Так, например, мне хотелось бы представить вам кое-кого из гостей.
– Нет, прошу вас, не надо. Я предпочитаю посидеть с вами. Разве что вы представите меня той юной леди в голубом. У нее такое прелестное личико.
– Той, что говорит с румяным молодым человеком? Это дочь моего мужа.
– Он просто счастливец, ваш муж. Какая милая барышня.
– Вы должны с ней познакомиться. – С удовольствием… через несколько минут. Мне приятно смотреть на нее отсюда. – Скоро, однако, он перестал на нее смотреть; его взор снова и снова обращался к миссис Озмонд. – А знаете, я был неправ, Когда сказал, что вы переменились, – продолжал он, несколько секунд Помолчав. – В общем, на мой взгляд, вы все та же.
– И, однако, я убедилась, что замужество все меняет, – подхватила шутливым тоном Изабелла.
– Как правило, это очень сильно сказывается, но на вас нет. А я, как видите, не последовал вашему примеру.
– Меня это удивляет.
– Вам-то это должно быть понятно, миссис Озмонд. А впрочем, я хотел бы жениться, – добавил он уже с большей непринужденностью.
– Что может быть легче, – сказала, поднимаясь с места Изабелла, и вдруг со жгучим, пожалуй, слишком уж неприкрытым раскаянием подумала, кому-кому, но не ей бы это говорить. Оттого, быть может, что лорд Уорбертон угадал раскаяние, он великодушно промолчал и не спросил ее, почему же в таком случае она не облегчила ему задачи.
Эдвар Розьер тем временем пристроился на диване возле чайного столика Пэнси. Сначала он заговорил с ней о пустяках, и она поинтересовалась, что за джентльмен беседует с ее мачехой.
– Он английский лорд, – сказал Розьер. – Это все, что мне о нем известно.
– Наверное, ему надо предложить чаю. Англичане ведь любят чай.
– Да не думайте вы об этом. Я должен сказать вам кое-что очень важное.
– Не говорите так громко, вас могут услышать, – сказала Пэнси.
– Никто ничего не услышит, если вы будете сидеть с таким видом, словно единственная в вашей жизни забота – скоро ли закипит чайник.
– Его только что долили, с прислуги нельзя спускать глаз. – И, чувствуя всю тяжесть ответственности, Пэнси вздохнула.
– Знаете, что заявил мне сейчас ваш отец? Будто вы уже не помните того, что сказали мне неделю назад!
– Конечно, всего, что я говорю, я не помню. Какая же девушка может помнить все? Но то, что я сказала вам, я помню.
– Он говорит, что вы меня забыли.
– Нет, нет, я не забыла вас, – сказала Пэнси, и ее жемчужные зубки блеснули в заученной улыбке.
– Значит, все остается по-прежнему?
– Нет, не совсем. Папа был страшно строг со мной.
– Что он с вами сделал?
– Он спросил меня, что со мной сделали вы, и я все ему рассказала. И тогда он запретил мне выходить за вас замуж.
– А вы не обращайте внимания.
– Нет, нет, это невозможно. Я не могу ослушаться папу.
– Даже ради того, кто любит вас так, как я, и кого вы делали вид, что любите?
Приподняв крышку чайника, в котором заваривался чай, и глядя в сей сосуд, Пэнси обронила шесть слов в его ароматные глубины.
– Я вас люблю все так же.
– Какой мне от этого прок?
– Не знаю, – сказала Пэнси, поднимая свои милые затуманившиеся глаза.
– Этого я от вас не ожидал, – простонал бедный Розьер.
Отослав слугу с чашкой чая, она произнесла после паузы:
– Пожалуйста, больше со мной не говорите.
– Это все, что вы можете сказать мне в утешение?
– Папа не велел мне с вами разговаривать.
. – И вы готовы мной пожертвовать? Нет, это уж чересчур!
– Если бы вы немного подождали! – сказала она еле слышным голосом, в котором нетрудно было, однако, расслышать предательскую дрожь/
– Конечно, я буду ждать, если вы не отнимете у меня надежды. Но знайте, вы меня убиваете.
– Я не отступаюсь от вас, нет, нет, – сказала Пэнси.
– Он постарается выдать вас замуж за кого-нибудь другого.
– Я ни за кого не выйду.
– Тогда, чего мы ждем?
Она снова в нерешительности помолчала.
– Я поговорю с миссис Озмонд, она нам поможет.
Так она чаще всего называла свою мачеху.
– Она не поможет нам. Она боится.
– Боится чего?
– Вашего отца, надо полагать.
Пэнси покачала головой.
– Она никого не ооится. Нам надо набраться терпения.
– Какое убийственное слово, – простонал с потерянным видом Розьер; забыв про все правила благовоспитанности, он подпер обеими руками поникшую с какой-то меланхолической грацией голову и сидел, уставившись на ковер. Вскоре, однако, он ощутил, что вокруг него все пришло в движение, и, подняв глаза, увидел, как Пэнси присела в реверансе – это был все тот же ее милый монастырский реверанс – перед английским лордом, которого подвела к ней миссис Озмонд.
39
Вдумчивый читатель, вероятно, не удивится, узнав, что после замужества своей кузины, Ральф видел ее значительно реже, чем до сего события – события, воспринятого им таким образом, что это вряд ли могло способствовать установлению между ними большей близости. Ральф высказал, как мы знаем, все, что у него было на душе, и потом к этой теме не возвращался, ибо Изабелла не предлагала ему продолжить разговор, который составил в их отношениях эпоху и все изменил – изменил так, как Ральф и опасался, а не так, как втайне надеялся. Ничуть не охладив желания Изабеллы вступить в брак, разговор этот едва не погубил их дружбы. Они никогда больше ни словом не касались мнения Ральфа об Озмонде и, обходя эту тему нерушимым молчанием, умудрялись сохранять видимость взаимной откровенности. Тем не менее все изменилось, как часто говорил себе Ральф, увы, все изменилось. Изабелла не простила ему, она вовек ему не простит, – вот все, чего он добился.
Она верила, что простила, думала, что ничто не может ее задеть, и поскольку кузина его была и очень великодушна, и очень горда, уверенность эта отчасти соответствовала истине. Но независимо от того, оправдаются ли его предсказания или нет, он все равно нанес ей обиду, причем из числа тех обид, что женщины помнят дольше всего. Став женой Озмонда, она никогда уже не сможет быть ему другом. Если в новой своей роли она обретет ожидаемое счастье, что же, как не презрение, будет испытывать она к тому, кто пытался заранее отравить столь дорогое ее сердцу блаженство? Если, напротив, предостережения Ральфа оправдаются, данный ею зарок, что он никогда об этом не узнает, будет тяготить ее душу, и Изабелла рано или поздно возненавидит своего кузена. Весь год после замужества Изабеллы таким беспросветным представлялось Ральфу будущее, и если мысли его покажутся читателю болезненно мрачными, то пусть он все же вспомнит, что Ральф не был во цвете здоровья и сил. Он утешал себя по мере возможности тем, что держался (как он полагал) великолепно и даже присутствовал на церемонии, соединившей Изабеллу с Озмондом, состоявшейся в июле месяце во Флоренции. Ральф знал от миссис Тачит, что кузина его собиралась сначала сочетаться браком у себя на родине, но, так как она в первую очередь стремилась к наибольшей простоте, то, несмотря на очевидную готовность Озмонда совершить любое, самое далекое путешествие, в конце концов решила, что лучше всего осуществит свое стремление, если, недолго думая, обвенчается в ближайшей церкви у первого же священника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231
– Нет, прошу вас, не надо. Я предпочитаю посидеть с вами. Разве что вы представите меня той юной леди в голубом. У нее такое прелестное личико.
– Той, что говорит с румяным молодым человеком? Это дочь моего мужа.
– Он просто счастливец, ваш муж. Какая милая барышня.
– Вы должны с ней познакомиться. – С удовольствием… через несколько минут. Мне приятно смотреть на нее отсюда. – Скоро, однако, он перестал на нее смотреть; его взор снова и снова обращался к миссис Озмонд. – А знаете, я был неправ, Когда сказал, что вы переменились, – продолжал он, несколько секунд Помолчав. – В общем, на мой взгляд, вы все та же.
– И, однако, я убедилась, что замужество все меняет, – подхватила шутливым тоном Изабелла.
– Как правило, это очень сильно сказывается, но на вас нет. А я, как видите, не последовал вашему примеру.
– Меня это удивляет.
– Вам-то это должно быть понятно, миссис Озмонд. А впрочем, я хотел бы жениться, – добавил он уже с большей непринужденностью.
– Что может быть легче, – сказала, поднимаясь с места Изабелла, и вдруг со жгучим, пожалуй, слишком уж неприкрытым раскаянием подумала, кому-кому, но не ей бы это говорить. Оттого, быть может, что лорд Уорбертон угадал раскаяние, он великодушно промолчал и не спросил ее, почему же в таком случае она не облегчила ему задачи.
Эдвар Розьер тем временем пристроился на диване возле чайного столика Пэнси. Сначала он заговорил с ней о пустяках, и она поинтересовалась, что за джентльмен беседует с ее мачехой.
– Он английский лорд, – сказал Розьер. – Это все, что мне о нем известно.
– Наверное, ему надо предложить чаю. Англичане ведь любят чай.
– Да не думайте вы об этом. Я должен сказать вам кое-что очень важное.
– Не говорите так громко, вас могут услышать, – сказала Пэнси.
– Никто ничего не услышит, если вы будете сидеть с таким видом, словно единственная в вашей жизни забота – скоро ли закипит чайник.
– Его только что долили, с прислуги нельзя спускать глаз. – И, чувствуя всю тяжесть ответственности, Пэнси вздохнула.
– Знаете, что заявил мне сейчас ваш отец? Будто вы уже не помните того, что сказали мне неделю назад!
– Конечно, всего, что я говорю, я не помню. Какая же девушка может помнить все? Но то, что я сказала вам, я помню.
– Он говорит, что вы меня забыли.
– Нет, нет, я не забыла вас, – сказала Пэнси, и ее жемчужные зубки блеснули в заученной улыбке.
– Значит, все остается по-прежнему?
– Нет, не совсем. Папа был страшно строг со мной.
– Что он с вами сделал?
– Он спросил меня, что со мной сделали вы, и я все ему рассказала. И тогда он запретил мне выходить за вас замуж.
– А вы не обращайте внимания.
– Нет, нет, это невозможно. Я не могу ослушаться папу.
– Даже ради того, кто любит вас так, как я, и кого вы делали вид, что любите?
Приподняв крышку чайника, в котором заваривался чай, и глядя в сей сосуд, Пэнси обронила шесть слов в его ароматные глубины.
– Я вас люблю все так же.
– Какой мне от этого прок?
– Не знаю, – сказала Пэнси, поднимая свои милые затуманившиеся глаза.
– Этого я от вас не ожидал, – простонал бедный Розьер.
Отослав слугу с чашкой чая, она произнесла после паузы:
– Пожалуйста, больше со мной не говорите.
– Это все, что вы можете сказать мне в утешение?
– Папа не велел мне с вами разговаривать.
. – И вы готовы мной пожертвовать? Нет, это уж чересчур!
– Если бы вы немного подождали! – сказала она еле слышным голосом, в котором нетрудно было, однако, расслышать предательскую дрожь/
– Конечно, я буду ждать, если вы не отнимете у меня надежды. Но знайте, вы меня убиваете.
– Я не отступаюсь от вас, нет, нет, – сказала Пэнси.
– Он постарается выдать вас замуж за кого-нибудь другого.
– Я ни за кого не выйду.
– Тогда, чего мы ждем?
Она снова в нерешительности помолчала.
– Я поговорю с миссис Озмонд, она нам поможет.
Так она чаще всего называла свою мачеху.
– Она не поможет нам. Она боится.
– Боится чего?
– Вашего отца, надо полагать.
Пэнси покачала головой.
– Она никого не ооится. Нам надо набраться терпения.
– Какое убийственное слово, – простонал с потерянным видом Розьер; забыв про все правила благовоспитанности, он подпер обеими руками поникшую с какой-то меланхолической грацией голову и сидел, уставившись на ковер. Вскоре, однако, он ощутил, что вокруг него все пришло в движение, и, подняв глаза, увидел, как Пэнси присела в реверансе – это был все тот же ее милый монастырский реверанс – перед английским лордом, которого подвела к ней миссис Озмонд.
39
Вдумчивый читатель, вероятно, не удивится, узнав, что после замужества своей кузины, Ральф видел ее значительно реже, чем до сего события – события, воспринятого им таким образом, что это вряд ли могло способствовать установлению между ними большей близости. Ральф высказал, как мы знаем, все, что у него было на душе, и потом к этой теме не возвращался, ибо Изабелла не предлагала ему продолжить разговор, который составил в их отношениях эпоху и все изменил – изменил так, как Ральф и опасался, а не так, как втайне надеялся. Ничуть не охладив желания Изабеллы вступить в брак, разговор этот едва не погубил их дружбы. Они никогда больше ни словом не касались мнения Ральфа об Озмонде и, обходя эту тему нерушимым молчанием, умудрялись сохранять видимость взаимной откровенности. Тем не менее все изменилось, как часто говорил себе Ральф, увы, все изменилось. Изабелла не простила ему, она вовек ему не простит, – вот все, чего он добился.
Она верила, что простила, думала, что ничто не может ее задеть, и поскольку кузина его была и очень великодушна, и очень горда, уверенность эта отчасти соответствовала истине. Но независимо от того, оправдаются ли его предсказания или нет, он все равно нанес ей обиду, причем из числа тех обид, что женщины помнят дольше всего. Став женой Озмонда, она никогда уже не сможет быть ему другом. Если в новой своей роли она обретет ожидаемое счастье, что же, как не презрение, будет испытывать она к тому, кто пытался заранее отравить столь дорогое ее сердцу блаженство? Если, напротив, предостережения Ральфа оправдаются, данный ею зарок, что он никогда об этом не узнает, будет тяготить ее душу, и Изабелла рано или поздно возненавидит своего кузена. Весь год после замужества Изабеллы таким беспросветным представлялось Ральфу будущее, и если мысли его покажутся читателю болезненно мрачными, то пусть он все же вспомнит, что Ральф не был во цвете здоровья и сил. Он утешал себя по мере возможности тем, что держался (как он полагал) великолепно и даже присутствовал на церемонии, соединившей Изабеллу с Озмондом, состоявшейся в июле месяце во Флоренции. Ральф знал от миссис Тачит, что кузина его собиралась сначала сочетаться браком у себя на родине, но, так как она в первую очередь стремилась к наибольшей простоте, то, несмотря на очевидную готовность Озмонда совершить любое, самое далекое путешествие, в конце концов решила, что лучше всего осуществит свое стремление, если, недолго думая, обвенчается в ближайшей церкви у первого же священника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231