До этого Вулф служил в чине подполковника под началом Кингсли и в награду за храбрость, проявленную им на Кейп-Бретон, был назначен командиром второго, только что сформированного батальона. Гарри, преисполненный искреннего уважения и симпатии, отправился представляться своему новому командиру, на которого теперь возлагались большие надежды, ибо все прочили его в великие полководцы. Во время последних военных действий во Франции немало офицеров, пользовавшихся хорошей репутацией, не оправдали ожиданий. Герцог Мальборо не показал себя достойным преемником своего великого предка, военный же гений лорда Джорджа Сэквилла подвергался сомнению еще до того, как его неудачные действия под Минденом помешали англичанам одержать блистательную победу. Страна жаждала военной славы, и министр лихорадочно искал военачальника, который мог бы осуществить страстную мечту народа. Мистер Вулф и мистер Ламберт оба задержались в Лондоне по делам, дружеские встречи их возобновились, и успехи молодого офицера искренне порадовали его старшего друга.
Гарри в свободное от службы время не уставал слушать рассказы мистера Вулфа о военных операциях минувшего года, которые тот описывал правдиво, без прикрас. Вулфу свойственно было открыто и щедро делиться своими мыслями. Его отличала та высокая простота, которая впоследствии была присуща Нельсону: о своих воинских подвигах он судил вполне беспристрастно. Некоторые важные особы из Сент-Джеймского дворца могли взирать на него с удивлением и насмешкой, но в тесном кругу своих друзей он, без сомнения, всегда находил восторженных слушателей. Молодому генералу во многих отношениях был присущ юношеский романтизм. Он увлекался музыкой и поэзией. В день своей гибели он сказал, что "Элегия" Грея стоит выигранного сражения. Вполне понятно, что у нашего друга Джорджа нашелся общий язык с человеком, столь преданным литературе, а поскольку оба они были влюблены, и пользовались взаимностью, и жаждали познать всю полноту счастья, можно не сомневаться, что между ними состоялось немало задушевных бесед, и для нас было бы очень заманчиво описать их, если бы мы располагали достоверными о них сведениями. Впоследствии в одном из своих писем Джордж Уорингтон писал:
"Я имел честь лично знать знаменитого генерала Вул-фа и не раз встречался с ним во время его последнего пребывания в Лондоне. Наши беседы были сосредоточены тогда вокруг одного предмета, представлявшего для нас обоих неослабевающий интерес, и его откровенность, простота и какая-то особенная простодушная смелость, не говоря уже о его прославленной храбрости, неизменно приводили меня в восхищение. Он был страстно влюблен и жаждал новых и новых побед, дабы сложить к ногам своей возлюбленной груду лавровых венков. "Если домогаться славы и почестей - грех, - любил он повторять слова Генриха V (он был горячим поклонником поэзии и драмы), - то я самый большой грешник на земле". И в свой последний день ему суждено было упиться такой славой, которая могла бы утолить самую неукротимую жажду. А он был полон этой жажды. Он казался мне не просто солдатом, исполненным решимости выполнить свой долг, - скорее, он был похож на рыцаря, ищущего встречи с драконами и великанами. Моя родина дала теперь миру военачальника совсем иного склада, чей гений являет полную ему противоположность. Не знаю, что вызывает во мне большее восхищение: рыцарственный пыл британца или поистине римская твердость нашего прославленного виргинца".
Поскольку дела мистера Ламберта все еще удерживали его в Лондоне, его семейство охотно оставалось вместе с ним, и надо полагать, что сельская тишина Саутгемптон-роу и прекрасные цветники и деревья Бедфорд-Гарденс были столь приятны мистеру Уорингтону, что он отнюдь не стремился надолго отлучаться из Лондона. Он совершил паломничество в Каслвуд, где ему была отведена комната, о которой не раз упоминал его дед, ибо она служила спальней полковнику Эсмонду в детстве; Джордж был вполне любезно принят теми членами семьи, какие оказались на месте, и провел там несколько дней. Впрочем, не может быть сомнения в том, что гораздо больше удовольствия он получил от пребывания в Лондоне вблизи некой молодой особы, чье общество было ему приятнее всего, что могло предоставить семейство лорда Каслвуда, хотя дамы были с ним любезны, а леди Мария особенно благосклонна и совершенно очарована трагедией, которую сам Джордж и капеллан Сэмпсон прочитали дамам вслух. Капеллан не уставал восторженно восхвалять трагедию, и в конце концов именно благодаря его хлопотам, а отнюдь не стараниями мистера Джонсона, пьеса Джорджа Уорингтона увидела свет рампы. Правда, мистер Джонсон настойчиво предлагал пьесу в "Друри-Лейн" своему другу мистеру Гаррику, но мистер Гаррик к этому времени уже заключил соглашение с знаменитым мистером Хоумом, автором "Дугласа", на постановку его новой трагедии, в результате чего "Карпезан" был отнесен мистеру Ричу в "Ковент-Гарден" и принят им к постановке.
Вечером в день премьеры мистер Уорингтон устроил для своих друзей угощение в "Голове Бедфорда" в Ковент-Гардене, откуда они все вместе отправились в театр, оставив автора с двумя-тремя друзьями в кофейне, куда время от времени прибегал кто-нибудь из театра поделиться впечатлениями. Роль Карпезана исполнял Барри, старого дворянина - Шутер; Реддиш, как вы легко можете догадаться, был словно создан для роли Ульрика, а роль короля Богемии исполнил молодой актер из Дублина, некто мистер Кьоухэган или Хэган, как его величали в театральном мире, вызвавший всеобщее одобрение и своей внешностью, и исполнением. Миссис Уоффингтон в первом акте выглядела несколько староватой для героини, но зато в четвертом акте, в сцене убийства (по поводу которой было высказано немало сомнений), потрясенная ужасом публика ревела от восторга. Мисс Уэйн исполнила за сценой балладу, которую поет паж короля в тот момент, когда несчастной жене рубят голову. Барри, по всеобщему признанию, был поистине ужасен и трагичен в роли Карпезана, особенно в сцене казни. Изящество и грация молодого актера Хэгана были награждены бурными аплодисментами. Постановка была очень изысканно осуществлена мистером Ричем, хотя кое-кто выразил сомнение по поводу того, стоило ли режиссеру в сцене последнего марша янычар выводить на сцену своего любимого слона, уже знакомого публике по разным пантомимам; слона вел в поводу один из чернокожих слуг мистера Уорингтона, обряженный турком, в то время как другой его чернокожий слуга, сидя в ряду, отведенном для лакеев на галерее, оглушительно рыдал и аплодировал через положенные промежутки времени.
Кульминационным пунктом трагедии была казнь Сибиллы, и, как только ей отрубили голову, друзья Джорджа вздохнули свободно, и в кофейню один за другим стали прибывать гонцы с известием об огромном успехе трагедии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166
Гарри в свободное от службы время не уставал слушать рассказы мистера Вулфа о военных операциях минувшего года, которые тот описывал правдиво, без прикрас. Вулфу свойственно было открыто и щедро делиться своими мыслями. Его отличала та высокая простота, которая впоследствии была присуща Нельсону: о своих воинских подвигах он судил вполне беспристрастно. Некоторые важные особы из Сент-Джеймского дворца могли взирать на него с удивлением и насмешкой, но в тесном кругу своих друзей он, без сомнения, всегда находил восторженных слушателей. Молодому генералу во многих отношениях был присущ юношеский романтизм. Он увлекался музыкой и поэзией. В день своей гибели он сказал, что "Элегия" Грея стоит выигранного сражения. Вполне понятно, что у нашего друга Джорджа нашелся общий язык с человеком, столь преданным литературе, а поскольку оба они были влюблены, и пользовались взаимностью, и жаждали познать всю полноту счастья, можно не сомневаться, что между ними состоялось немало задушевных бесед, и для нас было бы очень заманчиво описать их, если бы мы располагали достоверными о них сведениями. Впоследствии в одном из своих писем Джордж Уорингтон писал:
"Я имел честь лично знать знаменитого генерала Вул-фа и не раз встречался с ним во время его последнего пребывания в Лондоне. Наши беседы были сосредоточены тогда вокруг одного предмета, представлявшего для нас обоих неослабевающий интерес, и его откровенность, простота и какая-то особенная простодушная смелость, не говоря уже о его прославленной храбрости, неизменно приводили меня в восхищение. Он был страстно влюблен и жаждал новых и новых побед, дабы сложить к ногам своей возлюбленной груду лавровых венков. "Если домогаться славы и почестей - грех, - любил он повторять слова Генриха V (он был горячим поклонником поэзии и драмы), - то я самый большой грешник на земле". И в свой последний день ему суждено было упиться такой славой, которая могла бы утолить самую неукротимую жажду. А он был полон этой жажды. Он казался мне не просто солдатом, исполненным решимости выполнить свой долг, - скорее, он был похож на рыцаря, ищущего встречи с драконами и великанами. Моя родина дала теперь миру военачальника совсем иного склада, чей гений являет полную ему противоположность. Не знаю, что вызывает во мне большее восхищение: рыцарственный пыл британца или поистине римская твердость нашего прославленного виргинца".
Поскольку дела мистера Ламберта все еще удерживали его в Лондоне, его семейство охотно оставалось вместе с ним, и надо полагать, что сельская тишина Саутгемптон-роу и прекрасные цветники и деревья Бедфорд-Гарденс были столь приятны мистеру Уорингтону, что он отнюдь не стремился надолго отлучаться из Лондона. Он совершил паломничество в Каслвуд, где ему была отведена комната, о которой не раз упоминал его дед, ибо она служила спальней полковнику Эсмонду в детстве; Джордж был вполне любезно принят теми членами семьи, какие оказались на месте, и провел там несколько дней. Впрочем, не может быть сомнения в том, что гораздо больше удовольствия он получил от пребывания в Лондоне вблизи некой молодой особы, чье общество было ему приятнее всего, что могло предоставить семейство лорда Каслвуда, хотя дамы были с ним любезны, а леди Мария особенно благосклонна и совершенно очарована трагедией, которую сам Джордж и капеллан Сэмпсон прочитали дамам вслух. Капеллан не уставал восторженно восхвалять трагедию, и в конце концов именно благодаря его хлопотам, а отнюдь не стараниями мистера Джонсона, пьеса Джорджа Уорингтона увидела свет рампы. Правда, мистер Джонсон настойчиво предлагал пьесу в "Друри-Лейн" своему другу мистеру Гаррику, но мистер Гаррик к этому времени уже заключил соглашение с знаменитым мистером Хоумом, автором "Дугласа", на постановку его новой трагедии, в результате чего "Карпезан" был отнесен мистеру Ричу в "Ковент-Гарден" и принят им к постановке.
Вечером в день премьеры мистер Уорингтон устроил для своих друзей угощение в "Голове Бедфорда" в Ковент-Гардене, откуда они все вместе отправились в театр, оставив автора с двумя-тремя друзьями в кофейне, куда время от времени прибегал кто-нибудь из театра поделиться впечатлениями. Роль Карпезана исполнял Барри, старого дворянина - Шутер; Реддиш, как вы легко можете догадаться, был словно создан для роли Ульрика, а роль короля Богемии исполнил молодой актер из Дублина, некто мистер Кьоухэган или Хэган, как его величали в театральном мире, вызвавший всеобщее одобрение и своей внешностью, и исполнением. Миссис Уоффингтон в первом акте выглядела несколько староватой для героини, но зато в четвертом акте, в сцене убийства (по поводу которой было высказано немало сомнений), потрясенная ужасом публика ревела от восторга. Мисс Уэйн исполнила за сценой балладу, которую поет паж короля в тот момент, когда несчастной жене рубят голову. Барри, по всеобщему признанию, был поистине ужасен и трагичен в роли Карпезана, особенно в сцене казни. Изящество и грация молодого актера Хэгана были награждены бурными аплодисментами. Постановка была очень изысканно осуществлена мистером Ричем, хотя кое-кто выразил сомнение по поводу того, стоило ли режиссеру в сцене последнего марша янычар выводить на сцену своего любимого слона, уже знакомого публике по разным пантомимам; слона вел в поводу один из чернокожих слуг мистера Уорингтона, обряженный турком, в то время как другой его чернокожий слуга, сидя в ряду, отведенном для лакеев на галерее, оглушительно рыдал и аплодировал через положенные промежутки времени.
Кульминационным пунктом трагедии была казнь Сибиллы, и, как только ей отрубили голову, друзья Джорджа вздохнули свободно, и в кофейню один за другим стали прибывать гонцы с известием об огромном успехе трагедии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166