Он был одет в просторную тунику и широкие шаровары из невесомой ткани песочного цвета, какие могли принадлежать любому горожанину. Бронзовую уштру, изогнутый треножник, символ победоносной покорности, также носил едва ли не каждый авескиец. Только вышитый на многоцветном поясе-зуфуре значок позволял причислить его к довольно уважаемой касте Отступающих. Широкополая плетеная шляпа скрывала лицо, только глаза блестели: черные, но с предательскими зелеными искрами. Такие глаза, как и угловатое лицо с тонким орлиным носом, бывают только у северян, чаще всего у тех, кто родился в племенах горцев. Морщинки вокруг глаз говорили, что человек уже не юноша — вероятно, лет тридцати. Нижняя часть лица могла бы рассказать больше, если бы ее не скрывала кисейная вуаль от пыли, закрепленная под полями шляпы.
Человек направился прямо к воротам, не обращая внимания на несущиеся ему вслед вопли. Советы и упреки скоро сменились оскорблениями. «Предатель» по большей части, но звучало и «жополиз», и «блевотина йахдини», и другие, более изысканные наименования. Северянин, казалось, оглох, но не ослеп: когда бровастый старец, щеголяющий золотым знаком «свидетеля рождений», попытался зацепить его за ноги сложенным зонтиком, тот легко уклонился.
— Червивая задница!
— Слуга хаоса!
— Безымянный, переодетый Безымянный!
Яростные крики летели ему в спину, но северянин словно не слышал. Когда стражники преградили ему путь, он вытянул из складок зуфура какую-то бумагу, которая немедленно заставила их отворить ворота.
Сомкнувшиеся со скрипом деревянные створки приглушили звук, но шум доносился и сюда. Перед пришельцем высилось здание резиденции — безупречно элегантное и совершенно чуждое этой стране. Тщательно подстриженные газоны выгорели на солнце. Воду для поливалки качали туземцы, а в последнее время этот источник энергии иссяк. Кустарник, строго подстриженный по ранжиру, был не зеленее травы.
Стражники, расхаживавшие по двору резиденции, не обратили на вошедшего ни малейшего внимания, справедливо полагая, что раз перед ним открыли ворота, стало быть, он имеет право войти. Он беспрепятственно проследовал к парадной двери, где у него опять потребовали пропуск. Бумага снова была признана удовлетворительной, и человек вошел в здание, оказавшись в просторной гулкой передней, копирующей зал Дворца Правосудия в Ширине.
Зал поражал необычной пустотой. Сегодня здесь не было привычного сборища просителей, жалобщиков и предпринимателей самого разнообразного сорта и вида. Человек пересек пустынный зал и спокойно начал подниматься по широкой центральной лестнице. На середине второго пролета кто-то тронул его за плечо и сердитый голос спросил:
— Ты куда это лезешь?
Пришелец обратил невинный взгляд черно-зеленых глаз на вопрошающего — коренастого вонарского капрала из Второго Кадерулезского пехотного полка, одетого в желто-серую форму без всяких туземных побрякушек. Настоящий Высокочтимый!
— Ты пьян или одурел? — поинтересовался капрал. — Для вашей братии только передняя! Давай назад. Понял? Запрещено! — Не встретив понимания, он повторил громче: — ЗАПРЕЩЕНО! Слышишь? — Слышать-то слышит, но вот понимает ли? Туземец пожал плечами и вопросительно улыбнулся — естественно, вызвав праведный гнев служаки.
— Пошел вон! Получишь плетей! Тебя занесут в список! За решетку! Получишь срок!
— Срок, Высокочтимый? — выдохнул туземец.
— Срок, моча!
Последний нелестный эпитет относился к светло-золотистому оттенку кожи авескийца, но невежество туземца не позволило ему оценить оскорбления. Снова беспомощно передернув плечами, тот продолжил свое восхождение по лестнице, отчего капрал немедленно рассвирепел.
— СТОЙ! — командный рев остался без ответа. Капрал взревел снова, уже на другой ноте, и вокруг наглого пришельца сомкнулись люди в полковой форме.
— Вышвырните отсюда ЭТО! — распорядился капрал.
— Высокочтимый! Уважаемый Высокочтимый! — трепетные взмахи ладоней авескийца выражали отчаяние. — Нижайший взывает к слуху царственного Протектора…
— Это еще что?
— Великолепнейшего протектора во Трунира… Если мне будет позволено предстать перед ним…
— Чертова медяшка!
— Пусть Высокочтимый соизволит простить своего слугу. Ничтожный молит о мгновении — всего одном мимолетном кратчайшем миге внимания протектора во Трунира.
— Слушай, моча, — заметил капрал. — Время протектора дорого стоит. Слишком дорого, чтоб тратить его на свиной помет вроде тебя. Давай уволакивай свою желтую задницу, покуда еще стоишь на ногах.
— Умоляю вас, Высокочтимый — на коленях, если такова ваша воля — у меня послание… ужасно важное!
— Ужасно будет тебе, если врешь. Что за послание? От кого? Дай-ка посмотреть…
— Но оно только для великолепнейшего!
— Давай сюда. Если дело того стоит, я его передам.
— Нет, нет, Высокочтимый, мне строжайше приказано…
— Обыскать, — приказал капрал, и двое солдат немедленно схватили пришельца.
— Ах, пощадите, избавьте от позора. Я из Отступающих, не оскверняйте мою касту. — Жалобная певучая мольба разнеслась в гулком зале. У подножия лестницы собралась кучка любопытствующих солдат.
— Посмотрите в этой тряпке, которую он таскает поперек живота, — посоветовал капрал. — Они там все прячут.
— Господа… Высокочтимые… вы несправедливы ко мне…— пленник яростно извивался.
— Да он скользкий как угорь! — один из солдат умоляюще покосился на капрала. — Разрешите, я ему врежу?
— Не стоит обдирать кулаки. Просто сорвите с него все тряпье и выкиньте на улицу. В следующий раз будет послушней. А потом обыщите одежку.
— Есть, сэр.
— Нет! Смилуйтесь, господа, смилуйтесь! — туземец отчаянно забился в руках солдат. — Всеми богами, самим Истоком и Пределом клянусь…
В чем он собирался поклясться, так и осталось неизвестным, потому что прозвучал новый властный голос:
Что здесь за карнавал? Капрал, объяснитесь!
И солдаты, и пленник подняли глаза. Несколькими ступенями выше стоял плотный коренастый мужчина, одетый в штатское. Безупречность его одеяния граничила со щегольством: легкий светлый сюртук вонарского покроя, клетчатые узкие брюки, напущенные на блистающие сапоги, модный жилет красновато-коричневого оттенка с муаровым узором, широкий шелковый галстук цвета слоновой кости и, как завершение наряда, трость с золотым набалдашником в толстых пальцах с наманикюренными ногтями.
Уголки крахмального воротничка торчали прямо и остро, как клинки смертоносного орудия. В крестьянскую простоту круглого толстогубого лица мужчины никак не вписывались холеные рыжеватые усики и острая бородка с бакенбардами. От его волос и одежды расходились волны одуряющего запаха духов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Человек направился прямо к воротам, не обращая внимания на несущиеся ему вслед вопли. Советы и упреки скоро сменились оскорблениями. «Предатель» по большей части, но звучало и «жополиз», и «блевотина йахдини», и другие, более изысканные наименования. Северянин, казалось, оглох, но не ослеп: когда бровастый старец, щеголяющий золотым знаком «свидетеля рождений», попытался зацепить его за ноги сложенным зонтиком, тот легко уклонился.
— Червивая задница!
— Слуга хаоса!
— Безымянный, переодетый Безымянный!
Яростные крики летели ему в спину, но северянин словно не слышал. Когда стражники преградили ему путь, он вытянул из складок зуфура какую-то бумагу, которая немедленно заставила их отворить ворота.
Сомкнувшиеся со скрипом деревянные створки приглушили звук, но шум доносился и сюда. Перед пришельцем высилось здание резиденции — безупречно элегантное и совершенно чуждое этой стране. Тщательно подстриженные газоны выгорели на солнце. Воду для поливалки качали туземцы, а в последнее время этот источник энергии иссяк. Кустарник, строго подстриженный по ранжиру, был не зеленее травы.
Стражники, расхаживавшие по двору резиденции, не обратили на вошедшего ни малейшего внимания, справедливо полагая, что раз перед ним открыли ворота, стало быть, он имеет право войти. Он беспрепятственно проследовал к парадной двери, где у него опять потребовали пропуск. Бумага снова была признана удовлетворительной, и человек вошел в здание, оказавшись в просторной гулкой передней, копирующей зал Дворца Правосудия в Ширине.
Зал поражал необычной пустотой. Сегодня здесь не было привычного сборища просителей, жалобщиков и предпринимателей самого разнообразного сорта и вида. Человек пересек пустынный зал и спокойно начал подниматься по широкой центральной лестнице. На середине второго пролета кто-то тронул его за плечо и сердитый голос спросил:
— Ты куда это лезешь?
Пришелец обратил невинный взгляд черно-зеленых глаз на вопрошающего — коренастого вонарского капрала из Второго Кадерулезского пехотного полка, одетого в желто-серую форму без всяких туземных побрякушек. Настоящий Высокочтимый!
— Ты пьян или одурел? — поинтересовался капрал. — Для вашей братии только передняя! Давай назад. Понял? Запрещено! — Не встретив понимания, он повторил громче: — ЗАПРЕЩЕНО! Слышишь? — Слышать-то слышит, но вот понимает ли? Туземец пожал плечами и вопросительно улыбнулся — естественно, вызвав праведный гнев служаки.
— Пошел вон! Получишь плетей! Тебя занесут в список! За решетку! Получишь срок!
— Срок, Высокочтимый? — выдохнул туземец.
— Срок, моча!
Последний нелестный эпитет относился к светло-золотистому оттенку кожи авескийца, но невежество туземца не позволило ему оценить оскорбления. Снова беспомощно передернув плечами, тот продолжил свое восхождение по лестнице, отчего капрал немедленно рассвирепел.
— СТОЙ! — командный рев остался без ответа. Капрал взревел снова, уже на другой ноте, и вокруг наглого пришельца сомкнулись люди в полковой форме.
— Вышвырните отсюда ЭТО! — распорядился капрал.
— Высокочтимый! Уважаемый Высокочтимый! — трепетные взмахи ладоней авескийца выражали отчаяние. — Нижайший взывает к слуху царственного Протектора…
— Это еще что?
— Великолепнейшего протектора во Трунира… Если мне будет позволено предстать перед ним…
— Чертова медяшка!
— Пусть Высокочтимый соизволит простить своего слугу. Ничтожный молит о мгновении — всего одном мимолетном кратчайшем миге внимания протектора во Трунира.
— Слушай, моча, — заметил капрал. — Время протектора дорого стоит. Слишком дорого, чтоб тратить его на свиной помет вроде тебя. Давай уволакивай свою желтую задницу, покуда еще стоишь на ногах.
— Умоляю вас, Высокочтимый — на коленях, если такова ваша воля — у меня послание… ужасно важное!
— Ужасно будет тебе, если врешь. Что за послание? От кого? Дай-ка посмотреть…
— Но оно только для великолепнейшего!
— Давай сюда. Если дело того стоит, я его передам.
— Нет, нет, Высокочтимый, мне строжайше приказано…
— Обыскать, — приказал капрал, и двое солдат немедленно схватили пришельца.
— Ах, пощадите, избавьте от позора. Я из Отступающих, не оскверняйте мою касту. — Жалобная певучая мольба разнеслась в гулком зале. У подножия лестницы собралась кучка любопытствующих солдат.
— Посмотрите в этой тряпке, которую он таскает поперек живота, — посоветовал капрал. — Они там все прячут.
— Господа… Высокочтимые… вы несправедливы ко мне…— пленник яростно извивался.
— Да он скользкий как угорь! — один из солдат умоляюще покосился на капрала. — Разрешите, я ему врежу?
— Не стоит обдирать кулаки. Просто сорвите с него все тряпье и выкиньте на улицу. В следующий раз будет послушней. А потом обыщите одежку.
— Есть, сэр.
— Нет! Смилуйтесь, господа, смилуйтесь! — туземец отчаянно забился в руках солдат. — Всеми богами, самим Истоком и Пределом клянусь…
В чем он собирался поклясться, так и осталось неизвестным, потому что прозвучал новый властный голос:
Что здесь за карнавал? Капрал, объяснитесь!
И солдаты, и пленник подняли глаза. Несколькими ступенями выше стоял плотный коренастый мужчина, одетый в штатское. Безупречность его одеяния граничила со щегольством: легкий светлый сюртук вонарского покроя, клетчатые узкие брюки, напущенные на блистающие сапоги, модный жилет красновато-коричневого оттенка с муаровым узором, широкий шелковый галстук цвета слоновой кости и, как завершение наряда, трость с золотым набалдашником в толстых пальцах с наманикюренными ногтями.
Уголки крахмального воротничка торчали прямо и остро, как клинки смертоносного орудия. В крестьянскую простоту круглого толстогубого лица мужчины никак не вписывались холеные рыжеватые усики и острая бородка с бакенбардами. От его волос и одежды расходились волны одуряющего запаха духов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103