И там-то я - и поскольку заботы и мысли человека следуют за ним повсюду и пронизывают собой всю бурлящую вокруг него жизнь и даже самую природу - там-то я, глядя на рыб в аквариуме, и подумал о наших друзьях-виргинцах. Одно из самых бесподобно пластичных созданий, какие мне когда-либо доводилось видеть, описывающее плавные гармоничные круги в зеленоватой прозрачности бассейна, поражая стремительностью и грацией каждого движения и показывая мне то свою блестящую черную спину, то ослепительно-белое брюхо, неожиданно оказалось нашим старым, невзрачным другом - камбалой, которой каждый из нас не раз обжирался в Гринвиче, вылавливая ее из довольно мутной воды и даже не подозревая о том, какая она красотка.
С рыбами, как с людьми. Когда вы наблюдаете рыбу в ее родной стихии, она кажется вам милым, подвижным и здоровым существом, но лишите ее привычной среды, и красоты ее как не бывало, движения становятся безобразны, она нелепо колотит хвостом по бесчувственной земле, задыхается, и, обессилев, испускает дух. Осторожно возьмите ее в руки и, пока не поздно, бросьте снова в ее родную Темзу. Впрочем, довольно, есть ведь даже известная поговорка насчет рыбы в воде, и вообще ученые-естествоиспытатели сообщали миру о них ранее меня. Так вот, Гарри Уорингтон долгое время барахтался в совершенно чуждой ему стихии. Но, как только он вернулся к более свойственному ему состоянию, сила, здоровье, энергия и бодрость духа тоже вернулись к нему и, ощутив на своих плечах эполеты, он сразу возродился к жизни. Он был в восторге от своего назначения, вникал во все мелочи своих новых обязанностей и овладевал ими жадно и быстро. Обладай я талантами моего друга Лорреквера, я бы последовал за Гарри и в лагерь, и в офицерское собрание, и на плац, и в поход. Я бы бражничал вместе с ним и с его товарищами, весело делил бы с ним ночлег в его палатке и со знанием Дела описал бы все учебные маневры и все перипетии военной жизни. Но, увы, я этих талантов лишен, и посеву читателю придется, использовав свой личный опыт и силу своего воображения, расцветить картину, которую я могу лишь скудно набросать в самых общих чертах. Причем особенно необходимо, чтобы он отчетливо представил себе Гарри Уорингтона в его новом красном мундире с желтыми кантами, чрезвычайно довольного тем, >что он носит королевский штандарт и постигает законы своей профессии.
И поскольку каждый из братьев высоко ценил достоинства другого и охотно признавал его превосходство над собой, мы можем с уверенностью сказать: Джордж искренне гордился успехами брата и радовался, что судьба вновь стала к Гарри благосклонна. Он отправил нежное послание матери в Виргинию, пересказав в нем все похвалы, какие он слышал но адресу Гарри, зная, что по врожденной скромности брат ни при каких обстоятельствах не повторит их сам. Описав, как Гарри собственными усилиями заслужил свой первый офицерский чин, он испрашивал у матери разрешения принять участие в расходах по дальнейшему продвижению его по службе.
Ничто на свете, писал Джордж, не может доставить ему большей радости, чем возможность помогать брату, и особенно после того, как сам он, внезапно восстав из мертвых, в сущности, лишил Гарри наследства, которое тот законно считал своим. Пребывая в этом заблуждении, Гарри позволил себе такие расходы, о каких никогда бы и не помыслил, знай он, что не является наследником. А посему Джордж считает только справедливым, как бы в благодарность за свое спасение, всячески споспешествовать брату в его продвижении в жизни.
Покончив с вопросом о своем участии в делах Гарри и пользуясь случаем поговорить о собственных делах, Джордж пишет досточтимой матушке о том, что глубоко волнует его самого. Как ей известно, самых лучших друзей в Лондоне Джордж и Гарри приобрели в лице добрых мистера и миссис Ламберт; последняя была в детстве школьной подругой госпожи Эсмонд. В то время как кровные родственники выказали бездушие и безучастие, Ламберты, эти истинные друзья, были всегда великодушны и добры. Вся армия уважает генерала, и он окружен всеобщей любовью. Миссис Ламберт проявляет самую трогательную материнскую заботу о сыновьях госпожи Эсмонд, а теперь и он, Джордж, проникся нежными чувствами к старшей мисс Ламберт, от благосклонности которой зависит счастье его жизни, и просит досточтимую матушку дать благословение на их союз. Он еще не сделал предложения ни самой мисс Ламберт, ни ее родителям, но вместе с тем и не старался утаивать свои чувства, и ему кажется, что как сама молодая особа, так и ее родители расположены к нему. Отношение мисс Ламберт к своей матери столь безупречно, столь превыше всех похвал, что он не сомневается - она будет такой же безупречной дочерью и для его матери. Словом, мистер Уорингтон представил сию молодую особу верхом совершенства и выразил твердую уверенность в том, что обладание ею сделает его счастливейшим из смертных, без нее же он будет несчастен до конца дней своих.
А почему же вы не опубликуете этого письма, спросит, пожалуй, какой-нибудь чувствительный читатель у Издателя, услышав его признание, что вся переписка Уорингтона попала к нему в руки. Почему? Да потому, что это жестоко - выбалтывать сердечные тайны молодого влюбленного, подслушивать его бессвязные клятвы, его исступленные восторги и хладнокровно заносить на бумагу маленькие секреты, а порой, быть может, - и безрассудства его страсти. К лицу ли нам подслушивать в сумерках под окном чьи-то вздохи, подсчитывать пожатия руки, собирать в пузырек жаркие слезы, прикладывать стетоскоп к нежной девственной груди и проверять биение сердца? Нет, я, со своей стороны, решительно заявляю: любовь священна. Когда бы мы ни приметили (а это порой случается и в наше время), как она вдруг сверкнет в двух парах глаз, или засияет сквозь дымку печали в чьем-то одиноком взоре, или отразится во взгляде матери, устремленном на лежащее у нее на коленях дитя, или в глазах отца, взирающего на счастливое лицо дочери, когда она в танце проносится по зале в объятиях капитана, или в глазах Джона Андерсона, когда его пожилая супруга, la bonne vieille Добрая старушка (франц.). и для него по-прежнему несравненнейшая из женщин, входит в комнату, - всякий раз, говорю я, видя эти знаки привязанности, мы должны обнажить голову. И если негоже после поцелуя говорить о поцелуе, то тем паче негоже рассказывать о чужих поцелуях. Всякий, кто был посвящен в эту тайну, обязан молчать о ней. Стыд тому, кто Deae sacrum vulgarit arcanae Нарушит богини тайны святые (лат.).. Поостерегитесь сесть с ним за стол, - он обнародует в газетах вашу беседу, и можно не сомневаться, что, окажись вы на одном корабле, столкнет вас за борт.
В то время как воинственный дух Гарри увлекал его туда, где пахнет порохом, и он отважно бросался на "драконов" и выносил из огня раненых товарищей по оружию, Джордж предавался куда более приятным для него, мирным радостям:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166
С рыбами, как с людьми. Когда вы наблюдаете рыбу в ее родной стихии, она кажется вам милым, подвижным и здоровым существом, но лишите ее привычной среды, и красоты ее как не бывало, движения становятся безобразны, она нелепо колотит хвостом по бесчувственной земле, задыхается, и, обессилев, испускает дух. Осторожно возьмите ее в руки и, пока не поздно, бросьте снова в ее родную Темзу. Впрочем, довольно, есть ведь даже известная поговорка насчет рыбы в воде, и вообще ученые-естествоиспытатели сообщали миру о них ранее меня. Так вот, Гарри Уорингтон долгое время барахтался в совершенно чуждой ему стихии. Но, как только он вернулся к более свойственному ему состоянию, сила, здоровье, энергия и бодрость духа тоже вернулись к нему и, ощутив на своих плечах эполеты, он сразу возродился к жизни. Он был в восторге от своего назначения, вникал во все мелочи своих новых обязанностей и овладевал ими жадно и быстро. Обладай я талантами моего друга Лорреквера, я бы последовал за Гарри и в лагерь, и в офицерское собрание, и на плац, и в поход. Я бы бражничал вместе с ним и с его товарищами, весело делил бы с ним ночлег в его палатке и со знанием Дела описал бы все учебные маневры и все перипетии военной жизни. Но, увы, я этих талантов лишен, и посеву читателю придется, использовав свой личный опыт и силу своего воображения, расцветить картину, которую я могу лишь скудно набросать в самых общих чертах. Причем особенно необходимо, чтобы он отчетливо представил себе Гарри Уорингтона в его новом красном мундире с желтыми кантами, чрезвычайно довольного тем, >что он носит королевский штандарт и постигает законы своей профессии.
И поскольку каждый из братьев высоко ценил достоинства другого и охотно признавал его превосходство над собой, мы можем с уверенностью сказать: Джордж искренне гордился успехами брата и радовался, что судьба вновь стала к Гарри благосклонна. Он отправил нежное послание матери в Виргинию, пересказав в нем все похвалы, какие он слышал но адресу Гарри, зная, что по врожденной скромности брат ни при каких обстоятельствах не повторит их сам. Описав, как Гарри собственными усилиями заслужил свой первый офицерский чин, он испрашивал у матери разрешения принять участие в расходах по дальнейшему продвижению его по службе.
Ничто на свете, писал Джордж, не может доставить ему большей радости, чем возможность помогать брату, и особенно после того, как сам он, внезапно восстав из мертвых, в сущности, лишил Гарри наследства, которое тот законно считал своим. Пребывая в этом заблуждении, Гарри позволил себе такие расходы, о каких никогда бы и не помыслил, знай он, что не является наследником. А посему Джордж считает только справедливым, как бы в благодарность за свое спасение, всячески споспешествовать брату в его продвижении в жизни.
Покончив с вопросом о своем участии в делах Гарри и пользуясь случаем поговорить о собственных делах, Джордж пишет досточтимой матушке о том, что глубоко волнует его самого. Как ей известно, самых лучших друзей в Лондоне Джордж и Гарри приобрели в лице добрых мистера и миссис Ламберт; последняя была в детстве школьной подругой госпожи Эсмонд. В то время как кровные родственники выказали бездушие и безучастие, Ламберты, эти истинные друзья, были всегда великодушны и добры. Вся армия уважает генерала, и он окружен всеобщей любовью. Миссис Ламберт проявляет самую трогательную материнскую заботу о сыновьях госпожи Эсмонд, а теперь и он, Джордж, проникся нежными чувствами к старшей мисс Ламберт, от благосклонности которой зависит счастье его жизни, и просит досточтимую матушку дать благословение на их союз. Он еще не сделал предложения ни самой мисс Ламберт, ни ее родителям, но вместе с тем и не старался утаивать свои чувства, и ему кажется, что как сама молодая особа, так и ее родители расположены к нему. Отношение мисс Ламберт к своей матери столь безупречно, столь превыше всех похвал, что он не сомневается - она будет такой же безупречной дочерью и для его матери. Словом, мистер Уорингтон представил сию молодую особу верхом совершенства и выразил твердую уверенность в том, что обладание ею сделает его счастливейшим из смертных, без нее же он будет несчастен до конца дней своих.
А почему же вы не опубликуете этого письма, спросит, пожалуй, какой-нибудь чувствительный читатель у Издателя, услышав его признание, что вся переписка Уорингтона попала к нему в руки. Почему? Да потому, что это жестоко - выбалтывать сердечные тайны молодого влюбленного, подслушивать его бессвязные клятвы, его исступленные восторги и хладнокровно заносить на бумагу маленькие секреты, а порой, быть может, - и безрассудства его страсти. К лицу ли нам подслушивать в сумерках под окном чьи-то вздохи, подсчитывать пожатия руки, собирать в пузырек жаркие слезы, прикладывать стетоскоп к нежной девственной груди и проверять биение сердца? Нет, я, со своей стороны, решительно заявляю: любовь священна. Когда бы мы ни приметили (а это порой случается и в наше время), как она вдруг сверкнет в двух парах глаз, или засияет сквозь дымку печали в чьем-то одиноком взоре, или отразится во взгляде матери, устремленном на лежащее у нее на коленях дитя, или в глазах отца, взирающего на счастливое лицо дочери, когда она в танце проносится по зале в объятиях капитана, или в глазах Джона Андерсона, когда его пожилая супруга, la bonne vieille Добрая старушка (франц.). и для него по-прежнему несравненнейшая из женщин, входит в комнату, - всякий раз, говорю я, видя эти знаки привязанности, мы должны обнажить голову. И если негоже после поцелуя говорить о поцелуе, то тем паче негоже рассказывать о чужих поцелуях. Всякий, кто был посвящен в эту тайну, обязан молчать о ней. Стыд тому, кто Deae sacrum vulgarit arcanae Нарушит богини тайны святые (лат.).. Поостерегитесь сесть с ним за стол, - он обнародует в газетах вашу беседу, и можно не сомневаться, что, окажись вы на одном корабле, столкнет вас за борт.
В то время как воинственный дух Гарри увлекал его туда, где пахнет порохом, и он отважно бросался на "драконов" и выносил из огня раненых товарищей по оружию, Джордж предавался куда более приятным для него, мирным радостям:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166