Она считала его чем-то противоестественным – хуже Ральфа Тачита. Правда, в эту зиму Генриетта, очень обеспокоенная судьбой подруги, была особенно критически настроена. Она не поздравила Изабеллу с новообретенным богатством, заявив, что поздравлять ее не с чем.
– Если бы мистер Тачит посоветовался со мной, – откровенно заявила она, – я бы сказала ему: «Ни в коем случае».
– Вот как! – отвечала Изабелла. – Ты считаешь, деньги таят в себе проклятье. Что ж, очень может быть.
– Оставьте их тому, кто менее вам дорог – вот что я сказала бы.
– Например, тебе? – шутливо заметила Изабелла и тут же спросила: – Ты всерьез полагаешь, что эти деньги погубят меня? – задав этот вопрос совсем иным тоном.
– Надеюсь, не погубят, но, несомненно, помогут развиться твоим опасным наклонностям.
– Любви к роскоши, ты хочешь сказать, – к расточительству?
– Нет, нет, – возразила Генриетта, – я имею в виду нравственную сторону. Любовь к роскоши – это только хорошо: мы, американки, должны выглядеть как можно элегантнее. Вспомни наши западные города – разве что-нибудь здесь может сравниться с ними по роскоши! Надеюсь, ты никогда не станешь гоняться за пошлыми удовольствиями, да к тому же этого я не страшусь. Твоя погибель в том, что ты слишком отдаешься миру своей мечты и слишком мало соприкасаешься с действительной жизнью – с ее трудом, борьбой, страданиями и, не побоюсь сказать этого, – с грязью, с подлинной жизнью вокруг тебя. Ты слишком привередлива и строишь себе слишком много красивых иллюзий. Эти тысячи, которые вдруг свалились на тебя, только еще больше свяжут тебя с узким кругом эгоистических, бессердечных людей, заинтересованных в росте твоих капиталов.
Изабелла расширившимися глазами мысленно взирала на эту зловещую картину.
– Какие же иллюзии я себе строю? – спросила она. – Я всеми силами стараюсь уберечься от них.
– Изволь, – сказала Генриетта. – Ты воображаешь, что можешь жить романтической жизнью, доставляя удовольствие себе и другим. Ты увидишь, что ошибаешься. Какую бы жизнь ты ни вела, чтобы прожить ее не зря, надо вложить в нее душу – а как только ты встанешь на этот путь, она утратит всю свою романтичность и станет, поверь мне, жестокой реальностью. И еще – нельзя всегда доставлять себе удовольствие, иногда приходится доставлять его другим. К этому, я знаю, ты вполне готова, но существует и обратная сторона, более важная, – часто приходится делать то, что вызывает неудовольствие. К этому тоже надо быть готовой и не бояться нанести удар. А вот это тебе как раз претит – ты слишком любишь нравиться, вызывать восхищение. Ты воображаешь, что можно избежать неприятных обязанностей, смотря на жизнь романтическим взглядом, но это иллюзия, это невозможно. Надо быть готовой во многих случаях делать то, что никому не доставляет удовольствия – даже тебе самой.
Изабелла с грустью покачала головой; в глазах ее выразились смятение и тревога.
– И сегодня тебе как раз предоставился такой случай, Генриетта! – сказала она.
Справедливость требует заметить, что мисс Стэкпол, для которой посещение Парижа оказалось, с профессиональной точки зрения, намного удачнее пребывания в Англии, жила вовсе не в мире мечты. Первые четыре недели в столице Франции она провела в обществе мистера Бентлинга, а мистер Бентлинг вовсе не принадлежал к числу мечтателей. Из слов подруги Изабелла узнала, что эти двое почти не разлучались – к вящей пользе Генриетты, поскольку партнер ее, ныне вернувшийся в Англию, превосходно знал Париж. Он все ей разъяснял, все показывал, безотказно исполняя при ней обязанности гида и переводчика. Они вместе завтракали, вместе обедали, вместе ходили в театр, вместе ужинали – словом, можно сказать, жили почти совместной жизнью. Он оказался подлинным другом, неоднократно уверяла нашу героиню Генриетта; до знакомства с ним она не поверила бы, что англичанин может так прийтись ей по душе. Почему-то, хотя Изабелла затруднилась бы сказать почему, союз корреспондентки «Интервьюера» и братца леди Пензл настраивал нашу героиню на веселый лад, а при мысли, что союз этот характеризует каждого из них по достоинству, ей становилось еще веселей. Она не могла избавиться от ощущения, что они, сами того не сознавая, водят друг друга за нос, попавшись в ловушку собственного простодушия. При этом простодушие каждой стороны было самое искреннее. Генриетта чистосердечно верила, будто мистера Бентлинга волнует создание здоровой прессы и упрочение в ней представительниц женского пола, а ее кавалер не менее искренне полагал, что эти самые корреспонденции в «Интервьюере», о котором он так и не составил себе определенного мнения, если хорошенько подумать (что мистер Бентлинг считал вполне себе по силам), существовали единственно для того, чтобы мисс Стэкпол могла изливать в них свои бурные чувства. При всей своей непроницательности каждый из этих не связанных браком людей по крайней мере восполнял в жизни другого пробел, которым тот тяготился. Мистер Бентлинг, с его медлительностью и осмотрительностью, был в восторге от быстрой, неугомонной, решительной женщины, покорившей его сияющим смелостью взором и какой-то первозданной свежестью, – женщины, сумевшей подбавить перцу в ту умственную пищу, которая давно уже казалась ему совершенно безвкусной. С другой стороны, Генриетта наслаждалась обществом джентльмена, который каким-то образом в результате сложного, дорогостоящего, прямо-таки фантастического процесса оказался словно специально для нее созданным и чья праздность, в целом, несомненно, предосудительная, была просто находкой для его занятой по горло спутницы, поскольку из него так и сыпались ясные, общедоступные, хотя отнюдь не исчерпывающие, ответы на все возникавшие у нее вопросы касательно общественной и частной жизни. Эти ответы нередко били в самую точку, и, торопясь с отправкой корреспонденции, она не раз подробно и эффектно излагала их читающей публике. Уж не несло ли Генриетту в бездну, в ту самую бездну, от которой Изабелла, добродушно обороняясь, однажды предостерегала ее? Такая опасность могла грозить Изабелле, но не мисс Стэкпол – вот уж о ком вряд ли можно было подумать, что она согласится раз и навсегда успокоиться, переняв взгляды класса, над которым тяготели все грехи прошлого. Однако Изабелла продолжала добродушно предостерегать приятельницу, и имя любезного брата леди Пензл, сделавшись предметом непочтительных и ве. селых намеков, нет-нет да слетало у нее с языка. Но в этом вопросе кротости Генриетты не было предела: она беззлобно принимала иронию Изабеллы и с удовольствием вспоминала о часах, проведенных^ в обществе этого идеала светского человека, – выражение «светский человек», не в пример прежним временам, теперь вовсе не звучало в ее устах бранным словом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231
– Если бы мистер Тачит посоветовался со мной, – откровенно заявила она, – я бы сказала ему: «Ни в коем случае».
– Вот как! – отвечала Изабелла. – Ты считаешь, деньги таят в себе проклятье. Что ж, очень может быть.
– Оставьте их тому, кто менее вам дорог – вот что я сказала бы.
– Например, тебе? – шутливо заметила Изабелла и тут же спросила: – Ты всерьез полагаешь, что эти деньги погубят меня? – задав этот вопрос совсем иным тоном.
– Надеюсь, не погубят, но, несомненно, помогут развиться твоим опасным наклонностям.
– Любви к роскоши, ты хочешь сказать, – к расточительству?
– Нет, нет, – возразила Генриетта, – я имею в виду нравственную сторону. Любовь к роскоши – это только хорошо: мы, американки, должны выглядеть как можно элегантнее. Вспомни наши западные города – разве что-нибудь здесь может сравниться с ними по роскоши! Надеюсь, ты никогда не станешь гоняться за пошлыми удовольствиями, да к тому же этого я не страшусь. Твоя погибель в том, что ты слишком отдаешься миру своей мечты и слишком мало соприкасаешься с действительной жизнью – с ее трудом, борьбой, страданиями и, не побоюсь сказать этого, – с грязью, с подлинной жизнью вокруг тебя. Ты слишком привередлива и строишь себе слишком много красивых иллюзий. Эти тысячи, которые вдруг свалились на тебя, только еще больше свяжут тебя с узким кругом эгоистических, бессердечных людей, заинтересованных в росте твоих капиталов.
Изабелла расширившимися глазами мысленно взирала на эту зловещую картину.
– Какие же иллюзии я себе строю? – спросила она. – Я всеми силами стараюсь уберечься от них.
– Изволь, – сказала Генриетта. – Ты воображаешь, что можешь жить романтической жизнью, доставляя удовольствие себе и другим. Ты увидишь, что ошибаешься. Какую бы жизнь ты ни вела, чтобы прожить ее не зря, надо вложить в нее душу – а как только ты встанешь на этот путь, она утратит всю свою романтичность и станет, поверь мне, жестокой реальностью. И еще – нельзя всегда доставлять себе удовольствие, иногда приходится доставлять его другим. К этому, я знаю, ты вполне готова, но существует и обратная сторона, более важная, – часто приходится делать то, что вызывает неудовольствие. К этому тоже надо быть готовой и не бояться нанести удар. А вот это тебе как раз претит – ты слишком любишь нравиться, вызывать восхищение. Ты воображаешь, что можно избежать неприятных обязанностей, смотря на жизнь романтическим взглядом, но это иллюзия, это невозможно. Надо быть готовой во многих случаях делать то, что никому не доставляет удовольствия – даже тебе самой.
Изабелла с грустью покачала головой; в глазах ее выразились смятение и тревога.
– И сегодня тебе как раз предоставился такой случай, Генриетта! – сказала она.
Справедливость требует заметить, что мисс Стэкпол, для которой посещение Парижа оказалось, с профессиональной точки зрения, намного удачнее пребывания в Англии, жила вовсе не в мире мечты. Первые четыре недели в столице Франции она провела в обществе мистера Бентлинга, а мистер Бентлинг вовсе не принадлежал к числу мечтателей. Из слов подруги Изабелла узнала, что эти двое почти не разлучались – к вящей пользе Генриетты, поскольку партнер ее, ныне вернувшийся в Англию, превосходно знал Париж. Он все ей разъяснял, все показывал, безотказно исполняя при ней обязанности гида и переводчика. Они вместе завтракали, вместе обедали, вместе ходили в театр, вместе ужинали – словом, можно сказать, жили почти совместной жизнью. Он оказался подлинным другом, неоднократно уверяла нашу героиню Генриетта; до знакомства с ним она не поверила бы, что англичанин может так прийтись ей по душе. Почему-то, хотя Изабелла затруднилась бы сказать почему, союз корреспондентки «Интервьюера» и братца леди Пензл настраивал нашу героиню на веселый лад, а при мысли, что союз этот характеризует каждого из них по достоинству, ей становилось еще веселей. Она не могла избавиться от ощущения, что они, сами того не сознавая, водят друг друга за нос, попавшись в ловушку собственного простодушия. При этом простодушие каждой стороны было самое искреннее. Генриетта чистосердечно верила, будто мистера Бентлинга волнует создание здоровой прессы и упрочение в ней представительниц женского пола, а ее кавалер не менее искренне полагал, что эти самые корреспонденции в «Интервьюере», о котором он так и не составил себе определенного мнения, если хорошенько подумать (что мистер Бентлинг считал вполне себе по силам), существовали единственно для того, чтобы мисс Стэкпол могла изливать в них свои бурные чувства. При всей своей непроницательности каждый из этих не связанных браком людей по крайней мере восполнял в жизни другого пробел, которым тот тяготился. Мистер Бентлинг, с его медлительностью и осмотрительностью, был в восторге от быстрой, неугомонной, решительной женщины, покорившей его сияющим смелостью взором и какой-то первозданной свежестью, – женщины, сумевшей подбавить перцу в ту умственную пищу, которая давно уже казалась ему совершенно безвкусной. С другой стороны, Генриетта наслаждалась обществом джентльмена, который каким-то образом в результате сложного, дорогостоящего, прямо-таки фантастического процесса оказался словно специально для нее созданным и чья праздность, в целом, несомненно, предосудительная, была просто находкой для его занятой по горло спутницы, поскольку из него так и сыпались ясные, общедоступные, хотя отнюдь не исчерпывающие, ответы на все возникавшие у нее вопросы касательно общественной и частной жизни. Эти ответы нередко били в самую точку, и, торопясь с отправкой корреспонденции, она не раз подробно и эффектно излагала их читающей публике. Уж не несло ли Генриетту в бездну, в ту самую бездну, от которой Изабелла, добродушно обороняясь, однажды предостерегала ее? Такая опасность могла грозить Изабелле, но не мисс Стэкпол – вот уж о ком вряд ли можно было подумать, что она согласится раз и навсегда успокоиться, переняв взгляды класса, над которым тяготели все грехи прошлого. Однако Изабелла продолжала добродушно предостерегать приятельницу, и имя любезного брата леди Пензл, сделавшись предметом непочтительных и ве. селых намеков, нет-нет да слетало у нее с языка. Но в этом вопросе кротости Генриетты не было предела: она беззлобно принимала иронию Изабеллы и с удовольствием вспоминала о часах, проведенных^ в обществе этого идеала светского человека, – выражение «светский человек», не в пример прежним временам, теперь вовсе не звучало в ее устах бранным словом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231