Следует при этом добавить, что графиня во время их экскурсий в прошлое отказывалась от каких бы то ни было действенных проявлений любознательности и предпочитала, сидя в карете, то и дело восклицать – до чего же это все интересно! Подобным образом осматривала она до сих пор и Колизей – к величайшему разочарованию племянницы, которая, при всем должном уважении к тетушке, не могла понять, почему бы той не выйти из экипажа и не заглянуть внутрь здания. Пэнси так редко выпадал случай послоняться, что мнение ее надо считать не вполне бескорыстным: возможно, она даже питала тайную надежду, что если гостья ее отца окажется внутри, то удастся уговорить ее подняться на верхние ярусы. Как-то в один из тех чудесных дней, когда ветреный март нежданно дохнет весною, графиня заявила о своей готовности совершить сей подвиг Три дамы вместе вошли в Колизей, но Изабелла сразу же отделилась от спутниц, желая побродить в одиночестве. Она не раз поднималась на эти полуразрушенные уступы, откуда некогда римская толпа ревом выражала одобрение и где теперь в глубоких трещинах растут лишь полевые цветы, если только им дают на это соизволение; нынче же Изабелла чувствовала себя утомленной и расположенной посидеть на разоренной арене. К тому же она нуждалась в передышке, ибо графиня чаще требовала внимания к себе, нежели удостаивала своим, и Изабелла рассчитывала, что, оказавшись вдвоем с племянницей, она позволит хотя бы легчайшему слою пыли осесть на скандальной летописи Арниды. Посему она осталась внизу, меж тем как Пэнси подвела свою сумасбродную тетушку к крутой кирпичной лестнице, у подножья которой сторож отпирает высокую деревянную дверь. Огромное замкнутое пространство наполовину тонуло в тени. Клонящееся к закату солнце возродило красноватый оттенок огромных травертиновых плит – только он и говорил о жизни среди этой колоссальной руины. То тут, то там мелькала иногда фигура крестьянина или туриста, глядевшего, задрав голову, на далекую полосу неба, где в прозрачной тишине кружат и ныряют несметные ласточки. Изабелла вскоре заметила, что привлекла к себе внимание одного из посетителей; подобно ей, он обосновался в середине арены и, вскинув голову, смотрел на Изабеллу с неким характерным, запомнившимся ей несколько недель назад выражением неколебимой вопреки всем неудачам решимости. Так смотреть мог нынче только мистер Эдвард Розьер; действительно, то был он, занятый обдумыванием вопроса – не заговорить ли ему с ней? Убедившись, что она без спутников, упомянутый джентльмен подошел к Изабелле и сказал, что пусть она и не отвечает на его письма, но, быть может, все же не отвратит слух от его речей. Изабелла поставила его в известность, что падчерица ее здесь же, в Колизее, поэтому она способна уделить ему от силы пять минут. После чего, достав часы, он опустился на обломок плиты.
– Коротко говоря, – сказал Эдвард Розьер, – я продал все свои безделушки! – Изабелла невольно вскрикнула от ужаса – так, будто он сказал ей, что ему выдернули все зубы. – Я продал их с аукциона у Друо, – продолжал он. – Это произошло три дня назад, и мне сообщили по телеграфу результаты. Они превзошли все ожидания.
– Я рада за вас, но предпочла бы, чтобы вы сохранили свои прелестные вещи.
– Зато теперь у меня есть наличные – пятьдесят тысяч долларов. Как, на взгляд мистера Озмонда, достаточно я теперь богат?
– Вы ради этого их и продали? – спросила Изабелла мягко.
– Ради чего же еще? Только об этом я и думаю. Я отправился в Париж и все подготовил. Присутствовать на аукционе я не мог: не мог бы смотреть на то, как все они уходят от меня, это бы меня убило. Я передал их в надежные руки, и они проданы по самой дорогой цене. Но знайте, эмали свои я сохранил. Итак, деньги у меня в кармане и теперь он не сможет уже сказать, что я беден! – воскликнул молодой человек.
– Он скажет теперь, что вы неразумны, – ответила Изабелла так будто Гилберт Озмонд не говорил этого и раньше.
Розьер внимательно посмотрел на нее.
– По вашему мнению, без моих безделушек я – ничто? По-вашему, они лучшее, что у меня было? Так мне и заявили в Париже. О, на сей счет со мной были достаточно откровенны. Но они ведь не видели ее.
– Мой друг, как я желаю вам добиться успеха! – сказала очень ласково Изабелла. – Вы его заслужили.
– Вы сказали это так грустно, словно заранее знаете, что я его не добьюсь. – И он испытующе с нескрываемой тревогой посмотрел ей в глаза. Держался мистер Розьер как человек, который знает, что в течение недели о нем говорил весь Париж, и чувствует себя от этого на целых полголовы выше, но притом не без горечи подозревает, что, несмотря на подобное возвышение, кое-кто упрямо продолжает считать его мелковатым. – Я знаю, что произошло, пока меня не было, – продолжал он. – На что может мистер Озмонд надеяться, после того как она отказала лорду Уорбертону?
– На то, что она выйдет замуж за другого знатного жениха.
– За какого другого?
– За того, кого выберет ей он.
Розьер медленно поднялся и положил часы в кармашек жилета.
– Вы над кем-то смеетесь, миссис Озмонд, но на сей раз, мне кажется, не надо мной.
– Я и не думала смеяться. Я вообще смеюсь очень редко, – сказала Изабелла. – А теперь вам пора идти.
– Мне нечего бояться! – заявил, не двигаясь с места, Розьер.
Пусть так; но, видно, для вящей уверенности он заявил об этом весьма громогласно, приподнимаясь с наилюбезнейшим видом на цыпочки и оглядывая Колизей, словно там была толпа зрителей.
Изабелла заметила, что мистер Розьер внезапно изменился в лице: зрителей оказалось больше, чем он предполагал. Она обернулась и увидела, что обе ее спутницы возвращаются после своего восхождения.
– Вам, правда, пора уходить, – сказала она торопливо.
– Ах, сударыня, сжальтесь надо мной! – прошептал Эдвард Розьер тоном, чрезвычайно не вяжущимся со сделанным им сейчас заявлением. Потом с неожиданным жаром, как одолеваемый невзгодами человек, напавший вдруг на счастливую мысль, добавил: – Эта дама не графиня ли Джемини? Я жажду быть ей представленным.
Изабелла пристально посмотрела на него.
– Ее брат нисколько не считается с ее мнением.
– Послушать вас, так он просто изверг!
Повернув голову, он встретился взглядом с графиней Джемини, которая приближалась к ним, опередив Пэнси, воодушевленная отчасти тем обстоятельством, что невестка ее, как она успела уже разглядеть, беседует с молодым человеком весьма приятной наружности.
– Я рада, что вы сохранили свои эмали! – сказала Изабелла, покидая его и направляясь прямо к Пэнси, которая при виде Эдварда Розьеpa, опустив глаза, застыла на месте. – Пойдемте, сядем в карету, – сказала она мягко. – а, нам пора возвращаться, – сказала еще более мягко Пэнси и двинулась к выходу, не возроптав, не дрогнув, не оглянувшись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231