В этой пустынной местности живут люди? И для чего эти ямы?
Я двинулся дальше, но скоро снова остановился, так как заметил следы в траве. Я слез с коня, чтобы лучше их рассмотреть, и определил, что следы принадлежат женщине или подростку, обутому в индейские мокасины. Обе ноги оставляли равноглубокие следы. Кто же это мог быть? Индеец или белый в индейской обуви?
Тем временем я по примятой траве, обломаным веточкам и разбросанным камешкам определил, что местность эта не настолько пустынна, как я предполагал. И поэтому не слишком удивился, когда вышел опять к реке и увидел на ее берегу засаженное табаком и кукурузой поле. За ним стоял низкий дуб, окруженный высоким, но уже достаточно обветшалым частоколом.
Значит, здесь, на Нескутунге-Крик, есть ферма. Кто бы мог подумать? За изгородью старая худая лошадь терлась мордой о пустой желоб, чуть дальше поправлял разрушенный частокол какой-то юноша. Ему на вид было не больше шестнадцати лет, несмотря на то, что он был рослый и стройный.
Когда он меня увидел, то вроде бы испугался. Во всяком случае, оставался неподвижным, пока я к нему не подошел.
— Гуд монин! Доброе утро! — поздоровался я.— Могу я знать, как зовут хозяина этого дома?
Он почесал густые светлые волосы, внимательно на меня посмотрел большими синими глазами и сказал:
— Его зовут Роллинс, сэр.
— Вы его сын?
— Да, только не родной.
— А отец дома?
— Поглядите туда. Он как раз идет.
Он показал на узкую и низкую дверь. Из нее как раз выходил высокий, исхудавший мужчина со впалой грудью, редкими усами и бородой, через которые просвечивала пергаментная кожа. Когда он меня увидел, лицо его посуровело. Мужчина держал в руке старое ружье и кирку, он не оставил их даже тогда, когда подошел ко мне. Вперил в меня неприязненный взгляд и спросил хрипло:
— Чего вам здесь надо?
— Во-первых, я хочу спросить вас, мистер Роллинс, не появлялся ли у вас здесь вчера или позавчера один человек по имени Солтерс и не оставлял ли он какое известие для меня?
Сын его быстро ответил:
— Это было вчера утром, сэр. Этот Солтерс был...
Он не договорил. Отец ударил его прикладом в бок, так, что тот ойкнул и отлетел к частоколу.
— Будешь молчать! — заорал он на сына.— Мы не будем выплясывать перед каждым бродягой! — Потом обернулся ко мне.— Убирайтесь отсюда! Мы живем здесь не ради вас и вашего Солтерса.
Я слез с лошади, привязал ее к ограде и сказал приветливо:
— В данном случае вы должны будете сделать исключение, мистер Роллинс. Моя лошадь хромает, и я останусь у вас, пока она не вылечится.
Он отступил на шаг, смерил меня с головы до ног яростным взглядом и заорал:
— Вы с ума сошли? Мой дом не трактир, а каждому, кто захочет здесь расположиться, я вгоню пригоршню дроби в бок. И этот проклятый индеец снова здесь! Ну, погоди, мальчишка, я тебя проучу!
Я проследил за его взглядом: из близлежащих зарослей в это время вышел молодой индеец. Роллинс отбросил кирку, вскинул ружье и нажал на спусковой крючок. Я отбил ствол ружья в сторону. Прозвучал выстрел, но заряд прошел мимо.
— Ах ты пес! Ты за это заплатишь! — взорвался янки.
Он поднял ружье и замахнулся на меня прикладом. Я
ударил его кулаком под поднятую руку и отшвырнул на частокол с такой силой, что частокол прогнулся. Ружье выпало из его рук, а я подхватил. Тогда он бросился на меня с ножом в руке.
— Ты на меня! На моей собственной земле! — затрясся он.
Я выхватил револьвер, направил на него и сказал:
— Живо спрячьте нож! Пуля движется быстрее клинка!
Его поднятая рука опустилась, но глаза на меня не глядели, он смотрел на другой конец сруба. Во время нашего спора там незаметно появился всадник, который сейчас закричал мне, смеясь:
— Действуешь вовсю, парень? Правильно! Покажи-ка ему, он заслужил это. Но пулей на него не надо воздействовать, он не стоит пороха.
После этого Билл Солтерс подошел ко мне, пожал руку и продолжал:
— Вэлкам, сэр! Добро пожаловать! Из-за этого придурка мы могли и не встретиться. Он встретил тебя точно так же, как меня вчера. Я пару раз съездил ему по сопатке, а он отблагодарил меня пулей. Она оказалась более вежливой, чем он, и обошла меня стороной. Он не разрешил, чтобы я тебя здесь подождал. Я сказал его сыну, что сегодня приду посмотреть, не в лучшем ли он настроении. Знаешь что, давай-ка его проучим, чтобы знал наперед, как вести себя с людьми вроде нас.
Роллинс бросил кирку и большими прыжками убегал прочь. Мы удивленно наблюдали за ним. Такое трусливое бегство не вязалось с предыдущей грубостью. Но прежде чем мы смогли обменяться репликами, из двери вышла женщина, которая раньше за нею испуганно спряталась. Она облегченно вздохнула:
— Слава Богу. Я уж решила, что прольется кровь. Он пьян. Всю ночь бредил, а потом выпил последнюю бутылку виски.
— Вы его жена?
— Да, но я ничего не могу с ним поделать.
— Охотно верим. У вашего мужа в голове, видать, не в порядке.
— К сожалению. Он вбил себе, что здесь поблизости зарыт клад. Хочет его найти, поэтому не терпит здесь никакого постороннего. Этот молодой индеец уже четыре дня здесь. Он не может идти дальше, потому что вывихнул ногу. Хотел остаться у нас до тех пор, пока не сможет идти. Но Роллинс его прогнал. Бедняга вынужден ночевать под открытым небом.
Молодой индеец к нам присоединился. Ему было около восемнадцати лет. Одет он был в оленьи кожи с бахромой на швах. Бахрома не была украшена человеческими волосами: это означало, что он еще не убил ни одного врага. Голова юноши была непокрытой. Вооружение его состояло из ножа и лука со стрелами. Очевидно, он еще не имел права носить ружье. Его шею охватывала бронзовая цепь, с которой свешивалась трубка мира, но без чубука. Это было знаком того, что индеец отправился к священным каменоломням, где они обычно берут глину для этих трубок. Во время такого путешествия никто не может его тронуть, даже наоборот, его самый заклятый враг обязан не только пропустить путешественника, но и помочь ему в случае необходимости.
Открытые, четкие черты лица юноши мне понравились. Во всем облике он имел скорее что-то кавказское. Бархатные глаза глядели на меня с выражением благодарности. Он подал мне руку и сказал:
— Ты вступился за Ишарши-тугу. Я твой друг.
Ишарши-туга на языке апачей значит Маленький Олень.
Я спросил его удивленно:
— Так ты апач?
— Ишарши-туга — сын великого воина из племени мескалеро, которые считаются самыми мужественными из всех апачей.
— Это мои друзья, а их знаменитый вождь Инчу-чуна мой браг.
Он быстро окинул меня взглядом. Потом спросил:
— Инчу-чуна — великий герой. Как тебя зовут?
— Ято-инта.
Он отступил на несколько шагов, опустил глаза и сказал:
— Сыновья апачей знают тебя. Но я еще не воин и не имею права говорить с тобой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Я двинулся дальше, но скоро снова остановился, так как заметил следы в траве. Я слез с коня, чтобы лучше их рассмотреть, и определил, что следы принадлежат женщине или подростку, обутому в индейские мокасины. Обе ноги оставляли равноглубокие следы. Кто же это мог быть? Индеец или белый в индейской обуви?
Тем временем я по примятой траве, обломаным веточкам и разбросанным камешкам определил, что местность эта не настолько пустынна, как я предполагал. И поэтому не слишком удивился, когда вышел опять к реке и увидел на ее берегу засаженное табаком и кукурузой поле. За ним стоял низкий дуб, окруженный высоким, но уже достаточно обветшалым частоколом.
Значит, здесь, на Нескутунге-Крик, есть ферма. Кто бы мог подумать? За изгородью старая худая лошадь терлась мордой о пустой желоб, чуть дальше поправлял разрушенный частокол какой-то юноша. Ему на вид было не больше шестнадцати лет, несмотря на то, что он был рослый и стройный.
Когда он меня увидел, то вроде бы испугался. Во всяком случае, оставался неподвижным, пока я к нему не подошел.
— Гуд монин! Доброе утро! — поздоровался я.— Могу я знать, как зовут хозяина этого дома?
Он почесал густые светлые волосы, внимательно на меня посмотрел большими синими глазами и сказал:
— Его зовут Роллинс, сэр.
— Вы его сын?
— Да, только не родной.
— А отец дома?
— Поглядите туда. Он как раз идет.
Он показал на узкую и низкую дверь. Из нее как раз выходил высокий, исхудавший мужчина со впалой грудью, редкими усами и бородой, через которые просвечивала пергаментная кожа. Когда он меня увидел, лицо его посуровело. Мужчина держал в руке старое ружье и кирку, он не оставил их даже тогда, когда подошел ко мне. Вперил в меня неприязненный взгляд и спросил хрипло:
— Чего вам здесь надо?
— Во-первых, я хочу спросить вас, мистер Роллинс, не появлялся ли у вас здесь вчера или позавчера один человек по имени Солтерс и не оставлял ли он какое известие для меня?
Сын его быстро ответил:
— Это было вчера утром, сэр. Этот Солтерс был...
Он не договорил. Отец ударил его прикладом в бок, так, что тот ойкнул и отлетел к частоколу.
— Будешь молчать! — заорал он на сына.— Мы не будем выплясывать перед каждым бродягой! — Потом обернулся ко мне.— Убирайтесь отсюда! Мы живем здесь не ради вас и вашего Солтерса.
Я слез с лошади, привязал ее к ограде и сказал приветливо:
— В данном случае вы должны будете сделать исключение, мистер Роллинс. Моя лошадь хромает, и я останусь у вас, пока она не вылечится.
Он отступил на шаг, смерил меня с головы до ног яростным взглядом и заорал:
— Вы с ума сошли? Мой дом не трактир, а каждому, кто захочет здесь расположиться, я вгоню пригоршню дроби в бок. И этот проклятый индеец снова здесь! Ну, погоди, мальчишка, я тебя проучу!
Я проследил за его взглядом: из близлежащих зарослей в это время вышел молодой индеец. Роллинс отбросил кирку, вскинул ружье и нажал на спусковой крючок. Я отбил ствол ружья в сторону. Прозвучал выстрел, но заряд прошел мимо.
— Ах ты пес! Ты за это заплатишь! — взорвался янки.
Он поднял ружье и замахнулся на меня прикладом. Я
ударил его кулаком под поднятую руку и отшвырнул на частокол с такой силой, что частокол прогнулся. Ружье выпало из его рук, а я подхватил. Тогда он бросился на меня с ножом в руке.
— Ты на меня! На моей собственной земле! — затрясся он.
Я выхватил револьвер, направил на него и сказал:
— Живо спрячьте нож! Пуля движется быстрее клинка!
Его поднятая рука опустилась, но глаза на меня не глядели, он смотрел на другой конец сруба. Во время нашего спора там незаметно появился всадник, который сейчас закричал мне, смеясь:
— Действуешь вовсю, парень? Правильно! Покажи-ка ему, он заслужил это. Но пулей на него не надо воздействовать, он не стоит пороха.
После этого Билл Солтерс подошел ко мне, пожал руку и продолжал:
— Вэлкам, сэр! Добро пожаловать! Из-за этого придурка мы могли и не встретиться. Он встретил тебя точно так же, как меня вчера. Я пару раз съездил ему по сопатке, а он отблагодарил меня пулей. Она оказалась более вежливой, чем он, и обошла меня стороной. Он не разрешил, чтобы я тебя здесь подождал. Я сказал его сыну, что сегодня приду посмотреть, не в лучшем ли он настроении. Знаешь что, давай-ка его проучим, чтобы знал наперед, как вести себя с людьми вроде нас.
Роллинс бросил кирку и большими прыжками убегал прочь. Мы удивленно наблюдали за ним. Такое трусливое бегство не вязалось с предыдущей грубостью. Но прежде чем мы смогли обменяться репликами, из двери вышла женщина, которая раньше за нею испуганно спряталась. Она облегченно вздохнула:
— Слава Богу. Я уж решила, что прольется кровь. Он пьян. Всю ночь бредил, а потом выпил последнюю бутылку виски.
— Вы его жена?
— Да, но я ничего не могу с ним поделать.
— Охотно верим. У вашего мужа в голове, видать, не в порядке.
— К сожалению. Он вбил себе, что здесь поблизости зарыт клад. Хочет его найти, поэтому не терпит здесь никакого постороннего. Этот молодой индеец уже четыре дня здесь. Он не может идти дальше, потому что вывихнул ногу. Хотел остаться у нас до тех пор, пока не сможет идти. Но Роллинс его прогнал. Бедняга вынужден ночевать под открытым небом.
Молодой индеец к нам присоединился. Ему было около восемнадцати лет. Одет он был в оленьи кожи с бахромой на швах. Бахрома не была украшена человеческими волосами: это означало, что он еще не убил ни одного врага. Голова юноши была непокрытой. Вооружение его состояло из ножа и лука со стрелами. Очевидно, он еще не имел права носить ружье. Его шею охватывала бронзовая цепь, с которой свешивалась трубка мира, но без чубука. Это было знаком того, что индеец отправился к священным каменоломням, где они обычно берут глину для этих трубок. Во время такого путешествия никто не может его тронуть, даже наоборот, его самый заклятый враг обязан не только пропустить путешественника, но и помочь ему в случае необходимости.
Открытые, четкие черты лица юноши мне понравились. Во всем облике он имел скорее что-то кавказское. Бархатные глаза глядели на меня с выражением благодарности. Он подал мне руку и сказал:
— Ты вступился за Ишарши-тугу. Я твой друг.
Ишарши-туга на языке апачей значит Маленький Олень.
Я спросил его удивленно:
— Так ты апач?
— Ишарши-туга — сын великого воина из племени мескалеро, которые считаются самыми мужественными из всех апачей.
— Это мои друзья, а их знаменитый вождь Инчу-чуна мой браг.
Он быстро окинул меня взглядом. Потом спросил:
— Инчу-чуна — великий герой. Как тебя зовут?
— Ято-инта.
Он отступил на несколько шагов, опустил глаза и сказал:
— Сыновья апачей знают тебя. Но я еще не воин и не имею права говорить с тобой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62