«Ого! А вещи у нее очень и очень недурны». Небольшая комната была вся заставлена мебелью; в глаза прежде всего бросались поблекшие шелка и бесчисленные маленькие статуэтки, грозившие при каждом неосторожном движении полететь на пол. Розьер встал с места и начал мягкой поступью бродить по комнате, склоняясь то над столиком с всевозможными безделушками, то над подушечками с рельефно выступающими на них княжескими гербами. Когда в комнату вошла мадам Мерль, Розьер стоял чуть ли не уткнувшись носом в прикрепленный к камчатной салфетке на камине волан из венецианских кружев. Приподняв его кончиками пальцев, молодой человек словно бы к нему принюхивался.
– Старинные венецианские, – сказала мадам Мерль. – Неплохие кружева.
– Они слишком хороши для камина. Вам следует их носить.
– Говорят, на вашем камине в Париже и не то еще видали.
– Но я, к сожалению, не могу носить свои кружева, – ответил с улыбкой гость.
– Почему бы и нет! А у меня, если я пожелаю носить кружева, найдется кое-что и получше.
Розьер обвел любовным взглядом комнату.
– У вас очень хорошие вещи!
– Не спорю, но я их ненавижу.
– Не хотели бы вы от них избавиться? – спросил без промедления гость.
– Нет. Хорошо, когда есть что ненавидеть, можно дать выход дурным чувствам.
– Я свои вещи люблю, – сказал Розьер, все еще разгоряченный сделанными им только что открытиями. – Но я не для того пришел к вам, чтобы говорить о ваших или моих вещах. – Немного помолчав, он с большой нежностью произнес: – Мисс Озмонд дороже мне всех драгоценных bibelots Европы.
Мадам Мерль широко открыла глаза.
– Вы пришли с тем, чтобы мне это сообщить?
– Я пришел просить у вас совета.
Она смотрела на него дружелюбно насупившись, поглаживая крупной белой рукой подбородок.
– Влюбленный мужчина в советах, как известно, не нуждается.
– Не скажите, он может попасть в затруднительное положение. С влюбленными мужчинами такое происходит сплошь и рядом. Я бывал влюблен, и по себе это знаю. Но я никогда не был так влюблен – никогда! Мне крайне важно знать, что вы думаете о моих шансах? Боюсь, в глазах мистера Озмонда я не слишком… не слишком ценное приобретение.
– Вы хотите, чтобы я вам посодействовала? – спросила, скрестив на груди свои великолепные руки и чуть вздернув левый уголок красиво очерченного рта, мадам Мерль.
– Если бы вы замолвили за меня словечко, я был бы бесконечно вам признателен. Мне не хотелось бы нарушать покой мисс Озмонд, пока я не буду уверен в согласии ее отца.
– Вы очень осмотрительны, это говорит в вашу пользу. Но вы довольно самонадеянно решили, что в моих глазах вы настоящее сокровище.
– Вы всегда были так добры ко мне, – сказал молодой человек, – оттого я к вам и пришел.
– Я всегда добра к тем, у кого хороший Людовик Четырнадцатый. В наше время это большая редкость, чего только за него не получишь.
Хоть мадам Мерль и вздернула левый уголок рта в знак того, что это шутка, Розьер смотрел на нее очень настороженно, даже опасливо.
– А я-то воображал, что нравлюсь вам сам по себе.
– Так оно и есть, но, с вашего разрешения, мы не будем вдаваться в подробности. Прошу простить меня, если мои слова звучат несколько покровительственно, – я нахожу, что вы милы и с головы до ног джентльмен. Но хочу напомнить вам, что не я решаю судьбу Пэнси Озмонд.
– Этого я и не предполагал. Но мне казалось, вы близки с ее семьей, и у меня явилась мысль, что вы можете на них повлиять.
Мадам Мерль задумалась.
– Кого вы называете ее семьей?
– Ее отца, естественно, и, простите, не знаю как перевести, ее belle-m?re.
– Мистер Озмонд, несомненно, ее отец, но жену его вряд ли можно назвать членом семьи Пэнси. Во всяком случае, замужество девочки не имеет к ней никакого отношения.
– Жаль, – вздохнув, сказал с подкупающим чистосердечием Розьер. – Думаю, миссис Озмонд отнеслась бы ко мне благосклонно.
– Очень может быть – особенно, если бы муж ее отнесся к вам неблагосклонно.
– Они так по-разному на все смотрят? – Он удивленно поднял брови.
– На все. Ни в чем не сходятся.
– Жаль, – сказал Розьер. – Мне очень жаль, что так все обстоит. Но это ее дело. Она очень привязана к Пэнси.
– Да, к Пэнси она очень привязана.
– И Пэнси ее очень любит. Она сказала мне, что любит ее совсем как родную мать.
– Значит, вы все же вели с бедной малюткой задушевные разговоры. Сообщили ли вы ей о своих намерениях?
– Упаси бог! – вскричал Розьер, воздевая свою облитую перчаткой руку. – Упаси бог! Сначала я должен знать, совпадают ли они с намерениями ее родных.
– Вы всегда так примерно ведете себя? У вас превосходные принципы, вы во всем следуете правилам хорошего тона.
– Вы, кажется, смеетесь надо мной, мадам Мерль, – пробормотал молодой человек, откидываясь на спинку кресла и разглаживая свои усики. – Этого я от вас не ожидал.
Она покачала головой с видом человека, который знает, что говорит.
– Вы ко мне несправедливы. По-моему, поведение ваше свидетельствует об отменном вкусе; вы подражаете лучшим образцам. Таково, по крайней мере, мое мнение.
– Зачем же я стану волновать ее понапрасну? Я слишком ее люблю, – сказал Нэд Розьер.
– В общем, я рада, что вы решили посоветоваться со мной, – сказала мадам Мерль. – Предоставьте на время все это дело мне; думаю. я смогу вам помочь.
– Выходит, я правильно поступил, что пришел к вам! – радостно воскликнул гость.
– Да, вы поступили умно, – проговорила значительно более прохладным тоном мадам Мерль. – Но, сказав, что я могу вам помочь, я имела в виду – только при условии, если ваши притязания того заслуживают.
Давайте разберем, есть ли у вас для этого основания.
– Видите ли, я человек крайне добропорядочный, – ответил вполне серьезно Розьер. – Не буду утверждать, что у меня нет недостатков, но пороков у меня нет.
– Пока вы перечислили то, чего у вас нет. При этом неизвестно еще, что считать пороками. А каковы ваши добродетели? Что у вас есть? Чем вы располагаете, помимо ваших испанских кружев и дрезденских чашек?
– Кругленькой суммой – у меня небольшое состояние, которое дает мне около сорока тысяч франков годового дохода. При моем умении распорядиться тем, что у меня есть, мы сможем жить припеваючи.
– Припеваючи – нет; сносно – пожалуй. Но и это в зависимости от того, где вы обоснуетесь.
– В Париже, разумеется. Я, во всяком случае, предпочел бы жить в Париже.
Мадам Мерль вздернула левый уголок рта.
– Блистать там вы не сможете – иначе пришлось бы пустить в ход ваши чашки, а они, как известно, бьются.
– Но мы и не хотим блистать. Достаточно того, что мисс Озмонд всегда будет окружена милыми вещами. Когда сама девушка так мила, она может позволить себе даже дешевый faience. И носить она должна только муслин – белый, без намека на узор, – проговорил Розьер мечтательно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231
– Старинные венецианские, – сказала мадам Мерль. – Неплохие кружева.
– Они слишком хороши для камина. Вам следует их носить.
– Говорят, на вашем камине в Париже и не то еще видали.
– Но я, к сожалению, не могу носить свои кружева, – ответил с улыбкой гость.
– Почему бы и нет! А у меня, если я пожелаю носить кружева, найдется кое-что и получше.
Розьер обвел любовным взглядом комнату.
– У вас очень хорошие вещи!
– Не спорю, но я их ненавижу.
– Не хотели бы вы от них избавиться? – спросил без промедления гость.
– Нет. Хорошо, когда есть что ненавидеть, можно дать выход дурным чувствам.
– Я свои вещи люблю, – сказал Розьер, все еще разгоряченный сделанными им только что открытиями. – Но я не для того пришел к вам, чтобы говорить о ваших или моих вещах. – Немного помолчав, он с большой нежностью произнес: – Мисс Озмонд дороже мне всех драгоценных bibelots Европы.
Мадам Мерль широко открыла глаза.
– Вы пришли с тем, чтобы мне это сообщить?
– Я пришел просить у вас совета.
Она смотрела на него дружелюбно насупившись, поглаживая крупной белой рукой подбородок.
– Влюбленный мужчина в советах, как известно, не нуждается.
– Не скажите, он может попасть в затруднительное положение. С влюбленными мужчинами такое происходит сплошь и рядом. Я бывал влюблен, и по себе это знаю. Но я никогда не был так влюблен – никогда! Мне крайне важно знать, что вы думаете о моих шансах? Боюсь, в глазах мистера Озмонда я не слишком… не слишком ценное приобретение.
– Вы хотите, чтобы я вам посодействовала? – спросила, скрестив на груди свои великолепные руки и чуть вздернув левый уголок красиво очерченного рта, мадам Мерль.
– Если бы вы замолвили за меня словечко, я был бы бесконечно вам признателен. Мне не хотелось бы нарушать покой мисс Озмонд, пока я не буду уверен в согласии ее отца.
– Вы очень осмотрительны, это говорит в вашу пользу. Но вы довольно самонадеянно решили, что в моих глазах вы настоящее сокровище.
– Вы всегда были так добры ко мне, – сказал молодой человек, – оттого я к вам и пришел.
– Я всегда добра к тем, у кого хороший Людовик Четырнадцатый. В наше время это большая редкость, чего только за него не получишь.
Хоть мадам Мерль и вздернула левый уголок рта в знак того, что это шутка, Розьер смотрел на нее очень настороженно, даже опасливо.
– А я-то воображал, что нравлюсь вам сам по себе.
– Так оно и есть, но, с вашего разрешения, мы не будем вдаваться в подробности. Прошу простить меня, если мои слова звучат несколько покровительственно, – я нахожу, что вы милы и с головы до ног джентльмен. Но хочу напомнить вам, что не я решаю судьбу Пэнси Озмонд.
– Этого я и не предполагал. Но мне казалось, вы близки с ее семьей, и у меня явилась мысль, что вы можете на них повлиять.
Мадам Мерль задумалась.
– Кого вы называете ее семьей?
– Ее отца, естественно, и, простите, не знаю как перевести, ее belle-m?re.
– Мистер Озмонд, несомненно, ее отец, но жену его вряд ли можно назвать членом семьи Пэнси. Во всяком случае, замужество девочки не имеет к ней никакого отношения.
– Жаль, – вздохнув, сказал с подкупающим чистосердечием Розьер. – Думаю, миссис Озмонд отнеслась бы ко мне благосклонно.
– Очень может быть – особенно, если бы муж ее отнесся к вам неблагосклонно.
– Они так по-разному на все смотрят? – Он удивленно поднял брови.
– На все. Ни в чем не сходятся.
– Жаль, – сказал Розьер. – Мне очень жаль, что так все обстоит. Но это ее дело. Она очень привязана к Пэнси.
– Да, к Пэнси она очень привязана.
– И Пэнси ее очень любит. Она сказала мне, что любит ее совсем как родную мать.
– Значит, вы все же вели с бедной малюткой задушевные разговоры. Сообщили ли вы ей о своих намерениях?
– Упаси бог! – вскричал Розьер, воздевая свою облитую перчаткой руку. – Упаси бог! Сначала я должен знать, совпадают ли они с намерениями ее родных.
– Вы всегда так примерно ведете себя? У вас превосходные принципы, вы во всем следуете правилам хорошего тона.
– Вы, кажется, смеетесь надо мной, мадам Мерль, – пробормотал молодой человек, откидываясь на спинку кресла и разглаживая свои усики. – Этого я от вас не ожидал.
Она покачала головой с видом человека, который знает, что говорит.
– Вы ко мне несправедливы. По-моему, поведение ваше свидетельствует об отменном вкусе; вы подражаете лучшим образцам. Таково, по крайней мере, мое мнение.
– Зачем же я стану волновать ее понапрасну? Я слишком ее люблю, – сказал Нэд Розьер.
– В общем, я рада, что вы решили посоветоваться со мной, – сказала мадам Мерль. – Предоставьте на время все это дело мне; думаю. я смогу вам помочь.
– Выходит, я правильно поступил, что пришел к вам! – радостно воскликнул гость.
– Да, вы поступили умно, – проговорила значительно более прохладным тоном мадам Мерль. – Но, сказав, что я могу вам помочь, я имела в виду – только при условии, если ваши притязания того заслуживают.
Давайте разберем, есть ли у вас для этого основания.
– Видите ли, я человек крайне добропорядочный, – ответил вполне серьезно Розьер. – Не буду утверждать, что у меня нет недостатков, но пороков у меня нет.
– Пока вы перечислили то, чего у вас нет. При этом неизвестно еще, что считать пороками. А каковы ваши добродетели? Что у вас есть? Чем вы располагаете, помимо ваших испанских кружев и дрезденских чашек?
– Кругленькой суммой – у меня небольшое состояние, которое дает мне около сорока тысяч франков годового дохода. При моем умении распорядиться тем, что у меня есть, мы сможем жить припеваючи.
– Припеваючи – нет; сносно – пожалуй. Но и это в зависимости от того, где вы обоснуетесь.
– В Париже, разумеется. Я, во всяком случае, предпочел бы жить в Париже.
Мадам Мерль вздернула левый уголок рта.
– Блистать там вы не сможете – иначе пришлось бы пустить в ход ваши чашки, а они, как известно, бьются.
– Но мы и не хотим блистать. Достаточно того, что мисс Озмонд всегда будет окружена милыми вещами. Когда сама девушка так мила, она может позволить себе даже дешевый faience. И носить она должна только муслин – белый, без намека на узор, – проговорил Розьер мечтательно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231