Во славу вечной красоты Природы! Во славу непобедимого могущества Жизни! Во славу вашей непреходящей молодости, о, ореады, сатиры и дриады!..
Тут опять вступил хор, а Ронсар вновь насыпал благовония в горящие угли курильницы. Вперед вышел Понтюс де Тиар, взял с алтаря длинный нож с серебряной рукояткой, схватил козла за рога и подтащил его к камню, в котором был выбит желоб.
В следующий миг по желобку потекла кровь.
— Эвоэ! — в один голос вскричали поэты.
Напрасно наши читатели испугались: козла вовсе не зарезали. Понтюс лишь рассек ему ножом шкуру на шее, так что побежала тонкая красная струйка. Обряд был завершен.
Козла отпустили. Он встряхнулся и опять принялся жевать траву. Пение поэтов стало более протяжным и вскоре смолкло. Друзья скинули туники, но так и не расстались с венками. Дверцы ниши захлопнулись, вновь грянул гимн во славу Вакха. Удивительный языческий обряд подошел к концу, и поэты один за другим чинно прошествовали в соседнюю комнату, к накрытому столу. Вскоре из-за стены донеслись звон бокалов, веселые голоса и взрывы безудержного хохота.
«Либо они настоящие сумасшедшие, либо настоящие философы», — подумал шевалье де Пардальян.
Читатели, конечно, не забыли, что Жан притаился в каморке, собираясь при первом же намеке на опасность молниеносно скрыться в подвале.
После ухода поэтов поднялись и гости.
— Какое кощунство! Какое святотатство! — вскричал один из них, срывая маску.
— Епископ Сорбен де Сент-Фуа! — охнул потрясенный Пардальян.
— И я должен был молча наблюдать за этими сатанинскими игрищами! О, где ты, истинная вера?.. Тебя со всех сторон теснит ересь! Но хватит терпеть! Давно пора начать борьбу с дьявольским наваждением!
— А чем вы недовольны, монсеньор? — удивился второй «чужестранец», тоже открывая лицо. — Дора — наш человек, и он оказывает нам большую помощь. А где нам еще встречаться? У вас? Или у меня? Чтобы через полчаса нас всех схватили?! Прево города Парижа не дремлет! А тут нам хотя бы не угрожает опасность.
Пардальян понял, что эту речь произнес капитан королевских гвардейцев де Коссен.
Однако неожиданности только начинались! Все «чужестранцы» отложили свои маски, и изумленный шевалье узнал герцога де Гиза и его дядюшку, кардинала Лотарингского. Остальные гости были Жану неизвестны.
— Дурачества поэтов нас не интересуют, — успокаивающе проговорил кардинал Лотарингский. — Эту ересь мы в любую минуту сможем выжечь каленым железом. Но сначала нам необходимо взять в свои руки власть. Коссен, вы осматривали дом. Здесь точно нет чужих ушей?
— Голову даю на отсечение!
— Ну, раз так, перейдем к делу, — резко сказал герцог де Гиз. — Я согласен с вами, епископ, давно пора начать борьбу. Когда на французский престол взойдет человек, достойный носить корону, никто не помешает вам укреплять святую веру. Я вырву ересь с корнем! Так каковы же наши успехи? Давайте начнем с вас, дорогой дядя.
— В результате своих изысканий, — неспешно заговорил кардинал Лотарингский, — я пришел к неопровержимому выводу, что Капетинги незаконно заняли французский трон, на который у их потомков нет ни малейших прав. Лишь вы, Генрих, происходя от Лотаря. герцога Лотарингского, можете считаться прямым потомком императора Карла Великого.
— Маршал де Таванн! — рявкнул Генрих.
— В моем распоряжении тысяча солдат, готовых подняться по моему приказу.
— Маршал де Данвиль!
Пардальян едва не подскочил, услыхав знакомое имя. Ведь этого человека шевалье недавно вырвал из лап разбойников! И потом получил от него Галаора!
— Я могу предоставить вам четыре тысячи аркебузиров и три тысячи кавалеристов, — заявил Анри де Монморанси. — Однако сделаю это, как я уже говорил, лишь на некоторых условиях.
— Да, я помню, — улыбнулся де Гиз. — Я должен заключить вашего брата Франсуа в тюрьму, а вас объявить старшим в роду Монморанси и вручить вам шпагу коннетабля, как она была вручена когда-то вашему отцу. Вы ведь этого хотели?
Анри де Монморанси без слов отвесил поклон, и в его глазах заплясали злобные огоньки.
— Месье де Гиталан!
— Будучи комендантом Бастилии, я полностью отвечаю за ее казематы. Доставьте ко мне того самого заключенного и можете не сомневаться — живым он на волю не выйдет!
— Что еще за «тот самый заключенный»? — насторожился шевалье.
— Де Коссен!
— Я командую гвардейцами Лувра, и они меня не ослушаются. По вашему знаку я арестую означенную особу, посажу в экипаж и передам месье де Гиталану!
— Месье Марсель!
— Мой противник, мэтр Ле Шаррон, лишил меня звания старшины купцов города Парижа, однако народ на моей стороне. Я могу созвать людей со всех парижских улиц между Бастилией и Лувром, и толпа пойдет за мной, куда вы захотите.
— Епископ!
— С завтрашнего же дня, — провозгласил Сорбен де Сент-Фуа, — я стану обличать в своих проповедях короля Карла, который защищает еретиков. Мои монахи начнут осыпать его проклятиями во всех парижских храмах.
Генрих де Гиз немного помолчал.
— Но ведь у короля есть братья… Герцог Анжуйский, герцог Алансонский… А что делать с ними? — внезапно вырвалось у де Таванна.
— Весь их род проклят! — вскричал епископ. — Отрубим голову — умрет все тело…
— Послушайте, — остановил их герцог де Гиз. — Не будем торопиться. Мы сошлись, побеседовали… Нам стало ясно, чем мы располагаем, берясь за исполнение нашей великой миссии. Вы можете целиком и полностью рассчитывать на меня, друзья мои. И не только сегодня, но и в будущем… Нас объединила данная нами клятва. Заверяю вас, что никогда ее не нарушу. Когда придет время, я дам вам знать… А пока займемся своими обычными делами и покинем этот дом…
Все заговорщики по очереди поцеловали Генриху де Гизу руку. Юный герцог воспринял это как должное, хотя такая почтительность могла проявляться лишь по отношению к королю.
Потом люди с красными перьями на шляпах по одному выскользнули на улицу. Коссен, уходивший последним, заглянул в каморку, однако Пардальян уже благоразумно спрятался в подвале. Коссен проследовал через клетушку в коридор, и Любен распахнул перед ним входную дверь.
Потрясенный Пардальян вылез из подвала, привалился к стене каморки и погрузился в размышления. Его трудно было напугать — он не боялся разбойников и мог один, сжимая в руке шпагу, отважно дать отпор толпе обезумевшего сброда, но подслушанная им тайна наполняла его сердце леденящим ужасом. Так что же ему делать?
Шевалье не страшился смерти, если сталкивался с ней лицом к лицу. Тогда он отважно встречал ее со шпагой в руке. Но постоянно жить в ожидании неминуемой гибели, оцепенев от ужаса, — нет, этого он вынести не мог! Ждать нападения из-за каждого угла? Бояться собственной тени? Не есть, подозревая, что хлеб пропитан одним из знаменитых итальянских ядов Екатерины Медичи?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140
Тут опять вступил хор, а Ронсар вновь насыпал благовония в горящие угли курильницы. Вперед вышел Понтюс де Тиар, взял с алтаря длинный нож с серебряной рукояткой, схватил козла за рога и подтащил его к камню, в котором был выбит желоб.
В следующий миг по желобку потекла кровь.
— Эвоэ! — в один голос вскричали поэты.
Напрасно наши читатели испугались: козла вовсе не зарезали. Понтюс лишь рассек ему ножом шкуру на шее, так что побежала тонкая красная струйка. Обряд был завершен.
Козла отпустили. Он встряхнулся и опять принялся жевать траву. Пение поэтов стало более протяжным и вскоре смолкло. Друзья скинули туники, но так и не расстались с венками. Дверцы ниши захлопнулись, вновь грянул гимн во славу Вакха. Удивительный языческий обряд подошел к концу, и поэты один за другим чинно прошествовали в соседнюю комнату, к накрытому столу. Вскоре из-за стены донеслись звон бокалов, веселые голоса и взрывы безудержного хохота.
«Либо они настоящие сумасшедшие, либо настоящие философы», — подумал шевалье де Пардальян.
Читатели, конечно, не забыли, что Жан притаился в каморке, собираясь при первом же намеке на опасность молниеносно скрыться в подвале.
После ухода поэтов поднялись и гости.
— Какое кощунство! Какое святотатство! — вскричал один из них, срывая маску.
— Епископ Сорбен де Сент-Фуа! — охнул потрясенный Пардальян.
— И я должен был молча наблюдать за этими сатанинскими игрищами! О, где ты, истинная вера?.. Тебя со всех сторон теснит ересь! Но хватит терпеть! Давно пора начать борьбу с дьявольским наваждением!
— А чем вы недовольны, монсеньор? — удивился второй «чужестранец», тоже открывая лицо. — Дора — наш человек, и он оказывает нам большую помощь. А где нам еще встречаться? У вас? Или у меня? Чтобы через полчаса нас всех схватили?! Прево города Парижа не дремлет! А тут нам хотя бы не угрожает опасность.
Пардальян понял, что эту речь произнес капитан королевских гвардейцев де Коссен.
Однако неожиданности только начинались! Все «чужестранцы» отложили свои маски, и изумленный шевалье узнал герцога де Гиза и его дядюшку, кардинала Лотарингского. Остальные гости были Жану неизвестны.
— Дурачества поэтов нас не интересуют, — успокаивающе проговорил кардинал Лотарингский. — Эту ересь мы в любую минуту сможем выжечь каленым железом. Но сначала нам необходимо взять в свои руки власть. Коссен, вы осматривали дом. Здесь точно нет чужих ушей?
— Голову даю на отсечение!
— Ну, раз так, перейдем к делу, — резко сказал герцог де Гиз. — Я согласен с вами, епископ, давно пора начать борьбу. Когда на французский престол взойдет человек, достойный носить корону, никто не помешает вам укреплять святую веру. Я вырву ересь с корнем! Так каковы же наши успехи? Давайте начнем с вас, дорогой дядя.
— В результате своих изысканий, — неспешно заговорил кардинал Лотарингский, — я пришел к неопровержимому выводу, что Капетинги незаконно заняли французский трон, на который у их потомков нет ни малейших прав. Лишь вы, Генрих, происходя от Лотаря. герцога Лотарингского, можете считаться прямым потомком императора Карла Великого.
— Маршал де Таванн! — рявкнул Генрих.
— В моем распоряжении тысяча солдат, готовых подняться по моему приказу.
— Маршал де Данвиль!
Пардальян едва не подскочил, услыхав знакомое имя. Ведь этого человека шевалье недавно вырвал из лап разбойников! И потом получил от него Галаора!
— Я могу предоставить вам четыре тысячи аркебузиров и три тысячи кавалеристов, — заявил Анри де Монморанси. — Однако сделаю это, как я уже говорил, лишь на некоторых условиях.
— Да, я помню, — улыбнулся де Гиз. — Я должен заключить вашего брата Франсуа в тюрьму, а вас объявить старшим в роду Монморанси и вручить вам шпагу коннетабля, как она была вручена когда-то вашему отцу. Вы ведь этого хотели?
Анри де Монморанси без слов отвесил поклон, и в его глазах заплясали злобные огоньки.
— Месье де Гиталан!
— Будучи комендантом Бастилии, я полностью отвечаю за ее казематы. Доставьте ко мне того самого заключенного и можете не сомневаться — живым он на волю не выйдет!
— Что еще за «тот самый заключенный»? — насторожился шевалье.
— Де Коссен!
— Я командую гвардейцами Лувра, и они меня не ослушаются. По вашему знаку я арестую означенную особу, посажу в экипаж и передам месье де Гиталану!
— Месье Марсель!
— Мой противник, мэтр Ле Шаррон, лишил меня звания старшины купцов города Парижа, однако народ на моей стороне. Я могу созвать людей со всех парижских улиц между Бастилией и Лувром, и толпа пойдет за мной, куда вы захотите.
— Епископ!
— С завтрашнего же дня, — провозгласил Сорбен де Сент-Фуа, — я стану обличать в своих проповедях короля Карла, который защищает еретиков. Мои монахи начнут осыпать его проклятиями во всех парижских храмах.
Генрих де Гиз немного помолчал.
— Но ведь у короля есть братья… Герцог Анжуйский, герцог Алансонский… А что делать с ними? — внезапно вырвалось у де Таванна.
— Весь их род проклят! — вскричал епископ. — Отрубим голову — умрет все тело…
— Послушайте, — остановил их герцог де Гиз. — Не будем торопиться. Мы сошлись, побеседовали… Нам стало ясно, чем мы располагаем, берясь за исполнение нашей великой миссии. Вы можете целиком и полностью рассчитывать на меня, друзья мои. И не только сегодня, но и в будущем… Нас объединила данная нами клятва. Заверяю вас, что никогда ее не нарушу. Когда придет время, я дам вам знать… А пока займемся своими обычными делами и покинем этот дом…
Все заговорщики по очереди поцеловали Генриху де Гизу руку. Юный герцог воспринял это как должное, хотя такая почтительность могла проявляться лишь по отношению к королю.
Потом люди с красными перьями на шляпах по одному выскользнули на улицу. Коссен, уходивший последним, заглянул в каморку, однако Пардальян уже благоразумно спрятался в подвале. Коссен проследовал через клетушку в коридор, и Любен распахнул перед ним входную дверь.
Потрясенный Пардальян вылез из подвала, привалился к стене каморки и погрузился в размышления. Его трудно было напугать — он не боялся разбойников и мог один, сжимая в руке шпагу, отважно дать отпор толпе обезумевшего сброда, но подслушанная им тайна наполняла его сердце леденящим ужасом. Так что же ему делать?
Шевалье не страшился смерти, если сталкивался с ней лицом к лицу. Тогда он отважно встречал ее со шпагой в руке. Но постоянно жить в ожидании неминуемой гибели, оцепенев от ужаса, — нет, этого он вынести не мог! Ждать нападения из-за каждого угла? Бояться собственной тени? Не есть, подозревая, что хлеб пропитан одним из знаменитых итальянских ядов Екатерины Медичи?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140