрыты от дождя. Лишь только он сделал это, хлынул такой ливень, что, казалось, на небе кто-то открыл гигантские заслонки, вода падала сплошным потоком. Сам-мерлэнд снял свою шапку и подставил под воду. В один момент она была наполнена.
— Проделайте то же самое, сэр. Ваше здоровье!
Он лил воду в раскрытый рот, потом крякал, словно осушил добрую кружку пива, снова подставлял свою «медвежью» шапку под благодатные струи. Клаузен последовал его примеру. Мустанг радостно ржал и взбрыкивал.
Больше часа низвергались водные потоки, беспрестанно, с неубывающей силой. Потом ливень прекратился сразу, словно его кто-то отключил.
— Вот это был дождик! — ликовал Саммерлэнд.— Как он, пойдемте, сэр, попробуем выбраться из этой степи куда-нибудь, где есть немножко травы и какой-нибудь источник.
— Не возьмете ли сначала кусок мяса? У меня его предостаточно.
— Давайте. Будем жевать на ходу.
— Вэлл. Но раньше мы должны решить, Том, в каком направлении нам двигаться. Я предлагаю север-север-восток. В этом направлении убегали койоты, когда испугались моих выстрелов. Ни одна шельма не выдержит долго без воды, так что, я полагаю, в этом направлении мы доберемся до воды, а там, глядишь, и к зеленой растительности, которая могла бы послужить пищей для моей лошади.
— Вот уж чего не подумал бы о вас, сэр. У вас глаза на нужном месте. Ведь вы поэт, а у них глаза созданы только для звезд. Итак, на север-север-восток.
— Но раньше возьмите карабин и мой складной нож. Ружье и томагавк я оставляю себе. Я должен его еще зарядить. Человек никогда не знает, что его ждет.
— Олл райт! Давайте! Я не опозорю ваш карабин.
Конь быстро вышел на прежнюю дорогу. Но его живость была обманчивой. Он уже давно ничего не ел, и его силы без подкрепления быстро иссякали. Вечером, когда конь начал уже заметно ослабевать, Саммерлэнд вдруг втянул воздух ноздрями. Клаузен сделал то же.
— Кактусы,— объявил он.— Мы должны к ним свернуть.
— Свернуть! И думать нечего! В любом случае мы должны идти к ним. Это так же верно, как на мне сидит моя шапка.
— Почему?
— Потому что они тоже налились дождем и...
— Вы правы, Том,— перебил его Клаузен.— Снимем с них кожуру с иголками. Может быть, тогда конь будет их жрать.
— Если это будет съедобный сорт.
Они быстро достигли кактусового оазиса. Растения в большинстве своем имели шарообразную форму. При иных обстоятельствах конь не стал бы есть мякоть, извлеченную после очищения кактусов, но сейчас он жадно хрустел ею. Когда конь насытился, они опять выбрались на дорогу. Они двигались так до наступления ночи, попеременно один на лошади, другой пешком, пока все не были утомлены до крайности.
С рассветом они снова отправились в путь я около полудня к безмерной радости обоих путников среди песка стали попадаться стебельки травы. Зелень потихоньку прибывала, и наконец степь уступила место травяной прерии.
Они были спасены. Сочная трава дала жеребцу настоящую резвость, и охотники с удовольствием бросились на свежий прохладный ковер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62