Их падение сопровождалось перепуганными воплями и болезненными стонами, взметнувшимися над стенами, и Хью устремился по переходам, коря себя в душе за глупость и беззаботность и изрыгая во весь голос проклятия на головы своих подчиненных за те же прегрешения. Бог наказал их меньше, чем они того заслуживали: лишь один из латников оказался серьезно раненым, изрядно оглушило также одного из лакеев, расхрабрившегося сверх меры, и еще одного из йоменских отпрысков, у которого по молодости оказалось в буйной головушке больше дерзости, чем здравого смысла.
Шотландцы скалили зубы и громко бахвалились, играя на нервах защитников замка, но Хью холодно пообещал собственноручно выдернуть ноги каждому, кто посмеет высунуться или гаркнет в ответ хоть что-нибудь, заверив, что тут же вправит им эти самые ноги и заставит потерпевшего вновь взять оружие в руки. Несмотря на пустоту в амбразурах, шотландцы продолжали забрасывать их стрелами. Стрелы со свистом проносились сквозь амбразуры и над стенами по мере того, как заряжались арбалеты или что там у них было, только теперь они несли на себе горящие факелы, а также тряпки, пропитанные экскрементами и чем-то еще, таинственно вонючим.
Хью послал одного из слуг во внутренний двор, приказав ему привести десяток крепких женщин, чтобы те занялись тушением разгоравшихся пожаров, а затем собрали и уничтожили вонючее тряпье. Голос, которым он отдавал приказ, звучал спокойно и бесстрастно, но в душе Хью испытывал острейшую тоску и такую безнадежность, что опускались руки. Огнем балуются всегда, даже при самом краткосрочном налете, но распространение хвори приносит плоды лишь по истечении недель или месяцев, стало быть, — осада, основная армия. И не потому ли они с такой беззаботной легкостью транжирят свои стрелы, что рассчитывают пополнить припасы в арсеналах армии, которая уже на подходе?
Хью отошел назад и, навалившись на зубец стены, рассеянно скользнул взглядом по внутреннему подъемному мосту и выглянул во двор, чтобы немного отвлечься: созерцанием противника был сыт по горло. Все тем же рассеянным взглядом он проводил вереницу женщин, приближавшуюся к подъемному мосту. Их было гораздо больше, чем он запрашивал, и они вели на поводу осликов, запряженных в небольшие повозки. Это показалось ему странным; он лишь с трудом мог представить себе прок, который можно извлечь из ослов и повозок при тушении пожаров и сборе вонючих тряпок, но не стал ломать над этим голову. Ему предстояло решить гораздо более важный и насущный вопрос: оказывать ли сопротивление целой армии, если она подступится к воротам? Будь он один, этот вопрос не пришел бы ему в голову, но в донжоне терпеливо ждали своей участи Одрис и Эрик. Едва Хью подумал о жене и сыне, живот свело острой болью, и он содрогнулся в приступе паники.
Внезапно его ноздрей коснулся тонкий приятный запах, и рот мгновенно заполнился тягучей слюною. Хью встрепенулся, лихорадочно метнулся к лесенке и, сломя голову, помчался к ближайшей из повозок, в которой уже разглядел огромный котел с тушеным мясом, испускавшим ароматный парок. Одновременно с этим до него дошло, что боль и пустота в желудке имеют более материальные причины, чем страх перед обложившими Хьюг шотландцами: измышления этой отвратительной женщины отбили у него весь аппетит, и он с самого раннего утра и крошки не положил в рот.
После того как неприятная пустота в желудке сменилась блаженным чувством сытости, Хью обнаружил, что сложившаяся военная ситуация имеет важнейший аспект, который он до тех пор не рассматривал. В прошлом шотландцы редко утруждали себя осадой замков. И окажись под стенами Хьюга благородные норманнские и англо-норманнские рыцари короля Дэвида, придерживавшиеся, как правило, традиционных способов ведения военных действий, они либо вообще не стали бы связываться с осадой, либо завязали бы переговоры, в результате которых осажденные смогли бы выторговать более или менее приемлемые условия сдачи на милость победителя. Беда состояла в том, что дикари в кильтах, бесновавшиеся под стенами Хьюга, понятия не имели о чести, верности данному слову и прочих куртуазных условностях, характерных для благородных дворян. Эти северные горцы, которых чаще всего называли гэллоуэйскими пиктами, были известны своей непримиримой жестокостью и бессердечием, в том числе и по отношению к иным подданным шотландской Короны, населявшим южные окраины. Так что о сдаче им замка думать не приходилось — эту мысль вообще следовало выбросить из головы.
Поборов все сомнения, Хью вновь поднялся на стену и медленно зашагал вдоль нее, пытаясь высмотреть в быстро сгущавшихся сумерках хоть что-то подозрительное в подступавших ко рву зарослях. Как ни напрягал он зрение, высмотреть ничего не удавалось; если где-то там и таились основные силы, они либо вели себя очень тихо, либо были вообще вне поля зрения. Однако ливень стрел практически иссяк, и шотландцы шумно обустраивались на ночь, нагло игнорируя возможность обстрела баллист со стороны замка. Хью хотел было уже приказать своим людям готовить баллисты, но раздумал — наверняка среди этих беспечных на первый взгляд мерзавцев есть пара-другая дозорных, которые глаз не спускают с замка и поднимут тревогу, когда каменные снаряды полетят в их сторону. А если горцы и в самом деле столь глупы и беспечны, каковыми кажутся, ночной удар по их кострам принесет гораздо больший эффект.
Как оказалось, Хью, подозревая шотландцев в хитрости и коварстве, имел на то все основания. Валуны со свистом полетели с баллист; некоторые из них, нацеленные опытной и уверенной рукой, ударили точно по лагерю, разметав костры и взметнув в воздух гигантские огненные фейерверки, но в ответ послышался один-единственный короткий стонущий возглас. Хью пожал молча плечами. Один из снарядов то ли задел, то ли просто напугал одного-единственного горца, того, который, видимо, как раз в ту минуту подбрасывал хворост в костры; остальные, без сомнения, прятались где-то далеко в сторонке. Рыцарь приказал нацелить баллисты на самые дальние из костров. Однако до них было очень далеко, а баллисты имели более чем скромные возможности. Снаряды легли с большим недолетом, спровоцировав ответную реакцию — хохот и издевательские выкрики. Не видя в дальнейшей бомбардировке ни малейшего смысла, Хью велел оставить баллисты в покое.
При повторном обходе стены Хью назначил часовых на первую вахту, остальным приказал спать. При этом он никому не позволил покинуть стену, а предложил устроиться на отдых прямо там, где они стояли, и держать оружие под рукой на случай внезапной атаки. Как следовало ожидать, отдых оказался весьма относительным:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158
Шотландцы скалили зубы и громко бахвалились, играя на нервах защитников замка, но Хью холодно пообещал собственноручно выдернуть ноги каждому, кто посмеет высунуться или гаркнет в ответ хоть что-нибудь, заверив, что тут же вправит им эти самые ноги и заставит потерпевшего вновь взять оружие в руки. Несмотря на пустоту в амбразурах, шотландцы продолжали забрасывать их стрелами. Стрелы со свистом проносились сквозь амбразуры и над стенами по мере того, как заряжались арбалеты или что там у них было, только теперь они несли на себе горящие факелы, а также тряпки, пропитанные экскрементами и чем-то еще, таинственно вонючим.
Хью послал одного из слуг во внутренний двор, приказав ему привести десяток крепких женщин, чтобы те занялись тушением разгоравшихся пожаров, а затем собрали и уничтожили вонючее тряпье. Голос, которым он отдавал приказ, звучал спокойно и бесстрастно, но в душе Хью испытывал острейшую тоску и такую безнадежность, что опускались руки. Огнем балуются всегда, даже при самом краткосрочном налете, но распространение хвори приносит плоды лишь по истечении недель или месяцев, стало быть, — осада, основная армия. И не потому ли они с такой беззаботной легкостью транжирят свои стрелы, что рассчитывают пополнить припасы в арсеналах армии, которая уже на подходе?
Хью отошел назад и, навалившись на зубец стены, рассеянно скользнул взглядом по внутреннему подъемному мосту и выглянул во двор, чтобы немного отвлечься: созерцанием противника был сыт по горло. Все тем же рассеянным взглядом он проводил вереницу женщин, приближавшуюся к подъемному мосту. Их было гораздо больше, чем он запрашивал, и они вели на поводу осликов, запряженных в небольшие повозки. Это показалось ему странным; он лишь с трудом мог представить себе прок, который можно извлечь из ослов и повозок при тушении пожаров и сборе вонючих тряпок, но не стал ломать над этим голову. Ему предстояло решить гораздо более важный и насущный вопрос: оказывать ли сопротивление целой армии, если она подступится к воротам? Будь он один, этот вопрос не пришел бы ему в голову, но в донжоне терпеливо ждали своей участи Одрис и Эрик. Едва Хью подумал о жене и сыне, живот свело острой болью, и он содрогнулся в приступе паники.
Внезапно его ноздрей коснулся тонкий приятный запах, и рот мгновенно заполнился тягучей слюною. Хью встрепенулся, лихорадочно метнулся к лесенке и, сломя голову, помчался к ближайшей из повозок, в которой уже разглядел огромный котел с тушеным мясом, испускавшим ароматный парок. Одновременно с этим до него дошло, что боль и пустота в желудке имеют более материальные причины, чем страх перед обложившими Хьюг шотландцами: измышления этой отвратительной женщины отбили у него весь аппетит, и он с самого раннего утра и крошки не положил в рот.
После того как неприятная пустота в желудке сменилась блаженным чувством сытости, Хью обнаружил, что сложившаяся военная ситуация имеет важнейший аспект, который он до тех пор не рассматривал. В прошлом шотландцы редко утруждали себя осадой замков. И окажись под стенами Хьюга благородные норманнские и англо-норманнские рыцари короля Дэвида, придерживавшиеся, как правило, традиционных способов ведения военных действий, они либо вообще не стали бы связываться с осадой, либо завязали бы переговоры, в результате которых осажденные смогли бы выторговать более или менее приемлемые условия сдачи на милость победителя. Беда состояла в том, что дикари в кильтах, бесновавшиеся под стенами Хьюга, понятия не имели о чести, верности данному слову и прочих куртуазных условностях, характерных для благородных дворян. Эти северные горцы, которых чаще всего называли гэллоуэйскими пиктами, были известны своей непримиримой жестокостью и бессердечием, в том числе и по отношению к иным подданным шотландской Короны, населявшим южные окраины. Так что о сдаче им замка думать не приходилось — эту мысль вообще следовало выбросить из головы.
Поборов все сомнения, Хью вновь поднялся на стену и медленно зашагал вдоль нее, пытаясь высмотреть в быстро сгущавшихся сумерках хоть что-то подозрительное в подступавших ко рву зарослях. Как ни напрягал он зрение, высмотреть ничего не удавалось; если где-то там и таились основные силы, они либо вели себя очень тихо, либо были вообще вне поля зрения. Однако ливень стрел практически иссяк, и шотландцы шумно обустраивались на ночь, нагло игнорируя возможность обстрела баллист со стороны замка. Хью хотел было уже приказать своим людям готовить баллисты, но раздумал — наверняка среди этих беспечных на первый взгляд мерзавцев есть пара-другая дозорных, которые глаз не спускают с замка и поднимут тревогу, когда каменные снаряды полетят в их сторону. А если горцы и в самом деле столь глупы и беспечны, каковыми кажутся, ночной удар по их кострам принесет гораздо больший эффект.
Как оказалось, Хью, подозревая шотландцев в хитрости и коварстве, имел на то все основания. Валуны со свистом полетели с баллист; некоторые из них, нацеленные опытной и уверенной рукой, ударили точно по лагерю, разметав костры и взметнув в воздух гигантские огненные фейерверки, но в ответ послышался один-единственный короткий стонущий возглас. Хью пожал молча плечами. Один из снарядов то ли задел, то ли просто напугал одного-единственного горца, того, который, видимо, как раз в ту минуту подбрасывал хворост в костры; остальные, без сомнения, прятались где-то далеко в сторонке. Рыцарь приказал нацелить баллисты на самые дальние из костров. Однако до них было очень далеко, а баллисты имели более чем скромные возможности. Снаряды легли с большим недолетом, спровоцировав ответную реакцию — хохот и издевательские выкрики. Не видя в дальнейшей бомбардировке ни малейшего смысла, Хью велел оставить баллисты в покое.
При повторном обходе стены Хью назначил часовых на первую вахту, остальным приказал спать. При этом он никому не позволил покинуть стену, а предложил устроиться на отдых прямо там, где они стояли, и держать оружие под рукой на случай внезапной атаки. Как следовало ожидать, отдых оказался весьма относительным:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158