Хотите выслушать мою исповедь? Тогда внимайте! Быть может, я сумею рассказать все, без утайки.
В этом месте из рукописи сэра Джорджа Уорингтона вырвано три страницы, о чем издатель искренне сожалеет.
Мне известны и учение и обряды католической церкви. Сам же я воспитан в другом вероисповедании, но, относясь к нему с известной долей еретического скептицизма, не могу не распространять своих сомнений и на другие формы религии и потому спрашиваю себя: католики, приходя на исповедь, исповедуются ли во всем? Разве мы, протестанты, так поступаем? И так ли уж отличны от нас эти наши братья во Христе? Во всяком случае, мы не привыкли считать католических священников и просто католиков более правдивыми и чистосердечными, чем мы. И тут я снова задаю себе все тот же вопрос: признается ли кто-нибудь когда-нибудь во всем? Вот она, бесценная моя голубка, та, что тридцать лет была моей верной спутницей, знает ли она всю мою жизнь? Разве не она всегда находила в своем нежном сердце самые добрые слова утешения, когда я изливался ей в своих печалях; разве не она терпеливо ждала, если я был задумчив, и молчалива, если я молчал, или с чисто женским очаровательным лицемерием улыбалась и принимала беззаботный вид, стараясь, чтобы я не подумал, будто ее что-то тревожит и она станет допытываться о том, что ее повелителю, по-видимому, угодно сохранить в тайне. О, моя дорогая лицемерка! Разве я не замечал, как сама она скрывала чьи-то мальчишеские проказы от гневного взора папеньки? Разве я не видел, как плутовала она в хозяйственных счетах, чтобы оплатить какие-нибудь прихоти наших деток? А какой невинный вид умела она хранить в разговоре со мной так, словно бы и не подозревала, что наш капитан прибегает к услугам джентльменов с Дьюк-стрит, а у нашего студента были в конце семестра основательные причины для того, чтобы запирать покрепче свою дверь от университетских торговцев! Да что там! С самого первого дня ты, мудрая женщина, всегда старалась что-нибудь от меня скрыть: этот стащил варенье из буфета; тот проштрафился в школе; эта негодница до того разбушевалась, что запустила (скорее, дети мои, прикройте чем-нибудь голову) чернильницей в маменьку, ну а мне, разумеется, было сказано, что и платье и ковер пострадали по чистой случайности. Все мы что-то утаиваем друг от друга. У всех у нас свои секреты. Все мы одиноки. Мы сами грешим, сами (надеюсь) и каемся. Эта добрая женщина даст отрезать себе ногу, чтобы излечить меня от приступа подагры, но ведь если у меня приступ, о нем знает только мой башмак, а не ее туфелька. Когда пьеса или роман подходят к концу, герой и героиня сочетаются браком или умирают, и сочинитель, прокричав "ура" молодоженам, пока карета не завернет за угол, или проводив катафалк и бросив горсть земли в могилу, может больше не заботиться о судьбе своих персонажей. Но когда мистер Рэндом и мистер Томас Джонс обзаводятся женами, значит ли это, что тут можно поставить точку? Значит ли это, что не бывает домашних ссор? И кто поручится, что нет где-нибудь леди Белла стон? И что никому не придется бегать от долгов? И что никто не поддастся соблазну? Сирены пели Улиссу, когда он уже давно был женат, а женихи осаждали Пенелопу, и обоим им предстояло еще пережить не один день, полный тревог и тягостных сомнений, так же как и всем нам. Денежные заботы спали с моих плеч, после того, как я получил наследство. Но разве Atra Cura Черная забота (лат.). не сидит в седле за спиной у баронетов, так же как у любых equites? Всадников (лат.). Мои лондонские друзья поздравляли меня с удачей. Кому не понравится стать хозяином хорошего дома и хорошего поместья? Но может ли Гамбо захлопнуть дверь перед носом у зеленого змия или утопить его раз и навсегда в море красного кларета? Крепче ли спится тому, кто располагает для сна всеми двадцатью четырьмя часами в сутки? Просветляется ли его мозг после проповеди старого тупого священника, или после десятиминутной льстивой болтовни и зубоскальства сельского аптекаря, или после беседы с сэром Джоном и сэром Томасом, отмахавшими вместе с супругами десять слякотных миль при луне, дабы полакомиться окороком и поиграть в карты? Хорошо, конечно, когда торговцы провожают вашу карету поклонами, и все расступаются перед вами на судебной сессии, и вашу супругу ведут под руку к столу второй или самое большее третьей, - однако все эти удовольствия мало-помалу приедаются, более того имеют и свои неудобства. Когда мы обосновались в этом уголке графства, в нашем уорингтонском поместье, самыми, как говорится, почитаемыми соседями нашими на протяжении семи лет были милорд Татбери и сэр Джон Мэдбрук. Наш род древнее рода Мэдбруков, в соответствии с чем во время совместных обедов на мою долю всегда доставалась леди Татбери, которая была глуха и засыпала после обеда, когда же порой судьба подсовывала мне леди Мэдбрук, то эта дама так настойчиво и неутомимо трещала языком и несла такую чушь, что даже моя супруга (а ее милость - все же законченная лицемерка) с трудом сохраняла свое благодушие, зная, какая во мне клокочет ярость.
И вот я отправляюсь в Лондон. Я показываю язык доктору Хэбердену. Я перечисляю ему свои жалобы.
- Чепуха, мой дорогой сэр Джордж, - говорит этот бесчувственный эскулап. - Головные боли, апатия, скверный сон, скверный характер... ("Отнюдь нет, у сэра Джорджа самый легкий и приятный характер на свете, он только бывает временами немного задумчив!" - перебивает моя супруга.) Скверный сон, скверный характер, - неумолимо гнет свое доктор, - поверьте, сударыня, его губит полученное им наследство. Немножко материальных лишений и побольше полезных занятий пошло бы ему куда как на пользу.
Нет, сквайром должен был бы стать мой братец Гарри - с тем чтобы титул и все наследственные права перешли к моему сыну Майлзу, разумеется. Письма Гарри были веселы и бодры. Его имение процветало, его негры плодились и размножались, урожаи у него были отменные, он был членом нашей ассамблеи, обожал свою жену, и, имей он детей, его счастье было бы полным. Будь не я, а Хел хозяином уорингтонского поместья, он cтал бы самым любимым и популярным лицом в графстве; он был бы распорядителем на всех скачках, самым большим весельчаком в любой охотничьей компании, bienvenu Желанным гостем (франц.). в поместьях всей округи, где при виде моей угрюмой физиономии не очень-то спешили оказывать радушный прием. Ну, а супругу мою, разумеется, любили все и все единодушно жалели. Не знаю уж, откуда пошла эта молва, но только всем было достоверно известно, что я неимоверно жесток в обращении с нею и ревнив, как Синяя Борода. О, господи! Не отрицаю, у меня часто бывает дурное настроение, я подолгу замыкаюсь в молчании, речи дураков и молокососов вызывают во мне раздражение и злобу, и когда я кого-нибудь презираю, то не всегда умею это скрыть, или, скажем прямо, и не пытаюсь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166
В этом месте из рукописи сэра Джорджа Уорингтона вырвано три страницы, о чем издатель искренне сожалеет.
Мне известны и учение и обряды католической церкви. Сам же я воспитан в другом вероисповедании, но, относясь к нему с известной долей еретического скептицизма, не могу не распространять своих сомнений и на другие формы религии и потому спрашиваю себя: католики, приходя на исповедь, исповедуются ли во всем? Разве мы, протестанты, так поступаем? И так ли уж отличны от нас эти наши братья во Христе? Во всяком случае, мы не привыкли считать католических священников и просто католиков более правдивыми и чистосердечными, чем мы. И тут я снова задаю себе все тот же вопрос: признается ли кто-нибудь когда-нибудь во всем? Вот она, бесценная моя голубка, та, что тридцать лет была моей верной спутницей, знает ли она всю мою жизнь? Разве не она всегда находила в своем нежном сердце самые добрые слова утешения, когда я изливался ей в своих печалях; разве не она терпеливо ждала, если я был задумчив, и молчалива, если я молчал, или с чисто женским очаровательным лицемерием улыбалась и принимала беззаботный вид, стараясь, чтобы я не подумал, будто ее что-то тревожит и она станет допытываться о том, что ее повелителю, по-видимому, угодно сохранить в тайне. О, моя дорогая лицемерка! Разве я не замечал, как сама она скрывала чьи-то мальчишеские проказы от гневного взора папеньки? Разве я не видел, как плутовала она в хозяйственных счетах, чтобы оплатить какие-нибудь прихоти наших деток? А какой невинный вид умела она хранить в разговоре со мной так, словно бы и не подозревала, что наш капитан прибегает к услугам джентльменов с Дьюк-стрит, а у нашего студента были в конце семестра основательные причины для того, чтобы запирать покрепче свою дверь от университетских торговцев! Да что там! С самого первого дня ты, мудрая женщина, всегда старалась что-нибудь от меня скрыть: этот стащил варенье из буфета; тот проштрафился в школе; эта негодница до того разбушевалась, что запустила (скорее, дети мои, прикройте чем-нибудь голову) чернильницей в маменьку, ну а мне, разумеется, было сказано, что и платье и ковер пострадали по чистой случайности. Все мы что-то утаиваем друг от друга. У всех у нас свои секреты. Все мы одиноки. Мы сами грешим, сами (надеюсь) и каемся. Эта добрая женщина даст отрезать себе ногу, чтобы излечить меня от приступа подагры, но ведь если у меня приступ, о нем знает только мой башмак, а не ее туфелька. Когда пьеса или роман подходят к концу, герой и героиня сочетаются браком или умирают, и сочинитель, прокричав "ура" молодоженам, пока карета не завернет за угол, или проводив катафалк и бросив горсть земли в могилу, может больше не заботиться о судьбе своих персонажей. Но когда мистер Рэндом и мистер Томас Джонс обзаводятся женами, значит ли это, что тут можно поставить точку? Значит ли это, что не бывает домашних ссор? И кто поручится, что нет где-нибудь леди Белла стон? И что никому не придется бегать от долгов? И что никто не поддастся соблазну? Сирены пели Улиссу, когда он уже давно был женат, а женихи осаждали Пенелопу, и обоим им предстояло еще пережить не один день, полный тревог и тягостных сомнений, так же как и всем нам. Денежные заботы спали с моих плеч, после того, как я получил наследство. Но разве Atra Cura Черная забота (лат.). не сидит в седле за спиной у баронетов, так же как у любых equites? Всадников (лат.). Мои лондонские друзья поздравляли меня с удачей. Кому не понравится стать хозяином хорошего дома и хорошего поместья? Но может ли Гамбо захлопнуть дверь перед носом у зеленого змия или утопить его раз и навсегда в море красного кларета? Крепче ли спится тому, кто располагает для сна всеми двадцатью четырьмя часами в сутки? Просветляется ли его мозг после проповеди старого тупого священника, или после десятиминутной льстивой болтовни и зубоскальства сельского аптекаря, или после беседы с сэром Джоном и сэром Томасом, отмахавшими вместе с супругами десять слякотных миль при луне, дабы полакомиться окороком и поиграть в карты? Хорошо, конечно, когда торговцы провожают вашу карету поклонами, и все расступаются перед вами на судебной сессии, и вашу супругу ведут под руку к столу второй или самое большее третьей, - однако все эти удовольствия мало-помалу приедаются, более того имеют и свои неудобства. Когда мы обосновались в этом уголке графства, в нашем уорингтонском поместье, самыми, как говорится, почитаемыми соседями нашими на протяжении семи лет были милорд Татбери и сэр Джон Мэдбрук. Наш род древнее рода Мэдбруков, в соответствии с чем во время совместных обедов на мою долю всегда доставалась леди Татбери, которая была глуха и засыпала после обеда, когда же порой судьба подсовывала мне леди Мэдбрук, то эта дама так настойчиво и неутомимо трещала языком и несла такую чушь, что даже моя супруга (а ее милость - все же законченная лицемерка) с трудом сохраняла свое благодушие, зная, какая во мне клокочет ярость.
И вот я отправляюсь в Лондон. Я показываю язык доктору Хэбердену. Я перечисляю ему свои жалобы.
- Чепуха, мой дорогой сэр Джордж, - говорит этот бесчувственный эскулап. - Головные боли, апатия, скверный сон, скверный характер... ("Отнюдь нет, у сэра Джорджа самый легкий и приятный характер на свете, он только бывает временами немного задумчив!" - перебивает моя супруга.) Скверный сон, скверный характер, - неумолимо гнет свое доктор, - поверьте, сударыня, его губит полученное им наследство. Немножко материальных лишений и побольше полезных занятий пошло бы ему куда как на пользу.
Нет, сквайром должен был бы стать мой братец Гарри - с тем чтобы титул и все наследственные права перешли к моему сыну Майлзу, разумеется. Письма Гарри были веселы и бодры. Его имение процветало, его негры плодились и размножались, урожаи у него были отменные, он был членом нашей ассамблеи, обожал свою жену, и, имей он детей, его счастье было бы полным. Будь не я, а Хел хозяином уорингтонского поместья, он cтал бы самым любимым и популярным лицом в графстве; он был бы распорядителем на всех скачках, самым большим весельчаком в любой охотничьей компании, bienvenu Желанным гостем (франц.). в поместьях всей округи, где при виде моей угрюмой физиономии не очень-то спешили оказывать радушный прием. Ну, а супругу мою, разумеется, любили все и все единодушно жалели. Не знаю уж, откуда пошла эта молва, но только всем было достоверно известно, что я неимоверно жесток в обращении с нею и ревнив, как Синяя Борода. О, господи! Не отрицаю, у меня часто бывает дурное настроение, я подолгу замыкаюсь в молчании, речи дураков и молокососов вызывают во мне раздражение и злобу, и когда я кого-нибудь презираю, то не всегда умею это скрыть, или, скажем прямо, и не пытаюсь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166