– Вот почему у тебя такой довольный вид, не так ли? Ты полагаешь, что отделалась от неприятностей? Интересно, что она хочет рассказать посетителям?
– Надеюсь, ничего, – проговорила Карана, начиная беспокоиться. – Разве что они могут выпить за мой счет.
Старуха продолжала:
– ... убежала из порочного Туркада с этим стариком, ее почтенным дедушкой...
– Дедушкой, да уж! Старый распутник! – раздался голос из задней части кабака, где пылал камин.
Хозяйка умолкла, высматривая того, кто ее перебил. У этого человека один глаз был налит кровью, на лбу – свежая ссадина.
– Блегг, негодяй! Слишком поздно оторвал глаз от щели в стене пристройки, не так ли? Ребята, вышвырните его.
Два дюжих парня схватили Блегга и выбросили за дверь.
– Почтенный дедушка, называет она его, и кто я такая, чтобы сомневаться в ее словах? Разве она не выглядит как порядочная, скромная женщина? Разве она не похожа на любого из нас?
Посетители – дородные матроны и тучные бюргеры с тяжелыми челюстями и бесцветными волосами – все как один враждебно уставились на Карану.
– Она, – и крошечный палец указал на съежившуюся Карану, – рассказала мне, что пришла сюда, терзаемая туркадской болотной лихорадкой, от которой кишки превращаются в воду. Не буду удручать вас подробностями этого мерзкого недуга. И только посмотрите, как она дрожит, как она худа и слаба, какое бледное лицо, какие желтые остекленевшие глаза, как у дохлой рыбы, какие... – тут она запнулась, вероятно забыв, о чем начала говорить, – страдая от лихорадки, как я уже говорила, и других заразных болезней, вызывающих ужасный зуд, которые, чтобы не позорить ее при незнакомцах, я не стану упоминать... – Шанд беззвучно трясся, прикрыв рот рукой.
– Итак, она смиренно извиняется за то, что совершила – в своем горе, а вовсе не из-за вина, которое выпила, вовсе нет... Хотя взгляните, как краснеет у нее лицо, – а это бесспорный признак горького пьяницы, уж я-то знаю, недаром я хозяйка этой гостиницы вот уже шестьдесят лет. Извиняется за то, что, не будучи в опьянении – о, нисколько, – она всячески нарушала наши обычаи. И мой дорогой друг – а она всегда им будет – щедро... Щедро! Посмотрите на эту крошечную монету... Просит вас пить с ней до тех пор, пока не будет истрачен полностью этот серебряный тар.
Она подняла монету так, чтобы на нее упал свет, несколько раз бросила на стойку, внимательно прислушиваясь к звону, пока все не затихли, снова повертела монету в руке в гробовой тишине и в заключение попробовала на зуб. Наконец удовлетворившись, она кивнула, сунула монету в карман и, сердито взглянув на Карану, повторила:
– Пока этот маленький тарне будет полностью пропит. Этот крошечныйкусочек серебра.
Посетители разразились аплодисментами и кинулись к стойке.
– Она хотела еще один тар, – сказал Шанд после долгого молчания.
Карана затихла. Она опустила голову, так что Шанд не сразу понял, что девушка беззвучно плачет. Слезы текли у нее по щекам и капали на стол. Полагая, что урок хорошо усвоен, Шанд выказал немного сочувствия:
– Как ты могла быть такой наивной после всех твоих путешествий? В любом случае завтра мы отсюда уедем и никогда не вернемся.
Подвыпившие посетители ухмылялись, махали ей и поднимали бокалы, омерзительно пародируя приветственные тосты.
– Осталось ли что-нибудь в кошельке на завтра, теперь, когда все в северной половине Мельдорина знают, кто ты такая и откуда прибыла?
Она бросила ему через стол кошелек.
– Не так уж сильно он облегчился, – резко произнесла она.
Шанд хмыкнул. Они посидели недолго, потому что пьяное веселье становилось все разнузданнее, а Карана – все мрачнее, и тихонько ускользнули в свою комнату. Им принесли обед – остывший, переваренный и безвкусный. Покончив с ним, Карана уселась в единственное кресло, тупо уставившись на огонь в камине. Поняв, что лучше всего оставить ее в покое, Шанд тихо вышел на ночные улицы.
После полуночи его заставил вернуться в гостиницу штормовой ветер, внезапно налетевший с юга. В комнате было темно. Он зажег свечу от уголька в камине. Карана, свернувшись клубком в кресле и натянув куртку на голову, спала, свесив руку через подлокотник.
Шанд хотел было ее разбудить, но решил, что ей достаточно удобно в кресле. Он запер дверь, разделся и улегся на ту из двух кроватей, которая показалась ему менее шаткой. Спал он очень плохо, потому что в матрасе было полно блох.
На следующее утро Карана впервые поднялась раньше Шанда. Она уже успела побывать на кухне и заказать завтрак, который пришлось ждать всего один час. Принесли жиденькую кашу, чуть теплую, и приторный чай, слишком сладкий даже для такой сладкоежки, как Карана.
– Это был последний раз, когда я позволила тебе выбирать гостиницу, – кисло сказала она. – Пошли?!
– Куда идем? – спросил он, почесывая блошиные укусы.
– Поделом тебе! – позлорадствовала она. – Куда угодно, только бы подальше от этой гостиницы.
– Хорошо, но повяжи голову шарфом. Пожалуйста. – Карана согласилась, что это разумно. Она завязала на голове зеленый шарф в виде тюрбана, а сверху надела шляпу. Около часа они побродили по порту, свернули к морю и наконец уселись на опустевшем моле, глядя на бурные волны. Шанд пошел еще немного пошататься по городу; Карана осталась размышлять о том, что добралась до поворотного пункта, где должна выбрать какое-то направление. Вернулся Шанд, насвистывая что-то себе под нос.
– Что нам теперь делать? – спросила Карана, болтая ногами.
Шанд долго не отвечал.
– Я надеялся, ты мне что-нибудь подскажешь. Карана смотрела на него, не понимая.
– Я знаю, что ты – чувствительница.
– У меня был небольшой дар, – проговорила она, – хотя я не слишком часто им пользовалась. Но тебе от него не было бы никакой пользы. Он пропал у меня по пути в Сет. Впрочем, я всегда знала, что мой дар слишком ненадежная вещь, чтобы на него полагаться.
– Я был в Туллине в начале зимы, когда объявился Лиан, – сказал Шанд, пристально глядя на нее.
При упоминании Лиана ее лицо смягчилось и взор стал задумчивым.
– Ты отправила мысленное послание в ту ночь, когда он прибыл в Туллин, – продолжал Шанд. – Даже я уловил его, а я не чувствительник. И даже я знал, что оно адресовано Лиану.
– Как ты мог это знать? Я даже не подозревала о существовании Лиана.
– Разве? Ты хочешь меня убедить в том, что никогда не видела его на Чантхедском Празднике?
Щеки Караны слегка порозовели.
– Конечно, я видела его там.Но когда я передавала мысли, то понятия не имела, что он в Туллине. Откуда мне было знать? – И тут ее осенило. – Я поняла, чего ты от меня хочешь, – заявила она. – Ты нашел меня и вылечил, чтобы я смогла отыскать Тензора и раздобыть для тебя Зеркало. Я надеялась, что хотя бы тебе от меня ничего не надо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142
– Надеюсь, ничего, – проговорила Карана, начиная беспокоиться. – Разве что они могут выпить за мой счет.
Старуха продолжала:
– ... убежала из порочного Туркада с этим стариком, ее почтенным дедушкой...
– Дедушкой, да уж! Старый распутник! – раздался голос из задней части кабака, где пылал камин.
Хозяйка умолкла, высматривая того, кто ее перебил. У этого человека один глаз был налит кровью, на лбу – свежая ссадина.
– Блегг, негодяй! Слишком поздно оторвал глаз от щели в стене пристройки, не так ли? Ребята, вышвырните его.
Два дюжих парня схватили Блегга и выбросили за дверь.
– Почтенный дедушка, называет она его, и кто я такая, чтобы сомневаться в ее словах? Разве она не выглядит как порядочная, скромная женщина? Разве она не похожа на любого из нас?
Посетители – дородные матроны и тучные бюргеры с тяжелыми челюстями и бесцветными волосами – все как один враждебно уставились на Карану.
– Она, – и крошечный палец указал на съежившуюся Карану, – рассказала мне, что пришла сюда, терзаемая туркадской болотной лихорадкой, от которой кишки превращаются в воду. Не буду удручать вас подробностями этого мерзкого недуга. И только посмотрите, как она дрожит, как она худа и слаба, какое бледное лицо, какие желтые остекленевшие глаза, как у дохлой рыбы, какие... – тут она запнулась, вероятно забыв, о чем начала говорить, – страдая от лихорадки, как я уже говорила, и других заразных болезней, вызывающих ужасный зуд, которые, чтобы не позорить ее при незнакомцах, я не стану упоминать... – Шанд беззвучно трясся, прикрыв рот рукой.
– Итак, она смиренно извиняется за то, что совершила – в своем горе, а вовсе не из-за вина, которое выпила, вовсе нет... Хотя взгляните, как краснеет у нее лицо, – а это бесспорный признак горького пьяницы, уж я-то знаю, недаром я хозяйка этой гостиницы вот уже шестьдесят лет. Извиняется за то, что, не будучи в опьянении – о, нисколько, – она всячески нарушала наши обычаи. И мой дорогой друг – а она всегда им будет – щедро... Щедро! Посмотрите на эту крошечную монету... Просит вас пить с ней до тех пор, пока не будет истрачен полностью этот серебряный тар.
Она подняла монету так, чтобы на нее упал свет, несколько раз бросила на стойку, внимательно прислушиваясь к звону, пока все не затихли, снова повертела монету в руке в гробовой тишине и в заключение попробовала на зуб. Наконец удовлетворившись, она кивнула, сунула монету в карман и, сердито взглянув на Карану, повторила:
– Пока этот маленький тарне будет полностью пропит. Этот крошечныйкусочек серебра.
Посетители разразились аплодисментами и кинулись к стойке.
– Она хотела еще один тар, – сказал Шанд после долгого молчания.
Карана затихла. Она опустила голову, так что Шанд не сразу понял, что девушка беззвучно плачет. Слезы текли у нее по щекам и капали на стол. Полагая, что урок хорошо усвоен, Шанд выказал немного сочувствия:
– Как ты могла быть такой наивной после всех твоих путешествий? В любом случае завтра мы отсюда уедем и никогда не вернемся.
Подвыпившие посетители ухмылялись, махали ей и поднимали бокалы, омерзительно пародируя приветственные тосты.
– Осталось ли что-нибудь в кошельке на завтра, теперь, когда все в северной половине Мельдорина знают, кто ты такая и откуда прибыла?
Она бросила ему через стол кошелек.
– Не так уж сильно он облегчился, – резко произнесла она.
Шанд хмыкнул. Они посидели недолго, потому что пьяное веселье становилось все разнузданнее, а Карана – все мрачнее, и тихонько ускользнули в свою комнату. Им принесли обед – остывший, переваренный и безвкусный. Покончив с ним, Карана уселась в единственное кресло, тупо уставившись на огонь в камине. Поняв, что лучше всего оставить ее в покое, Шанд тихо вышел на ночные улицы.
После полуночи его заставил вернуться в гостиницу штормовой ветер, внезапно налетевший с юга. В комнате было темно. Он зажег свечу от уголька в камине. Карана, свернувшись клубком в кресле и натянув куртку на голову, спала, свесив руку через подлокотник.
Шанд хотел было ее разбудить, но решил, что ей достаточно удобно в кресле. Он запер дверь, разделся и улегся на ту из двух кроватей, которая показалась ему менее шаткой. Спал он очень плохо, потому что в матрасе было полно блох.
На следующее утро Карана впервые поднялась раньше Шанда. Она уже успела побывать на кухне и заказать завтрак, который пришлось ждать всего один час. Принесли жиденькую кашу, чуть теплую, и приторный чай, слишком сладкий даже для такой сладкоежки, как Карана.
– Это был последний раз, когда я позволила тебе выбирать гостиницу, – кисло сказала она. – Пошли?!
– Куда идем? – спросил он, почесывая блошиные укусы.
– Поделом тебе! – позлорадствовала она. – Куда угодно, только бы подальше от этой гостиницы.
– Хорошо, но повяжи голову шарфом. Пожалуйста. – Карана согласилась, что это разумно. Она завязала на голове зеленый шарф в виде тюрбана, а сверху надела шляпу. Около часа они побродили по порту, свернули к морю и наконец уселись на опустевшем моле, глядя на бурные волны. Шанд пошел еще немного пошататься по городу; Карана осталась размышлять о том, что добралась до поворотного пункта, где должна выбрать какое-то направление. Вернулся Шанд, насвистывая что-то себе под нос.
– Что нам теперь делать? – спросила Карана, болтая ногами.
Шанд долго не отвечал.
– Я надеялся, ты мне что-нибудь подскажешь. Карана смотрела на него, не понимая.
– Я знаю, что ты – чувствительница.
– У меня был небольшой дар, – проговорила она, – хотя я не слишком часто им пользовалась. Но тебе от него не было бы никакой пользы. Он пропал у меня по пути в Сет. Впрочем, я всегда знала, что мой дар слишком ненадежная вещь, чтобы на него полагаться.
– Я был в Туллине в начале зимы, когда объявился Лиан, – сказал Шанд, пристально глядя на нее.
При упоминании Лиана ее лицо смягчилось и взор стал задумчивым.
– Ты отправила мысленное послание в ту ночь, когда он прибыл в Туллин, – продолжал Шанд. – Даже я уловил его, а я не чувствительник. И даже я знал, что оно адресовано Лиану.
– Как ты мог это знать? Я даже не подозревала о существовании Лиана.
– Разве? Ты хочешь меня убедить в том, что никогда не видела его на Чантхедском Празднике?
Щеки Караны слегка порозовели.
– Конечно, я видела его там.Но когда я передавала мысли, то понятия не имела, что он в Туллине. Откуда мне было знать? – И тут ее осенило. – Я поняла, чего ты от меня хочешь, – заявила она. – Ты нашел меня и вылечил, чтобы я смогла отыскать Тензора и раздобыть для тебя Зеркало. Я надеялась, что хотя бы тебе от меня ничего не надо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142