Увидеть свою страну очищенной от чужеземной заразы, чистой и свободной, вернувшейся к старым обычаям — вот мечта моего сердца. Я отдала бы жизнь, чтобы хоть на час приблизить наступление этого дня. Вы слышите, вонарские волки?
— Мама, перестань! — гочанна Джатонди заговорила на кандерулезском, считая, что этот язык непонятен иностранным чиновникам. — Прекрати немедленно!
— А ты что же, тоже с ними? — Ксандунисса, также перейдя на родной язык, накинулась на дочь. — Их слепок, рабыня, игрушка! Пока ты училась в их проклятой стране, авескийское сердце засохло в твоей груди? Изменница, я вижу, что это так!
— Это не так, и ты это знаешь. И не кричи, мама, эти люди примут тебя за сумасшедшую.
— Мне безразлично, что они думают обо мне! Я забочусь только об УудПрае — нашем доме, нашем сокровище, ветшающем у нас на глазах, потому что эти вонарцы обманули и ограбили нас. Из всех их преступлений это — самое черное!
— Чем громче ты говоришь, тем хуже они тебя слышат. Пожалуйста, послушай меня, мама!
— Что слушать! Тебе нечего сказать! Ты ничего не понимаешь! Тебе нет дела до УудПрай, ты такая же, как эти пришельцы с запада, тебе не постигнуть величия, древней славы… тебе не понять, что такое УудПрай. — Голос Ксандуниссы дрогнул. Слезы выступили у нее на глазах. — УудПрай…
— Царственная гочалла, я помогу спасти дворец, если это в моих силах, — впервые с начала злополучной беседы Ренилл подал голос, заговорив на кандерулезском. — Я не могу ручаться за успех, но клянусь, я попытаюсь что-нибудь сделать.
Ксандунисса, пораженная, обернулась к неподвижному, молчавшему до сих пор человеку в местной одежде, только теперь заметив несоответствие авескийских черт лица и светлых, выгоревших на солнце волос.
— Вы…
— Ренилл во Чаумелль, заместитель второго секретаря протектората.
— Это вонарское имя, но вы говорите на языке Авескии. Вы не совсем такой, как они, мне кажется. Но вы и не один из нас. Объясните.
— Царственная гочалла, я гражданский чиновник Вонара. Я не имею полномочий самолично оказать вам всю возможную помощь, но то влияние, каким я обладаю, к вашим услугам.
— Вежливая речь, — снисходительно проворчала Ксандунисса. — Я не предполагала, что вонарец способен на великодушие и любезность. Но вы не совсем их крови, может быть, причина в этом.
— Может быть. Я разделяю вашу тревогу за судьбу великого дворца…
— В самом деле? Значит, вы видели его?
— Снаружи, несколько раз. Однажды при лунном свете…
— Да, именно тогда на него следует любоваться! Сияющие фонтаны, лиловый купол… хрустальная аркада Ширардира Великолепного…
— Несравненно прекрасны. Их необходимо спасти. Я сделаю для этого все, что в моих силах.
— Да, сделайте. Я удовлетворена. Я ожидаю от вас настойчивых усилий. Сообщайте мне о своих успехах. Вам следует отложить все прочие дела и заботы, пока не решится это дело. — Гнев покинул Ксандуниссу, оставив ее усталой и опустошенной, однако ее осанка не потеряла царственного величия. Она обернулась к дочери:
— Я сообщила им свою волю. Теперь мы можем покинуть этот нелепый дом.
— Вернемся домой, матушка.
— Протектор во Трунир, я покидаю вас, — объявила на вонарском Ксандунисса.
— Не смею удерживать вас, мадам. — Во Трунир, не уловивший смысла короткого разговора, ведшегося по-кандерулезски, оказался застигнут врасплох, но мгновенно оправился. — Я прикажу страже сопровождать вас. Толпа у ворот может быть опасна.
— Мне не нужна защита. Это мой народ, господин во Трунир. Желаю вам хорошего дня.
— Гочалла, — поклонился Ренилл.
— Идем, гочанна, — не прибавив более ни слова, Ксандунисса повернулась и покинула кабинет протектора. Гочанна Джатонди послушно последовала за ней. На мгновенье ее черные с голубым отсветом глаза встретились с глазами Ренилла и губы беззвучно прошептали: «Спасибо».
Дверь уже закрылась за ней, когда Ренилл понял, что не может сообразить, на каком языке она говорила.
Несколько секунд длилось молчание, потом заговорил протектор во Трунир:
— Ну, Чаумелль, как вы это сделали? Вам быстро удалось пригладить встопорщенные перышки. Что вы ей сказали?
— Сказал, что помогу, если сумею. Я объяснил ей, что не могу гарантировать результат.
— Неопределенно, но утешительно. Отлично. В сущности, если вам удастся что-нибудь выжать из бюджета, я не откажусь выдать ей пособие. Действительно жалко старушку, — признался во Трунир.
— Сомневаюсь, что она с благодарностью примет вашу жалость, сэр.
— В самом деле, зато она не откажется принять субсидию, — вставил Шивокс. — Этой старой ведьме место в больнице для бедных, но она не настолько сумасшедшая, чтобы разучиться протягивать руку. Здешние жители все до одного прирожденные попрошайки. Хотя приходится признать, среди женщин попадаются хорошенькие. Эта молоденькая, например. Заметили, какие губки? А кожа? Жаль, что она с ног до головы завернута в свои тряпки.
Заместитель второго секретаря и протектор незаметно обменялись взглядами, выражавшими одинаковое отвращение.
— Проверьте счета, — распорядился во Трунир. — Посмотрите, что можно сделать для гочаллы. Она осталась совершенно без средств к существованию.
— Но списывать ее со счета преждевременно, — улыбнулся Ренилл, подходя к окну. — Смотрите.
Начальники присоединились к нему. Как раз в этот момент гочалла Ксандунисса с дочерью выходили из ворот резиденции. Коротко переговорив со стражниками, они шагнули мимо распахнувшихся перед ними огромных створок прямо в беснующуюся толпу. Из окна были видны только спины женщин. Наблюдатели не видели лица княгини и не слышали ее голоса. Но на их глазах она подняла руку цвета старой слоновой кости — и толпа затихла. Еще минута или две — и неслышимые слова усмирили мятежников. Собравшаяся на площади толпа начала расходиться. В поредевшем море голов открылась тропа, в конце которой виднелся древний, но все еще роскошный фози — трехколесная повозка, влекомая смуглым великаном, одетым в цвета Кандерула: черный с золотом и пурпуром. Женщины вошли в фози, и древняя карета укатила в облаке ныли. Толпа беззвучно таяла.
— Видели? Она все еще внушает почтение, — заметил Ренилл. — Обладает немалой силой и властью, пусть даже неосязаемой. С этим следует считаться.
— Вы совершенно правы. Не следует недооценивать силы врага. — Протектор мрачно усмехнулся. — Что возвращает нас к первоначальной теме разговора, Чаумелль — к плану проникновения в ДжиПайндру. Вы, кажется, сказали, что вас невозможно принудить? Вы уверены? Может быть, вы запамятовали, что чиновники Авескийского управления гражданскими делами, виновные в злостном неповиновении в момент общественных возмущений, подлежат тюремному заключению на срок до двух лет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
— Мама, перестань! — гочанна Джатонди заговорила на кандерулезском, считая, что этот язык непонятен иностранным чиновникам. — Прекрати немедленно!
— А ты что же, тоже с ними? — Ксандунисса, также перейдя на родной язык, накинулась на дочь. — Их слепок, рабыня, игрушка! Пока ты училась в их проклятой стране, авескийское сердце засохло в твоей груди? Изменница, я вижу, что это так!
— Это не так, и ты это знаешь. И не кричи, мама, эти люди примут тебя за сумасшедшую.
— Мне безразлично, что они думают обо мне! Я забочусь только об УудПрае — нашем доме, нашем сокровище, ветшающем у нас на глазах, потому что эти вонарцы обманули и ограбили нас. Из всех их преступлений это — самое черное!
— Чем громче ты говоришь, тем хуже они тебя слышат. Пожалуйста, послушай меня, мама!
— Что слушать! Тебе нечего сказать! Ты ничего не понимаешь! Тебе нет дела до УудПрай, ты такая же, как эти пришельцы с запада, тебе не постигнуть величия, древней славы… тебе не понять, что такое УудПрай. — Голос Ксандуниссы дрогнул. Слезы выступили у нее на глазах. — УудПрай…
— Царственная гочалла, я помогу спасти дворец, если это в моих силах, — впервые с начала злополучной беседы Ренилл подал голос, заговорив на кандерулезском. — Я не могу ручаться за успех, но клянусь, я попытаюсь что-нибудь сделать.
Ксандунисса, пораженная, обернулась к неподвижному, молчавшему до сих пор человеку в местной одежде, только теперь заметив несоответствие авескийских черт лица и светлых, выгоревших на солнце волос.
— Вы…
— Ренилл во Чаумелль, заместитель второго секретаря протектората.
— Это вонарское имя, но вы говорите на языке Авескии. Вы не совсем такой, как они, мне кажется. Но вы и не один из нас. Объясните.
— Царственная гочалла, я гражданский чиновник Вонара. Я не имею полномочий самолично оказать вам всю возможную помощь, но то влияние, каким я обладаю, к вашим услугам.
— Вежливая речь, — снисходительно проворчала Ксандунисса. — Я не предполагала, что вонарец способен на великодушие и любезность. Но вы не совсем их крови, может быть, причина в этом.
— Может быть. Я разделяю вашу тревогу за судьбу великого дворца…
— В самом деле? Значит, вы видели его?
— Снаружи, несколько раз. Однажды при лунном свете…
— Да, именно тогда на него следует любоваться! Сияющие фонтаны, лиловый купол… хрустальная аркада Ширардира Великолепного…
— Несравненно прекрасны. Их необходимо спасти. Я сделаю для этого все, что в моих силах.
— Да, сделайте. Я удовлетворена. Я ожидаю от вас настойчивых усилий. Сообщайте мне о своих успехах. Вам следует отложить все прочие дела и заботы, пока не решится это дело. — Гнев покинул Ксандуниссу, оставив ее усталой и опустошенной, однако ее осанка не потеряла царственного величия. Она обернулась к дочери:
— Я сообщила им свою волю. Теперь мы можем покинуть этот нелепый дом.
— Вернемся домой, матушка.
— Протектор во Трунир, я покидаю вас, — объявила на вонарском Ксандунисса.
— Не смею удерживать вас, мадам. — Во Трунир, не уловивший смысла короткого разговора, ведшегося по-кандерулезски, оказался застигнут врасплох, но мгновенно оправился. — Я прикажу страже сопровождать вас. Толпа у ворот может быть опасна.
— Мне не нужна защита. Это мой народ, господин во Трунир. Желаю вам хорошего дня.
— Гочалла, — поклонился Ренилл.
— Идем, гочанна, — не прибавив более ни слова, Ксандунисса повернулась и покинула кабинет протектора. Гочанна Джатонди послушно последовала за ней. На мгновенье ее черные с голубым отсветом глаза встретились с глазами Ренилла и губы беззвучно прошептали: «Спасибо».
Дверь уже закрылась за ней, когда Ренилл понял, что не может сообразить, на каком языке она говорила.
Несколько секунд длилось молчание, потом заговорил протектор во Трунир:
— Ну, Чаумелль, как вы это сделали? Вам быстро удалось пригладить встопорщенные перышки. Что вы ей сказали?
— Сказал, что помогу, если сумею. Я объяснил ей, что не могу гарантировать результат.
— Неопределенно, но утешительно. Отлично. В сущности, если вам удастся что-нибудь выжать из бюджета, я не откажусь выдать ей пособие. Действительно жалко старушку, — признался во Трунир.
— Сомневаюсь, что она с благодарностью примет вашу жалость, сэр.
— В самом деле, зато она не откажется принять субсидию, — вставил Шивокс. — Этой старой ведьме место в больнице для бедных, но она не настолько сумасшедшая, чтобы разучиться протягивать руку. Здешние жители все до одного прирожденные попрошайки. Хотя приходится признать, среди женщин попадаются хорошенькие. Эта молоденькая, например. Заметили, какие губки? А кожа? Жаль, что она с ног до головы завернута в свои тряпки.
Заместитель второго секретаря и протектор незаметно обменялись взглядами, выражавшими одинаковое отвращение.
— Проверьте счета, — распорядился во Трунир. — Посмотрите, что можно сделать для гочаллы. Она осталась совершенно без средств к существованию.
— Но списывать ее со счета преждевременно, — улыбнулся Ренилл, подходя к окну. — Смотрите.
Начальники присоединились к нему. Как раз в этот момент гочалла Ксандунисса с дочерью выходили из ворот резиденции. Коротко переговорив со стражниками, они шагнули мимо распахнувшихся перед ними огромных створок прямо в беснующуюся толпу. Из окна были видны только спины женщин. Наблюдатели не видели лица княгини и не слышали ее голоса. Но на их глазах она подняла руку цвета старой слоновой кости — и толпа затихла. Еще минута или две — и неслышимые слова усмирили мятежников. Собравшаяся на площади толпа начала расходиться. В поредевшем море голов открылась тропа, в конце которой виднелся древний, но все еще роскошный фози — трехколесная повозка, влекомая смуглым великаном, одетым в цвета Кандерула: черный с золотом и пурпуром. Женщины вошли в фози, и древняя карета укатила в облаке ныли. Толпа беззвучно таяла.
— Видели? Она все еще внушает почтение, — заметил Ренилл. — Обладает немалой силой и властью, пусть даже неосязаемой. С этим следует считаться.
— Вы совершенно правы. Не следует недооценивать силы врага. — Протектор мрачно усмехнулся. — Что возвращает нас к первоначальной теме разговора, Чаумелль — к плану проникновения в ДжиПайндру. Вы, кажется, сказали, что вас невозможно принудить? Вы уверены? Может быть, вы запамятовали, что чиновники Авескийского управления гражданскими делами, виновные в злостном неповиновении в момент общественных возмущений, подлежат тюремному заключению на срок до двух лет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103