– Я? Вас? Никогда!
– Надеюсь, что нет. Ведь неприязнь беспредельна: ей нет конца, стоит только невзлюбить человека. Вот как ваш кузен: ему уже не преодолеть неприязни ко мне. Какое-то врожденное отталкивание натур – если можно назвать так чувство, которое испытывает только одна сторона. Я-то ничего не имею против него и не таю никакого зла, хотя он несправедлив ко мне. Справедливое отношение – вот все, что мне надо. Тем не менее он джентльмен, в этом ему не откажешь: я знаю, он никогда не позволит сказать себе обо мне ничего дурного за моей спиной. Cartes sur table! – и, помолчав, закончила: – Я не боюсь его.
– Надеюсь, что нет! – воскликнула Изабелла и добавила, что Ральф добрейшее в мире существо. Однако ей вспомнилось, что при ее первых расспросах о мадам Мерль Ральф употребил выражения, которые эта леди могла бы счесть для себя обидными, хотя прямо ничего сказано не было. «Какая-то кошка между ними пробежала», – только и позволила сказать себе Изабелла. Если за всем этим крылось что-то серьезное, к их ссоре следовало отнестись с уважением, если же нет, не стоило и задумываться над нею. При всей ее любознательности Изабелле по самой ее природе всегда претило отодвигать завесы или заглядывать в неосвещенные углы. Жажда знать сочеталась в ней со счастливой способностью оставаться в полном неведении.
Но порою мадам Мерль бросала фразы, которые немало ее удивляли, заставляя подымать тонкие брови и потом еще долго размышлять над ее словами.
– Я много бы дала, чтобы вернуть себе ваши годы, – вдруг вырвалось однажды у мадам Мерль с такой горечью, что ее не могла скрыть даже пелена светской легкости, в которую эта леди обычно все облекала. – Если бы я могла начать все сначала и жизнь моя не была бы уже прожита!
– Но ваша жизнь еще вовсе не прожита, – тихо сказала Изабелла, исполненная чуть ли не благоговения.
– Увы, лучшие годы уже прошли, и прошли бесплодно.
– Почему же бесплодно? – возразила Изабелла.
– Почему? А что у меня есть? Ни мужа, ни детей, ни состояния, ни положения, ни даже следов Сылой красоты, поскольку таковой и не было.
– Но у вас так много друзей!
– Друзей? Я в этом не убеждена! – воскликнула мадам Мерль.
– Вы ошибаетесь. А ваши воспоминания, репутация, таланты… Но мадам Мерль прервала ее.
– Что дали мне мои таланты? Ничего, кроме необходимости прибегать к ним вновь и вновь – чтобы убивать часы, убивать годы, обманывая себя видимостью деятельности, пытаясь найти в них забвение. Что же до моей репутации и воспоминаний – чем меньше о них говорить, тем лучше. Вы будете питать ко мне дружеские чувства, пока не найдете им лучшего применения.
– Я не изменюсь к вам. Вот увидите! – воскликнула Изабелла.
– Да, вас я постараюсь сохранить. – И мадам Мерль устремила на Изабеллу печальный взгляд. – Когда я говорю, что хотела бы вернуть себе ваши годы, я имею в виду – со всеми присущими вам свойствами: прямотой, великодушием, искренностью. С такими свойствами я, возможно, лучше бы распорядилась своей жизнью.
– Что же вы сделали бы из того, что не сумели?
Мадам Мерль сняла с пюпитра ноты – она сидела у фортепьяно – и, заговорив с Изабеллой, резко повернулась к ней на вертящемся табурете, машинально листая страницы.
– Я очень честолюбива, – проговорила она наконец.
– И ваши честолюбивые планы не исполнились. Они, наверное, были грандиозны.
– Да, грандиозны. Я показалась бы смешной, если бы стала говорить о них.
«Интересно, что это было, – подумала Изабелла, – уж не надеялась ли мадам Мерль носить корону?»
– Не знаю, что вы понимаете под успехом, – сказала она вслух. – Но вам он, конечно, сопутствовал. Мне, во всяком случае, вы кажетесь олицетворением успеха.
Мадам Мерль с улыбкой отложила ноты.
– А что вы понимаете под успехом?
– Вы явно ждете услышать очень скромные требования. Извольте. Успех – это когда сбываются мечты нашей юности.
– Ах, – сказала мадам Мерль, – у меня они так и не сбылись. Но мои мечты были так грандиозны… так немыслимы. Да простит меня бог, я не отучилась мечтать и сейчас. – И, повернувшись снова к фортепьяно, заиграла что-то возвышенное.
Назавтра она сказала Изабелле, что ее определение успеха – спору нет – прелестно, но пугающе пессимистично. Если мерить такой мерой, кто же тогда знал успех? Мечты нашей юности, что и говорить, упоительны, они – божественны! Но где тот человек, у которого они сбылись?
– У меня… то есть не все, конечно, – осмелилась заявить Изабелла.
– Уже? Ну это, наверное, те мечты, которым вы предавались не далее как вчера.
– Я начала мечтать в очень раннем возрасте, – улыбнулась Изабелла.
– Ну, если вы имеете в виду детские мечты – розовый бант и куклу с закрывающимися глазами…
– Нет, я вовсе не это имею в виду.
– Значит, молодого человека с усиками, стоящего перед вами на коленях.
– Нет, и не это, – горячо запротестовала Изабелла.
Горячность эта, по-видимому, не ускользнула от мадам Мерль. – О, я, кажется, попала в точку. В жизни каждой женщины был молодой человек с усиками. Неизбежный молодой человек. Он не в счет.
Изабелла помолчала немного и затем с крайней – весьма характерной – непоследовательностью сказала:
– Почему не в счет? Молодой человек молодому человеку рознь.
– Ваш, конечно, идеален, не так ли? – спросила мадам Мерль, смеясь. – Ну, если в нем воплотились ваши мечты, мне остается только поздравить вас. Это огромный успех. Но почему, скажите на милость, вы не умчались с ним в его замок в Апеннинах?
– У него нет замка в Апеннинах.
– А что у него есть? Уродливый кирпичный дом на Сороковой улице? Помилуйте, какой же это идеал.
– Мне все равно, какой у него дом, – сказала Изабелла.
– Что значит молодость! Поживите с мое, и вы поймете, что у каждого человеческого существа есть своя раковина и пренебрегать ею ни в коем случае нельзя. Под раковиной я разумею все окружающие нас жизненные обстоятельства. На свете нет просто мужчин и женщин – мы все состоим из целого набора аксессуаров. Что такое наше «я»? С чего оно начинается? Где кончается? Оно охватывает все, что нам принадлежит, – и, наоборот, все, что нам принадлежит, определяет нас. Для меня не подлежит сомнению, что значительная часть моего «я» – в платье, которое я себе выбираю. Я с большим почтением отношусь к вещам. Ваше «я» – для других людей – в том, что его выражает: ваш дом, мебель, одежда, книги, которые вы читаете, общество, в котором вращаетесь, – все они выражают ваше «я».
Все это было сплошной метафизикой, впрочем, как и многое другое в прежних рассуждениях мадам Мерль. Изабелле очень нравилась метафизика, тем не менее она не сочла возможным подписаться под смелым анализом человеческой личности, представленным ее приятельницей.
– Я не согласна с вами, – объявила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231