Затем она вспомнила, что Хью въезжает в крепость. В ней снова проснулась стремительность, однако образ единорога в лесу был похож на обещание другого образа, еще лучшего, если она будет терпеливой.
Она взглянула на платье, лежавшее на кровати, цвет которого — светло-желтый — не сочетался с серой сорочкой. И платье, и сорочка были из простой ткани. Одрис бросила взгляд в сторону сундука с платьями понаряднее, но вовремя вспомнила о бедности Хью. Нехорошо будет подчеркивать разницу между ними. Затем она улыбнулась, припоминая с каким интересом он разглядывал ее в первый раз, одетую в рабочее платье, все усыпанное нитями от ткацкой работы.
— Я сойду вниз, — сказала Одрис Фрите. — Помоги мне одеться, пообедай, а затем подготовь мой станок. Возьми белые сновальные нити, только самые тонкие.
Она ничего не сказала, заметив вновь появившееся на лице служанки удивление, хотя не ткала с ранних весенних посадок до осенних дождей, но оно напомнило ей о прежнем удивлении Фриты. Одрис вздохнула с облегчением, сознавая, что ей не надо ни объяснять свое странное поведение, когда Хью отвечал стражникам, ни предупреждать Фриту хранить молчание, поскольку она никому не могла ничего передать, кроме самых простых просьб. Одрис, действуя как всегда необдуманно, взяла Фриту к себе в служанки из жалости, столкнувшись с избитой девушкой, которая не могла ничего объяснить. И поступив так, она была неоднократно вознаграждена.
Когда Одрис дошла до зала, Хью уже был встречен леди Эдит и разоружился в одной из комнат крепости. Он был не столь важной персоной, чтобы хозяйка удостаивала его своим вниманием, однако слуга сэра Вальтера наверняка привез новости, а ради того, чтобы узнать все в точности лучше будет посадить его за стол хозяев, а не со старшей прислугой. Поэтому Эдит отправилась распорядиться предусмотреть за их столом еще одно место, и именно Одрис поднялась с кресла у камина и бросилась встречать Хью, когда тот вошел в зал.
— Единорог, единорог, — шептала она, беря его за руки. — Я не могла поверить, услышав, как ты назвал свое имя. Хорошие новости или плохие, но я всегда рада тебя видеть.
— Я едва ли смел надеяться, что ты вспомнишь меня, — ответил Хью, и, забыв о слове данном себе, что никогда не потревожит Одрис своими безнадежными желаниями, он поднял ее руки и прижал к своим губам.
Эти поцелуи мало напоминали просто вежливое приветствие, и Одрис уж была готова податься вперед и поцеловать его склоненную голову. Только более настоятельная необходимость удержала ее от этого опрометчивого поступка и еле слышно она произнесли:
— Как долго? Как долго ты сможешь оставаться?
Беспокойство в ее голосе немного отрезвило Хью. Внезапное пробуждение страсти, которое в иной момент заставило бы его оставить ее руки и всю заключить в объятия, бьшо обуздано. Вместо него снова нахлынуло самое первое впечатление от Одрис, ощущение ее хрупкости и беспомощности, которое вызывало желание покровительствовать, еще более сильное, чем страсть.
— Ты так нуждаешься во мне? — спросил он. — Может дело подождать пару дней?
Ощущения, которые губы Хью пробудили в Одрис, были чисто плотскими, поэтому не удивительно, что, поняв по-своему его вопрос, она испытала потрясение. Одрис сделала слабый оскорбительный вдох, но не могла найти слов, чтобы опровергнуть столь самонадеянное заявление.
— Не прислал ли король новых поклонников, чтобы извести тебя? — задал Хью следующий вопрос.
Одрис сделала еще один вдох и затем рассмеялась, так как ей стал понятен смысл его первых двух вопросов, и она осознала, насколько невинными они были и как она исказила их значение. Смеясь, она почувствовала странную неудовлетворенность. Сначала Одрис восприняла вопросы Хью как отражение его уверенности в сильной к нему страсти с ее стороны и неспособности пережить даже двух дней. Это оскорбило. Но вышло: он думал о ней только как о нуждающейся в его защите, что в равной степени вызывало неудовлетворенность. Затем обе насмешки над ее собственной глупостью и уязвленным самолюбием отступили перед болью, которую, как она увидела, причинил Хью ее непонятный смех.
— Не сердись, — сказала она грустным голосом. — Ты не представляешь, как я расценила твое высказывание насчет моего стремления. Я смеялась только над своим безумием, но не над тобой.
Страдание от того, что Одрис презрительно оттолкнула его, прочтенное Хью в ее внезапном всплеске веселости, было слишком острым и не позволило ему уловить смысл сказанных ею слов. Он мог только отступить в жесткие рамки формальности.
— У меня нет причин сердиться, — сказал он, отпуская ее руки и кланяясь. — Нет ничего удивительного в твоем смехе. Я был слишком самонадеян, забыв, какого верного защитника ты имеешь в лице своего дяди.
— Я смеялась не поэтому! — воскликнула Одрис. — Клянусь, не поэтому.
Но Хью начал поворачиваться, намериваясь уйти. В страхе и раскаянии, что заставила его мучиться, Одрис прошептала:
— Я подумала, что под словом «стремление» ты имел в виду воспылавшую страстью кобылу. Кобыла не может ждать два дня, и тогда я поняла и…
Пока она объясняла, Хью остановился, а когда до него дошло что она сказала, его охватило тупое бешенство.
— Леди! — протестующе воскликнул он.
— Очень сожалею, если шокировала тебя, — изрекла Одрис, но губы ее уже дрожали, готовые изобразить озорную улыбку. — Сейчас такое время. Именно об этом все время твердит дядя. — Затем ее лицо омрачилось. — Если, конечно, не будет войны.
— Насчет этого у меня добрые вести, — быстро сказал Хью, радуясь поводу оставить тему, которую нельзя было обсудить без последствий, которые, как ему казалось, могли поставить его в затруднительное положение. — Я пришел просить твоего дядю о размещении пятидесяти воинов и их коней.
— Передового отряда войска? — спросил сэр Оливер. Как Хью, так и Одрис вздрогнули, увлеченные беседой, они не заметили приближения сэра Оливера. Судя по тону, которым был задан вопрос, было ясно, что он ничего не слышал, кроме последних слов Хью, и не подозревал о напряженности их встречи. Хью повернулся к нему.
— Нет, — ответил он, — это отряд, сопровождающий архиепископа Тарстена, который направляется в Роксбро убедить короля Дэвида сохранить мир.
— Это хорошие новости, — промолвил сэр Оливер. — Далеко ли архиепископ? Ведь уже почти стемнело.
— Он остановился на ночь в Дареме.
Затем Хью перешел к рассказу о том, что Тарстен хочет остановиться в Хексеме, перед последующим самым изнурительным этапом поездки. Хью не смотрел на Одрис, но, находясь в поле его зрения, она вызывала в нем столь сильное чувство, что он был способен уловить, как спала ее напряженность когда последовал вопрос о недельном размещении отряда архиепископа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158
Она взглянула на платье, лежавшее на кровати, цвет которого — светло-желтый — не сочетался с серой сорочкой. И платье, и сорочка были из простой ткани. Одрис бросила взгляд в сторону сундука с платьями понаряднее, но вовремя вспомнила о бедности Хью. Нехорошо будет подчеркивать разницу между ними. Затем она улыбнулась, припоминая с каким интересом он разглядывал ее в первый раз, одетую в рабочее платье, все усыпанное нитями от ткацкой работы.
— Я сойду вниз, — сказала Одрис Фрите. — Помоги мне одеться, пообедай, а затем подготовь мой станок. Возьми белые сновальные нити, только самые тонкие.
Она ничего не сказала, заметив вновь появившееся на лице служанки удивление, хотя не ткала с ранних весенних посадок до осенних дождей, но оно напомнило ей о прежнем удивлении Фриты. Одрис вздохнула с облегчением, сознавая, что ей не надо ни объяснять свое странное поведение, когда Хью отвечал стражникам, ни предупреждать Фриту хранить молчание, поскольку она никому не могла ничего передать, кроме самых простых просьб. Одрис, действуя как всегда необдуманно, взяла Фриту к себе в служанки из жалости, столкнувшись с избитой девушкой, которая не могла ничего объяснить. И поступив так, она была неоднократно вознаграждена.
Когда Одрис дошла до зала, Хью уже был встречен леди Эдит и разоружился в одной из комнат крепости. Он был не столь важной персоной, чтобы хозяйка удостаивала его своим вниманием, однако слуга сэра Вальтера наверняка привез новости, а ради того, чтобы узнать все в точности лучше будет посадить его за стол хозяев, а не со старшей прислугой. Поэтому Эдит отправилась распорядиться предусмотреть за их столом еще одно место, и именно Одрис поднялась с кресла у камина и бросилась встречать Хью, когда тот вошел в зал.
— Единорог, единорог, — шептала она, беря его за руки. — Я не могла поверить, услышав, как ты назвал свое имя. Хорошие новости или плохие, но я всегда рада тебя видеть.
— Я едва ли смел надеяться, что ты вспомнишь меня, — ответил Хью, и, забыв о слове данном себе, что никогда не потревожит Одрис своими безнадежными желаниями, он поднял ее руки и прижал к своим губам.
Эти поцелуи мало напоминали просто вежливое приветствие, и Одрис уж была готова податься вперед и поцеловать его склоненную голову. Только более настоятельная необходимость удержала ее от этого опрометчивого поступка и еле слышно она произнесли:
— Как долго? Как долго ты сможешь оставаться?
Беспокойство в ее голосе немного отрезвило Хью. Внезапное пробуждение страсти, которое в иной момент заставило бы его оставить ее руки и всю заключить в объятия, бьшо обуздано. Вместо него снова нахлынуло самое первое впечатление от Одрис, ощущение ее хрупкости и беспомощности, которое вызывало желание покровительствовать, еще более сильное, чем страсть.
— Ты так нуждаешься во мне? — спросил он. — Может дело подождать пару дней?
Ощущения, которые губы Хью пробудили в Одрис, были чисто плотскими, поэтому не удивительно, что, поняв по-своему его вопрос, она испытала потрясение. Одрис сделала слабый оскорбительный вдох, но не могла найти слов, чтобы опровергнуть столь самонадеянное заявление.
— Не прислал ли король новых поклонников, чтобы извести тебя? — задал Хью следующий вопрос.
Одрис сделала еще один вдох и затем рассмеялась, так как ей стал понятен смысл его первых двух вопросов, и она осознала, насколько невинными они были и как она исказила их значение. Смеясь, она почувствовала странную неудовлетворенность. Сначала Одрис восприняла вопросы Хью как отражение его уверенности в сильной к нему страсти с ее стороны и неспособности пережить даже двух дней. Это оскорбило. Но вышло: он думал о ней только как о нуждающейся в его защите, что в равной степени вызывало неудовлетворенность. Затем обе насмешки над ее собственной глупостью и уязвленным самолюбием отступили перед болью, которую, как она увидела, причинил Хью ее непонятный смех.
— Не сердись, — сказала она грустным голосом. — Ты не представляешь, как я расценила твое высказывание насчет моего стремления. Я смеялась только над своим безумием, но не над тобой.
Страдание от того, что Одрис презрительно оттолкнула его, прочтенное Хью в ее внезапном всплеске веселости, было слишком острым и не позволило ему уловить смысл сказанных ею слов. Он мог только отступить в жесткие рамки формальности.
— У меня нет причин сердиться, — сказал он, отпуская ее руки и кланяясь. — Нет ничего удивительного в твоем смехе. Я был слишком самонадеян, забыв, какого верного защитника ты имеешь в лице своего дяди.
— Я смеялась не поэтому! — воскликнула Одрис. — Клянусь, не поэтому.
Но Хью начал поворачиваться, намериваясь уйти. В страхе и раскаянии, что заставила его мучиться, Одрис прошептала:
— Я подумала, что под словом «стремление» ты имел в виду воспылавшую страстью кобылу. Кобыла не может ждать два дня, и тогда я поняла и…
Пока она объясняла, Хью остановился, а когда до него дошло что она сказала, его охватило тупое бешенство.
— Леди! — протестующе воскликнул он.
— Очень сожалею, если шокировала тебя, — изрекла Одрис, но губы ее уже дрожали, готовые изобразить озорную улыбку. — Сейчас такое время. Именно об этом все время твердит дядя. — Затем ее лицо омрачилось. — Если, конечно, не будет войны.
— Насчет этого у меня добрые вести, — быстро сказал Хью, радуясь поводу оставить тему, которую нельзя было обсудить без последствий, которые, как ему казалось, могли поставить его в затруднительное положение. — Я пришел просить твоего дядю о размещении пятидесяти воинов и их коней.
— Передового отряда войска? — спросил сэр Оливер. Как Хью, так и Одрис вздрогнули, увлеченные беседой, они не заметили приближения сэра Оливера. Судя по тону, которым был задан вопрос, было ясно, что он ничего не слышал, кроме последних слов Хью, и не подозревал о напряженности их встречи. Хью повернулся к нему.
— Нет, — ответил он, — это отряд, сопровождающий архиепископа Тарстена, который направляется в Роксбро убедить короля Дэвида сохранить мир.
— Это хорошие новости, — промолвил сэр Оливер. — Далеко ли архиепископ? Ведь уже почти стемнело.
— Он остановился на ночь в Дареме.
Затем Хью перешел к рассказу о том, что Тарстен хочет остановиться в Хексеме, перед последующим самым изнурительным этапом поездки. Хью не смотрел на Одрис, но, находясь в поле его зрения, она вызывала в нем столь сильное чувство, что он был способен уловить, как спала ее напряженность когда последовал вопрос о недельном размещении отряда архиепископа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158