Палочки-руки стягивала узлом веревка. Красные кляксы краски на мундире изображали кровь.
Ткань вспыхнула, загорелись деревянные конечности, и возбужденный вой голосов стал еще громче. Ренилл повернулся к ближайшему соседу — коренастому рабочему касты Потока.
— Где Породившие Гнев? — спросил он, не выходя из образа пилигрима.
— В Малом Ширине, среди нас. — Рабочий зачарованно уставился на огонь. — Эти иноземцы убивают наших астромагов. Этой ночью в мучениях скончался Кидришу Крылатый.
Кидришу Крылатый, по общепринятому мнению, был первым из астромагов ЗуЛайсы. Никто не мог соперничать с ним в беглости чтения небесных знаков.
— Великая потеря, большое горе. И все же — да торжествует покорность! — Ренилл благоговейно приник губами к вырезанной на его посохе уштре.
— Провались ты со своей покорностью, репей-святоша! Ты что думаешь, эти убийства — воля богов? Вонарцев это воля!
— Тут кроется великая тайна. Как совершилось убийство?
— Яд.
— Каким же образом его отравили?
— Кто знает все ухищрения лишенных касты! Но это их рук дело, никаких сомнений.
— Направь меня, Аон-отец. Как это стало известно?
— Да все знают! Эта вонарская плесень замышляет убийство духа.
— К чему им такое злодеяние, брат мой?
— Чтобы надежнее сделать нас рабами и укрепить свое господство. Это всякому ясно. Слушай, они пошли еще дальше. За закрытыми дверями они подучивают сыновей Безымянных осквернять женщин касты. Безымянные разносят хаос по всей Авескии.
— И это тоже всем известно?
— Еще бы! И запомни, нет торжества в покорности врагам богов. Достойнее противостоять им. Когда мы изгоним чужеземцев из нашей страны, а еще лучше — перебьем их до последнего человека, Аон-отец будет доволен нами.
— Да разнесется его имя громом с небес. — Еще один благоговейный поцелуй знаку уштры. — Мне кажется, мой брат чтит учение Сынов.
— У них есть глаза, чтобы видеть, — был ответ. — И они нашего племени.
— Да просветит наши мысли божественная мудрость. Мой брат чтит волю Отца?
— Твоему брату надоели чужеземцы, сующие свой нос во все дела. У нас свои боги, свои обычаи, и нам надо идти своим путем. Только и всего.
— Воистину так. — Ренилл невольно вышел из роли: — Однако нужно сказать, эти вонарцы принесли с собой мирские дары — чудеса медицины и техники. Сами боги желают, чтобы мы научились пользоваться ими.
— Дары? Подкуп, — проворчал сторонник Сынов. — И, скажу я тебе…
Что он хотел сказать, осталось неизвестным, потому что на место действия явился взвод солдат Второго Кандерулезского, присланный разогнать толпу. Над головами прогремело несколько предупредительных выстрелов — обычно этого оказывалось достаточно, чтобы рассеять нежелательное сборище. Но только не сегодня. Авескийцы гневно завопили, воздух наполнили красочные проклятия. Взвод невозмутимо продвигался вперед, сохраняя строй, приклады карабинов взлетали и опускались, расчищая проход через плотное людское месиво. Добравшись до костра, они чуть замедлили продвижение, поняв, что пока нечего и пытаться гасить ревущее пламя.
Однако они не собирались позволить собравшимся насладиться зрелищем. Вонарец-капитан выкрикнул команду, и его люди приложили карабины к плечам.
— Жители ЗуЛайсы, РАЗОЙДИТЕСЬ! — проревел капитан.
На мгновение, показавшееся бесконечным, все застыли в нерешительности. Потом толпа дрогнула, и недовольные авескийцы начали исчезать с площади. Неохотное отступление постепенно превратилось в бегство, и очень скоро на площади не осталось ни единого туземца. Победоносные солдаты Второго Кандерулезского дождались, пока огонь прогорел, разбросали и затоптали угли, после чего маршевым шагом удалились.
Ренилл был среди первых беглецов. К тому времени, когда последний нарушитель порядка скрылся с площади Обелиска Набаруки, он уже прошел несколько кварталов и приближался к сердцу старого города. Он продвигался вперед упорно, но не слишком быстро, не забывая изображать незнакомого с городом сельского жителя. Почти без усилия поддерживая образ, Ренилл упорно думал о происшествии, свидетелем которого только что оказался. Еще одно тревожное подтверждение нарастающей враждебности, хотя и не нанесшее никакого реального ущерба. И все же был миг, тот бесконечный миг, когда все повисло на волоске. На этот раз обошлось без кровопролития, но кто знает, что будет дальше…
Ренилл шагал вперед. По сторонам улиц высились обветшалые здания, израненные множеством безвестных враждебных рук. Еще четверть мили — и он оказался перед развалинами стены, некогда окружавшей город. ЗуЛайса, как ребенок из одежды, выросла из своих стен много веков назад, но длинные участки каменной кладки сохранились до сих пор, сохранились и древние барельефы, изображающие свернувшихся перед броском змей, высеченные на могучих колоннах, поддерживавших давно исчезнувшие главные ворота города.
Через Врата Питона Ренилл вошел в Старый город, как издавна назывались кварталы в кольце крепостной стены. День уже умирал, и длинные тени заполнили задыхающиеся улочки. Темнота словно вырастала из земли. Он прошел по кривому переулку и наконец оказался в широком открытом кругу, известном как Йайа — «Сердце», в самом центре старой ЗуЛайсы. Ни один торговец не раскладывал здесь своих товаров. Не было ни разносчиков, ни нищих; ни музыкантов, ни мутизи — скверна наживы не пятнала священную землю. В центре Йайа возвышалась ДжиПайндру — Крепость Богов — мощное и неприступное сооружение из черного базальта. Храм опоясывали стены черного гранита, способные отразить натиск целой армии. Однако окованные железом ворота стояли распахнутые настежь, ибо каждому верному был открыт доступ во двор храма. На стене над воротами виднелся высеченный в камне символ уштры.
Со смиренно склоненной головой Ренилл побрел к воротам, беспрепятственно пройдя под знаком уштры, едва ли пропускавшей до него хоть одного человека запада. Никто не задерживал его, не расспрашивал, никто, казалось, вообще его не замечал. Словно он стал вдруг невидимым. Однако откуда же в таком случае взялось щекотное покалывание в загривке и холодные мурашки, пробежавшие по телу, едва он ступил на храмовый двор?
Ренилл огляделся. Смеркалось, и уже загорелись старинные красные фонари. Рубиновые отблески падали на отмытый, выскобленный, умащенный воском и натертый до неимоверного сияния камень под ногами. Тут и там по камням ползали верующие с тряпками в руках, истово трудясь над полировкой мостовой. Другие замерли на коленях в молитвенных нишах, пробитых в гранитной стене на разных расстояниях друг от друга. Из ниш доносились нестройные звуки молитвенных песнопений. Но все эти признаки присутствия человека почти терялись перед чудовищным величием статуи, высящейся посреди двора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Ткань вспыхнула, загорелись деревянные конечности, и возбужденный вой голосов стал еще громче. Ренилл повернулся к ближайшему соседу — коренастому рабочему касты Потока.
— Где Породившие Гнев? — спросил он, не выходя из образа пилигрима.
— В Малом Ширине, среди нас. — Рабочий зачарованно уставился на огонь. — Эти иноземцы убивают наших астромагов. Этой ночью в мучениях скончался Кидришу Крылатый.
Кидришу Крылатый, по общепринятому мнению, был первым из астромагов ЗуЛайсы. Никто не мог соперничать с ним в беглости чтения небесных знаков.
— Великая потеря, большое горе. И все же — да торжествует покорность! — Ренилл благоговейно приник губами к вырезанной на его посохе уштре.
— Провались ты со своей покорностью, репей-святоша! Ты что думаешь, эти убийства — воля богов? Вонарцев это воля!
— Тут кроется великая тайна. Как совершилось убийство?
— Яд.
— Каким же образом его отравили?
— Кто знает все ухищрения лишенных касты! Но это их рук дело, никаких сомнений.
— Направь меня, Аон-отец. Как это стало известно?
— Да все знают! Эта вонарская плесень замышляет убийство духа.
— К чему им такое злодеяние, брат мой?
— Чтобы надежнее сделать нас рабами и укрепить свое господство. Это всякому ясно. Слушай, они пошли еще дальше. За закрытыми дверями они подучивают сыновей Безымянных осквернять женщин касты. Безымянные разносят хаос по всей Авескии.
— И это тоже всем известно?
— Еще бы! И запомни, нет торжества в покорности врагам богов. Достойнее противостоять им. Когда мы изгоним чужеземцев из нашей страны, а еще лучше — перебьем их до последнего человека, Аон-отец будет доволен нами.
— Да разнесется его имя громом с небес. — Еще один благоговейный поцелуй знаку уштры. — Мне кажется, мой брат чтит учение Сынов.
— У них есть глаза, чтобы видеть, — был ответ. — И они нашего племени.
— Да просветит наши мысли божественная мудрость. Мой брат чтит волю Отца?
— Твоему брату надоели чужеземцы, сующие свой нос во все дела. У нас свои боги, свои обычаи, и нам надо идти своим путем. Только и всего.
— Воистину так. — Ренилл невольно вышел из роли: — Однако нужно сказать, эти вонарцы принесли с собой мирские дары — чудеса медицины и техники. Сами боги желают, чтобы мы научились пользоваться ими.
— Дары? Подкуп, — проворчал сторонник Сынов. — И, скажу я тебе…
Что он хотел сказать, осталось неизвестным, потому что на место действия явился взвод солдат Второго Кандерулезского, присланный разогнать толпу. Над головами прогремело несколько предупредительных выстрелов — обычно этого оказывалось достаточно, чтобы рассеять нежелательное сборище. Но только не сегодня. Авескийцы гневно завопили, воздух наполнили красочные проклятия. Взвод невозмутимо продвигался вперед, сохраняя строй, приклады карабинов взлетали и опускались, расчищая проход через плотное людское месиво. Добравшись до костра, они чуть замедлили продвижение, поняв, что пока нечего и пытаться гасить ревущее пламя.
Однако они не собирались позволить собравшимся насладиться зрелищем. Вонарец-капитан выкрикнул команду, и его люди приложили карабины к плечам.
— Жители ЗуЛайсы, РАЗОЙДИТЕСЬ! — проревел капитан.
На мгновение, показавшееся бесконечным, все застыли в нерешительности. Потом толпа дрогнула, и недовольные авескийцы начали исчезать с площади. Неохотное отступление постепенно превратилось в бегство, и очень скоро на площади не осталось ни единого туземца. Победоносные солдаты Второго Кандерулезского дождались, пока огонь прогорел, разбросали и затоптали угли, после чего маршевым шагом удалились.
Ренилл был среди первых беглецов. К тому времени, когда последний нарушитель порядка скрылся с площади Обелиска Набаруки, он уже прошел несколько кварталов и приближался к сердцу старого города. Он продвигался вперед упорно, но не слишком быстро, не забывая изображать незнакомого с городом сельского жителя. Почти без усилия поддерживая образ, Ренилл упорно думал о происшествии, свидетелем которого только что оказался. Еще одно тревожное подтверждение нарастающей враждебности, хотя и не нанесшее никакого реального ущерба. И все же был миг, тот бесконечный миг, когда все повисло на волоске. На этот раз обошлось без кровопролития, но кто знает, что будет дальше…
Ренилл шагал вперед. По сторонам улиц высились обветшалые здания, израненные множеством безвестных враждебных рук. Еще четверть мили — и он оказался перед развалинами стены, некогда окружавшей город. ЗуЛайса, как ребенок из одежды, выросла из своих стен много веков назад, но длинные участки каменной кладки сохранились до сих пор, сохранились и древние барельефы, изображающие свернувшихся перед броском змей, высеченные на могучих колоннах, поддерживавших давно исчезнувшие главные ворота города.
Через Врата Питона Ренилл вошел в Старый город, как издавна назывались кварталы в кольце крепостной стены. День уже умирал, и длинные тени заполнили задыхающиеся улочки. Темнота словно вырастала из земли. Он прошел по кривому переулку и наконец оказался в широком открытом кругу, известном как Йайа — «Сердце», в самом центре старой ЗуЛайсы. Ни один торговец не раскладывал здесь своих товаров. Не было ни разносчиков, ни нищих; ни музыкантов, ни мутизи — скверна наживы не пятнала священную землю. В центре Йайа возвышалась ДжиПайндру — Крепость Богов — мощное и неприступное сооружение из черного базальта. Храм опоясывали стены черного гранита, способные отразить натиск целой армии. Однако окованные железом ворота стояли распахнутые настежь, ибо каждому верному был открыт доступ во двор храма. На стене над воротами виднелся высеченный в камне символ уштры.
Со смиренно склоненной головой Ренилл побрел к воротам, беспрепятственно пройдя под знаком уштры, едва ли пропускавшей до него хоть одного человека запада. Никто не задерживал его, не расспрашивал, никто, казалось, вообще его не замечал. Словно он стал вдруг невидимым. Однако откуда же в таком случае взялось щекотное покалывание в загривке и холодные мурашки, пробежавшие по телу, едва он ступил на храмовый двор?
Ренилл огляделся. Смеркалось, и уже загорелись старинные красные фонари. Рубиновые отблески падали на отмытый, выскобленный, умащенный воском и натертый до неимоверного сияния камень под ногами. Тут и там по камням ползали верующие с тряпками в руках, истово трудясь над полировкой мостовой. Другие замерли на коленях в молитвенных нишах, пробитых в гранитной стене на разных расстояниях друг от друга. Из ниш доносились нестройные звуки молитвенных песнопений. Но все эти признаки присутствия человека почти терялись перед чудовищным величием статуи, высящейся посреди двора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103