Это относится и к тем случаям, когда мое тело
укореняется в определенных объектах. Подобно верху и низу, феномен движения
связан с различными уровнями, и каждым движением предполагается определенное,
отличающее его от других движений укоренение. Не совсем ясно выражаясь по поводу
относительности движения, мы, как в других подобных случаях, вынуждены задать
вопрос: что же, в строгом смысле, представляет собой укоренение и каким образом
оно конституирует основание покоя? Оно не является эксплицитным восприятием, а
точки укоренения в тот момент, когда мы фокусируемся на них, не являются
объектами. Шпиль башни начинает двигаться только тогда, когда я устраняю небо за
границы своего видения. Для установленных, фиксированных точек, лежащих в
основании движения, существенно не то, что они должны полагаться в имеющемся
знании, а то, что они всегда должны быть "уже там". Они не направлены на
восприятие, а окружают его, включаясь на досознательном уровне, и в результате
воздействуют на нас, как уже готовые. Случаи двойственного восприятия, в которых
мы можем выбирать между различными способами укоренения,- это случаи, в которых
наше восприятие искусственно порывает со своим контекстом и своим прошлым, это -
случаи, где мы не воспринимаем собственное бытие как целостность, а играем с
нашим телом и с всеобщностью, включающей его, что дает нам возможность порвать с
любым историческим обязательством и функционировать самим по себе. Однако
несмотря на возможность разрыва с человеческим миром, существуя, мы продолжаем
оставаться зависимыми если не от человеческой среды, то от среды физической. Мы
не можем оказать помощь глазам в тот момент, когда они фокусируются, так как
восприятие не является произвольным в отношении любого фокуса, заданного
взгляду. Однако восприятие сковано меньше, если жизнь тела интегрирована в наше
конкретное существование. Я могу видеть собственное движение, независимо от
того, иллюзорно оно или действительно. "Играя в карты в купе, я вижу, как
удаляется соседний поезд, хотя в действительности с места тронулся мой. Наблюдая
за соседним
69 Пространство
поездом и пытаясь установить, кто же находится в движении, я начинаю понимать,
что движется мой поезд"50. Занимаемое нами купе "покоится", его стены
"вертикальны", а ландшафт меняется на глазах; возникает ощущение, что ели,
видимые в окно, скользят по склону холма. Выглядывая в окно, мы входим в большой
мир, преодолевая пределы нашего маленького мира; ели самостоятельно
выстраиваются в ряд и становятся неподвижными, поезд спускается с холма и
устремляется в сельскую местность. Относительность движения заключается в
способности изменить наше окружение в рамках большого мира. Только тогда, когда
окружающая среда вовлекает нас, мы видим движение, которое проявляется как
абсолютное. Мы можем говорить о том, что психологи называют абсолютным
движением, не впадая при этом в противоречия реализма, и понять феномен
движения, не позволяя логике разрушить его, только при том условии, что помимо
актов эксплицитного знания (cogitationes) мы допускаем скрытые акты, идущие из
прошлого, с помощью которых мир был дан, только при условии, что мы обладаем
не-тетическим сознанием.
До сих пор мы рассматривали восприятие пространства только так, как это принято
в традиционной философии и психологии, а именно как знание пространственных
отношений между объектами, а также их геометрических характеристик, то есть как
знание, достижимое любым незаинтересованным субъектом. Однако даже при анализе
подобной абстрактной функции, далекой от того, чтобы охватить целостность нашего
переживания пространства, мы пришли к осознанию пространственности в качестве
условия, устанавливающего субъекта в окружающей обстановке и вовлекающего его в
мир. Другими словами, мы приложили усилия, чтобы понять, что пространственное
восприятие является структурным феноменом и схватывается только в рамках
перцептуального поля, которое, в своей всеобщности, мотивирует пространственное
восприятие, предполагая субъекту возможное укоренение. Однако традиционная
проблема восприятия вообще и восприятия пространства в частности должна быть
вновь включена в более широкий контекст. Задавая вопрос о том, как это возможно
в эксплицитном акте, определяющем пространственные отношения и объекты с их
"свойствами", мы хотим знать, что представляет из себя первичный акт, который
проявляется только на фоне чувственного мира, допуская при этом, что этот акт не
есть осознанное переживание мира, а следовательно, выходим на уровень второго
порядка. В естественной установке я не обладаю восприятиями и не устанавливаю
один объект
70 М. Мерло-Понти
рядом с другим в соответствии с их объективными взаимоотношениями; я обладаю
потоком переживаний, которые как одновременно, так и последовательно
взаимообусловливают и объясняют друг друга. По отношению ко мне Париж - не
объект, состоящий из множества частей, не совокупность восприятии и не закон,
который управляет всеми соответствующими восприятиями. Эмоциональные состояния
личности проявляются с помощью жестикуляции рук, специфической походки и
изменения голоса. Восприятие, сопровождающее мое путешествие по Парижу, также
выражается всеми имеющимися средствами: кафе, лицами людей, тополями вдоль
набережной, изгибами берегов Сены. Все это существует на фоне целостного бытия
города и указывает на существование определенного стиля или значения, которым
обладает Париж. Когда я первый раз приехал в этот город и вышел на станции, то
впечатления от впервые увиденных улиц были подобны первым словам, услышанным от
иностранца. Эти впечатления указывали на сущность, которая, оставаясь неясной,
была все же уже непохожа на любую другую. Мы специально не обращаем внимания на
глаза как на физическое явление, когда видим знакомое лицо, а заинтересованы
только их выражением и особенностями взгляда; это же распространяется на любой
воспринимаемый объект. По ландшафту и городу "размазано" скрытое значение, не
определяемое нашими чувствами, но которое мы способны обнаружить в чем-то
специфическом и самоочевидном. Только неясные восприятия возникают как
эксплицитные акты, то есть такие восприятия, которым мы сами придаем значение с
помощью установки, которой обладаем, и которые являются ответом на возникающие
перед нами вопросы. Эти восприятия не могут быть использованы при анализе
перцептуального поля, пока они изначально не извлечены из него, пока они не
выступают в качестве его основания и пока мы не приходим к ним, в точности
используя их совокупность, с которой мы встретились, имея дело с миром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
укореняется в определенных объектах. Подобно верху и низу, феномен движения
связан с различными уровнями, и каждым движением предполагается определенное,
отличающее его от других движений укоренение. Не совсем ясно выражаясь по поводу
относительности движения, мы, как в других подобных случаях, вынуждены задать
вопрос: что же, в строгом смысле, представляет собой укоренение и каким образом
оно конституирует основание покоя? Оно не является эксплицитным восприятием, а
точки укоренения в тот момент, когда мы фокусируемся на них, не являются
объектами. Шпиль башни начинает двигаться только тогда, когда я устраняю небо за
границы своего видения. Для установленных, фиксированных точек, лежащих в
основании движения, существенно не то, что они должны полагаться в имеющемся
знании, а то, что они всегда должны быть "уже там". Они не направлены на
восприятие, а окружают его, включаясь на досознательном уровне, и в результате
воздействуют на нас, как уже готовые. Случаи двойственного восприятия, в которых
мы можем выбирать между различными способами укоренения,- это случаи, в которых
наше восприятие искусственно порывает со своим контекстом и своим прошлым, это -
случаи, где мы не воспринимаем собственное бытие как целостность, а играем с
нашим телом и с всеобщностью, включающей его, что дает нам возможность порвать с
любым историческим обязательством и функционировать самим по себе. Однако
несмотря на возможность разрыва с человеческим миром, существуя, мы продолжаем
оставаться зависимыми если не от человеческой среды, то от среды физической. Мы
не можем оказать помощь глазам в тот момент, когда они фокусируются, так как
восприятие не является произвольным в отношении любого фокуса, заданного
взгляду. Однако восприятие сковано меньше, если жизнь тела интегрирована в наше
конкретное существование. Я могу видеть собственное движение, независимо от
того, иллюзорно оно или действительно. "Играя в карты в купе, я вижу, как
удаляется соседний поезд, хотя в действительности с места тронулся мой. Наблюдая
за соседним
69 Пространство
поездом и пытаясь установить, кто же находится в движении, я начинаю понимать,
что движется мой поезд"50. Занимаемое нами купе "покоится", его стены
"вертикальны", а ландшафт меняется на глазах; возникает ощущение, что ели,
видимые в окно, скользят по склону холма. Выглядывая в окно, мы входим в большой
мир, преодолевая пределы нашего маленького мира; ели самостоятельно
выстраиваются в ряд и становятся неподвижными, поезд спускается с холма и
устремляется в сельскую местность. Относительность движения заключается в
способности изменить наше окружение в рамках большого мира. Только тогда, когда
окружающая среда вовлекает нас, мы видим движение, которое проявляется как
абсолютное. Мы можем говорить о том, что психологи называют абсолютным
движением, не впадая при этом в противоречия реализма, и понять феномен
движения, не позволяя логике разрушить его, только при том условии, что помимо
актов эксплицитного знания (cogitationes) мы допускаем скрытые акты, идущие из
прошлого, с помощью которых мир был дан, только при условии, что мы обладаем
не-тетическим сознанием.
До сих пор мы рассматривали восприятие пространства только так, как это принято
в традиционной философии и психологии, а именно как знание пространственных
отношений между объектами, а также их геометрических характеристик, то есть как
знание, достижимое любым незаинтересованным субъектом. Однако даже при анализе
подобной абстрактной функции, далекой от того, чтобы охватить целостность нашего
переживания пространства, мы пришли к осознанию пространственности в качестве
условия, устанавливающего субъекта в окружающей обстановке и вовлекающего его в
мир. Другими словами, мы приложили усилия, чтобы понять, что пространственное
восприятие является структурным феноменом и схватывается только в рамках
перцептуального поля, которое, в своей всеобщности, мотивирует пространственное
восприятие, предполагая субъекту возможное укоренение. Однако традиционная
проблема восприятия вообще и восприятия пространства в частности должна быть
вновь включена в более широкий контекст. Задавая вопрос о том, как это возможно
в эксплицитном акте, определяющем пространственные отношения и объекты с их
"свойствами", мы хотим знать, что представляет из себя первичный акт, который
проявляется только на фоне чувственного мира, допуская при этом, что этот акт не
есть осознанное переживание мира, а следовательно, выходим на уровень второго
порядка. В естественной установке я не обладаю восприятиями и не устанавливаю
один объект
70 М. Мерло-Понти
рядом с другим в соответствии с их объективными взаимоотношениями; я обладаю
потоком переживаний, которые как одновременно, так и последовательно
взаимообусловливают и объясняют друг друга. По отношению ко мне Париж - не
объект, состоящий из множества частей, не совокупность восприятии и не закон,
который управляет всеми соответствующими восприятиями. Эмоциональные состояния
личности проявляются с помощью жестикуляции рук, специфической походки и
изменения голоса. Восприятие, сопровождающее мое путешествие по Парижу, также
выражается всеми имеющимися средствами: кафе, лицами людей, тополями вдоль
набережной, изгибами берегов Сены. Все это существует на фоне целостного бытия
города и указывает на существование определенного стиля или значения, которым
обладает Париж. Когда я первый раз приехал в этот город и вышел на станции, то
впечатления от впервые увиденных улиц были подобны первым словам, услышанным от
иностранца. Эти впечатления указывали на сущность, которая, оставаясь неясной,
была все же уже непохожа на любую другую. Мы специально не обращаем внимания на
глаза как на физическое явление, когда видим знакомое лицо, а заинтересованы
только их выражением и особенностями взгляда; это же распространяется на любой
воспринимаемый объект. По ландшафту и городу "размазано" скрытое значение, не
определяемое нашими чувствами, но которое мы способны обнаружить в чем-то
специфическом и самоочевидном. Только неясные восприятия возникают как
эксплицитные акты, то есть такие восприятия, которым мы сами придаем значение с
помощью установки, которой обладаем, и которые являются ответом на возникающие
перед нами вопросы. Эти восприятия не могут быть использованы при анализе
перцептуального поля, пока они изначально не извлечены из него, пока они не
выступают в качестве его основания и пока мы не приходим к ним, в точности
используя их совокупность, с которой мы встретились, имея дело с миром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111