Философ платоновской традиции утверждает: "мир безвременен, и я буду
рассказывать вам историю о том, как он, переставая быть тем, что он есть в
действительности, становится чем-то другим". Для этих философов история является
не историей истины, а - историей ошибки. Ницше уничтожает дуалистическую
иерархию платонизма. "Истинного мира" не существует, а если бы он и существовал,
то его было бы невозможно описать. Этот мир был бы недоступен, а если бы он и
был доступен и описан, то стал бы абсолютно бесполезен. "Истинный мир" лишь
указывает на "истинного человека", который хочет истины. Однако в таком человеке
скрывается другой - человек "духа мщения". Этот биологический, социальный и
культурный тип стремится осудить жизнь, видя в ней зло, с помощью так называемых
высших ценностей (добра, истины, Бога). Понятие истины появляется и существует в
европейской истории за счет нигилистической перспективы.
Однако "истинный человек" должен умереть. А ложь, подавляемая западной
философской традицией, должна набрать новую утверждающую силу, встать на
услужение новой, сверхчеловеческой формы чувственности. Разрушение истинностной
модели приводит к тому, что власть лжи подменяет форму истины. Творческая
ипостась лжи -
214 Е. Найман
художественная ипостась. Искусство для Ницше стоит больше, чем истина. Художник
должен утверждать основное направление активной жизненной формы, освобожденной
как от представления, так и от истины. Истина и ложь перестают рассматриваться в
качестве мучительной альтернативы. Остается лишь одна власть - власть лжи.
Призывая к эстетике Пигмалиона, Ницше видит художника в качестве творца истины.
Истина - не то, что должно быть найдено, целенаправленно выслежено и
репрезентировано, а - то, что должно быть сотворено. Не существует никакой
другой истины, кроме как творение Нового. Истинный человек и обманщик являются
звеньями одной и той же цепи. В "Так говорил Заратустра" Ницше представляет ее
развернутость: "истинный человек" - высший человек - Заратустра, художник.
Человек государства, человек религии, человек морали, человек науки... Эти
персонажи неотделимы друг от друга, а власть лжи им вполне сопутствует.
"Истинный человек" и был на самом деле тем начальным звеном, через которое
власть лжи и обмана развила свою мощь в других типологических персонажах.
Художник является таким же обманщиком и шарлатаном. Однако он становится творцом
истины именно тогда, когда чрез него и за счет него ложь достигает своей
всепоглощающей власти и триумфа. Утверждая жизнь со всеми ее обманами,
обольщениями и соблазнами, художник утверждает власть лжи, фиксируя ее в
наивысшей ипостаси, ибо его воля желает метаморфоз, подменяющих неизменную форму
истины. Пред нами, по мнению Делеза, две позиции: форма и метаморфоза. Ложь
связывается у Ницше с властью метаморфозы (что связано с Дионисийским началом).
Именно потому, что обманщики и фальсификаторы существуют в единой и связанной
цепи и соотносимы друг с другом, все они с полным правом могут заявить: "мы,
творцы истины". Шарлатан, лжец и обманщик являются главными героями, к которым
приковано внимание как Ницше, так и Делеза.
Если мы обратим внимание на историю мысли, как предлагает Делез, то легко
обнаружим, что время всегда ведет понятие истины к кризису. И конечно же, отнюдь
не в том смысле, что истины изменяются в зависимости от эпохи. Чистая сила
времени ведет это понятие к кризису, истине угрожает сама форма времени.
Со времен античности этот кризис намечается в знаменитом аристотелевском
парадоксе "возможного будущего". Если истинно, что морской бой может завтра
произойти, то нам необходимо будет согласовать друг с другом истин -
215 "Сцена письма" и "метаморфоза истины"
ность двух последующих заключений. Либо невозможное приходит из возможного (ибо
если бой действительно имеет место, то не существует больше возможности, которая
может не исполниться), либо прошлое не с необходимостью истинно (ибо бой мог бы
и не произойти). Лейбниц предложил решение парадокса. Он утверждал, что бой
равным образом возможен и невозможен, но все это не может быть истинно в одном и
том же мире: он происходит в одном мире и не происходит в другом, отличном от
него мире, но оба эти мира являются лишь возможными мирами, но не
"со-возможными" друг другу. Отсюда и ответ: не со-возможное происходит из
возможного; прошлое может быть истинно не будучи истинным по необходимости.
Лабиринты Х.-Л. Борхеса являются откликом на проблемы Лейбница. Лабиринт времени
представляет из себя линию, которая разветвляется и, пребывая в разветвленном
состоянии, движется сквозь не со-возможность моментов настоящего, поворачиваясь
к отсутствующей необходимости истинных моментов прошлого. В романе Цюй Пэна из
новеллы Борхеса "Сад расходящихся тропок" его герой не останавливается на выборе
одного из возможных вариантов, отметая при этом все остальные, а выбирает их все
разом. Понятие "развилки во времени" творит различные будущие времена, которые
"множатся и ветвятся":
"Скажем, Фан владеет тайной; к нему стучится неизвестный; Фан решает его
убить... Фан может убить названного гостя; гость может убить Фана; оба могут
уцелеть, оба могут погибнуть, и так далее... Иногда тропки этого лабиринта
пересекаются: вы, например, явились ко мне, но в каком-то из возможных вариантов
прошлого вы - мой враг, а в ином - друг".
Повествование приобретает новый статус. Оно перестает быть истинным, утрачивает
претензию на истинность, становясь фальсификацией. И это вовсе не означает, что
"у каждого своя правда и истина", а ее содержания многообразны. Здесь просто -
власть лжи, подменяющая форму истины, поскольку устанавливает одновременность не
со-возможных моментов присутствия или со-сушествование истинных моментов
прошлого, истинность которых не дана с необходимостью. В одном мире два героя
знают друг друга, в другом - они уже не узнают друг друга; в одном - один герой
знает другого, в другом - другой герой знаком с первым и так далее. Однако в
противоположность Лейбницу все миры Борхеса принадлежат одному и
216 Е. Найман
тому же универсуму, определяя модификации одной и той же истории.
Власть лжи становится главным принципом образного построения, изменяющим его
координаты: невозможное приходит из возможного, а прошлое вовсе даже не
обязательно является истинным. Никакая форма истины не контролирует время;
власть лжи становится адекватным выражением времени. Структура становится
"серией", а наррация утрачивает свои однородный и идентичный характер.
Истинный рассказ развивается органически, в соответствии с законными связями в
пространстве и хронологическими отношениями во времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111