..
Командиром смелой пятерки ЯКов, расколотившей "юнкерсов" в горький час донской переправы, оказался... Клещев! Иван Иванович Клещев!.. Тот самый старший лейтенант, волейболист, забойщик, который брал игру на себя... взлетал над сеткой, бил неожиданным способом, застигал соперника врасплох. Удар у него шел. Когда это было?
Вот такая встреча. Майор Клещев.
Собственно, встреча еще не состоялась, встреча впереди.
Истребители Клещева входят в особую авиагруппу, созданную Ставкой для прикрытия нового, Сталинградского направления. Немецким истребителям экстра-класса противопоставлены наши мастера, наши асы. Асы против асов. Словечко "ас" в обиход введено, легализовано. Возглавил группу начальник инспекции ВВС, стремительно - что не раз бывало в авиации - восходивший: капитаном не был.
Прошлой осенью блистал по кабинетам управления майором, подполковником не был, а нынче - широкий золотой шеврон на рукаве, четыре "шпалы" в петлицах: полковник. Всесильный полковник. В Сталинград прибыл на личном "Дугласе", на том же "Дугласе" виражит, воткнув крыло в землю, гоняет коров.
Место базирования особой группы - Гумрак. "Гумрак - вроде острова, поют Хрюкину штабники, - все к нему льнут"... Именно льнут. "Разбитые части, отдельные экипажи, - говорят ему. - Некоторые сидят без руководства. Полк, скажем, в какой-то мере уцелел, командира нет..."
Гумрак ждал Хрюкина, торопил и подстегивал, но пока из панелей, конденсаторов, выпрямителей, блоков, свезенных гужевым транспортом на КП в компенсацию потерь, понесенных при ночном, по тревоге, отходе штаба армии из Россоши, не был создан полевой пункт радионаведения, Хрюкин с места не тронулся. Его удерживал, конечно, не один пункт наведения, не он в первую очередь. Его связывала необходимость восстановить, полностью восстановить контроль над обстановкой, снова почувствовать в руках тугие вожжи управления... Претензии в Гумраке ему предъявят. Там с него спросят, можно не сомневаться. Связь Гумрака с Москвой прямая... Оставаясь в Калаче, он направил в Гумрак Потокина - информировать о происходящем, оказать помощь Крупенину, майору Крупенину, уцелевшему в памятном бою с "мессерами" и теперь прибывшему со своим полком под Сталинград.
Скрасил жизнь генералу Калач-на-Дону, порадовал, когда он, "Река-один", вышел в эфир навстречу ИЛам, каких удалось наскрести для поддержки пехоты. Размашисто и плотно прочесывая Дон, в зените играли "мессера". Хрюкин, строго говоря, своих по радио не наводил... То, что он делал, не было собственно радионаведением, он мог упредить летчиков об опасности... упредить штурмовиков, поднятых на задание без прикрытия... предостеречь: в воздухе "мессера"! Вот и вся его помощь. Все-таки помощь... Помощь... Волнуясь, он сбился, назвал себя не "Рекой-один", а "Волгой". Штурмовики, естественно, не отозвались. "Трезво мыслит! - воздал он должное ведущему и, смягчив той, поправился виновато: - "Река-один", "Река-один"... Командир группы тут же отозвался...
Обретали в воздухе голоса наши летчики, удивлялись и радовались, впервые слыша себя со стороны, - и что за свистопляска царила в ту пору в эфире, господи!.. Ведь столько соблазнов. Анонимно, то есть не раскрывая себя, вполне безнаказанно врезать от всей души капитану за слишком быстрый его отход от цели. Пустить руладу по случаю удачи. Смачно приложить нерадивого Семена: не держит строй, мерзавец.
Как в том анекдоте: культурки нехвата... Единственно. Всего прочего - в избытке. "Кашира", прикрой!" - "Я не "Кашира", я - "Севан". - "Прикрой, "Севан", все одно российские!" Самозванец Левитан - в каждом полку свой: "От Советского Информбюро!.. От Советского Информбюро!" - и каждый похож, до удивления похож! Что тембр, что раскатистость обращения... Озорство, мальчишество, разрядка после боя - как не понять.
Радиоприемник в кабине противостоял гнету одиночества, укреплял чувство солидарности... Пусть не на виду товарищи, но - рядом, им тяжко, может быть, труднее, чем тебе, но они бьются, как и ты... несут свой крест, не бросают...
"Товарищ командующий, летчики поют!" - доложили Хрюкину. "Как - поют?" - "В голос. Во всю ивановскую. Один басит, другой тянет дискантом".
Хрюкин нацепил наушники - и что же он услышал?
- Я - Амет Хан-Султан! Я - Амет Хан-Султан! - с астматическим призвуком волнения оглашал небо молодой летчик, проявивший свою выучку в нескольких победах, одержанных подряд на виду всей линии БС4: он настигал врага "свечой", бил по нему, положив свой истребитель на спину...
- Я - Амет Хан-Султан, нахожусь над Сталинградом. Смерть немецким оккупантам!..
Татарский акцент усиливал клятвенность его обращения.
Кто же все-таки в небе пел?
Прикинули время; дуэт могли создать истребители, поднявшиеся с Гумрака. Хрюкин связался с полковником, командиром особой группы. "Мои летчики веселые люди", - ответствовал ему полковник. "Это не веселье!.. Это кабак в эфире!.." - "Жизнь любят, смерть презирают, потому и поют!" - "Прекратить безобразие!.. Предлагаю заняться связью как тому подобает!.."
После этого Гумрак стал для него безотложным делом.
...Однажды в детстве, в открытой степи, их накрыла низкая, темная хмара. Блистая молниями и погромыхивая, туча надвигалась быстро. В лицо веяло влажной свежестью, серая пыль впереди закипала паром, чернозем на глазах расквашивался, все уже становилась не тронутая дождем полоска. Туча накатывалась, однако, не в лоб, не фронтом, ее сносило ветром в сторону, и пока первые тяжелые капли не шлепнули его по темени, в плечи, в грудь, он надеялся, что она обойдет их, беззащитных.
Детские ожидания, как они живучи!
В Гумрак ему предстоит въехать.
По прямому каналу он поставил задание на разведку лучшему экипажу ПЕ-2, рассчитав так, чтобы к приезду на место, в Гумрак, иметь на руках самые свежие данные о противнике. Информация - козырь, в его положении единственный.
Слух о сильных, как на подбор, истребителях, собранных, чтобы прикрыть город, разошелся широко, на переднем крае их ждали... Вера в панацею, в некое средство, в универсальный способ, который один все повернет и изменит, поддерживалась в нем неопределенностью, смутой положения, но кавалерийский задор в руководстве, мнимое могущество повеления: "Навести в воздухе порядок!" всерьез не принимались. Вызревало чувство, что суждены нам иные, неблизкие и небыстрые пути, с каждодневной кровью, болью и страданием, с проявлением упорства и въедливости... Они выправят, наладят, поставят ход военной машины.
Вспомнился ему Сергей Тертышный, первое впечатление о нем, когда он увидел его на крыльце таверны, где они столовались. В напускных клетчатых гольфах, в такой же клетчатой куртке свободного покроя, при галстуке, а на голове - мягкой кожи потертый летный шлем; по моде, узаконенной Чкаловым, поднятые вверх застежки прихвачены резинкой очков-консервов, что придает шлему сходство с чепчиком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Командиром смелой пятерки ЯКов, расколотившей "юнкерсов" в горький час донской переправы, оказался... Клещев! Иван Иванович Клещев!.. Тот самый старший лейтенант, волейболист, забойщик, который брал игру на себя... взлетал над сеткой, бил неожиданным способом, застигал соперника врасплох. Удар у него шел. Когда это было?
Вот такая встреча. Майор Клещев.
Собственно, встреча еще не состоялась, встреча впереди.
Истребители Клещева входят в особую авиагруппу, созданную Ставкой для прикрытия нового, Сталинградского направления. Немецким истребителям экстра-класса противопоставлены наши мастера, наши асы. Асы против асов. Словечко "ас" в обиход введено, легализовано. Возглавил группу начальник инспекции ВВС, стремительно - что не раз бывало в авиации - восходивший: капитаном не был.
Прошлой осенью блистал по кабинетам управления майором, подполковником не был, а нынче - широкий золотой шеврон на рукаве, четыре "шпалы" в петлицах: полковник. Всесильный полковник. В Сталинград прибыл на личном "Дугласе", на том же "Дугласе" виражит, воткнув крыло в землю, гоняет коров.
Место базирования особой группы - Гумрак. "Гумрак - вроде острова, поют Хрюкину штабники, - все к нему льнут"... Именно льнут. "Разбитые части, отдельные экипажи, - говорят ему. - Некоторые сидят без руководства. Полк, скажем, в какой-то мере уцелел, командира нет..."
Гумрак ждал Хрюкина, торопил и подстегивал, но пока из панелей, конденсаторов, выпрямителей, блоков, свезенных гужевым транспортом на КП в компенсацию потерь, понесенных при ночном, по тревоге, отходе штаба армии из Россоши, не был создан полевой пункт радионаведения, Хрюкин с места не тронулся. Его удерживал, конечно, не один пункт наведения, не он в первую очередь. Его связывала необходимость восстановить, полностью восстановить контроль над обстановкой, снова почувствовать в руках тугие вожжи управления... Претензии в Гумраке ему предъявят. Там с него спросят, можно не сомневаться. Связь Гумрака с Москвой прямая... Оставаясь в Калаче, он направил в Гумрак Потокина - информировать о происходящем, оказать помощь Крупенину, майору Крупенину, уцелевшему в памятном бою с "мессерами" и теперь прибывшему со своим полком под Сталинград.
Скрасил жизнь генералу Калач-на-Дону, порадовал, когда он, "Река-один", вышел в эфир навстречу ИЛам, каких удалось наскрести для поддержки пехоты. Размашисто и плотно прочесывая Дон, в зените играли "мессера". Хрюкин, строго говоря, своих по радио не наводил... То, что он делал, не было собственно радионаведением, он мог упредить летчиков об опасности... упредить штурмовиков, поднятых на задание без прикрытия... предостеречь: в воздухе "мессера"! Вот и вся его помощь. Все-таки помощь... Помощь... Волнуясь, он сбился, назвал себя не "Рекой-один", а "Волгой". Штурмовики, естественно, не отозвались. "Трезво мыслит! - воздал он должное ведущему и, смягчив той, поправился виновато: - "Река-один", "Река-один"... Командир группы тут же отозвался...
Обретали в воздухе голоса наши летчики, удивлялись и радовались, впервые слыша себя со стороны, - и что за свистопляска царила в ту пору в эфире, господи!.. Ведь столько соблазнов. Анонимно, то есть не раскрывая себя, вполне безнаказанно врезать от всей души капитану за слишком быстрый его отход от цели. Пустить руладу по случаю удачи. Смачно приложить нерадивого Семена: не держит строй, мерзавец.
Как в том анекдоте: культурки нехвата... Единственно. Всего прочего - в избытке. "Кашира", прикрой!" - "Я не "Кашира", я - "Севан". - "Прикрой, "Севан", все одно российские!" Самозванец Левитан - в каждом полку свой: "От Советского Информбюро!.. От Советского Информбюро!" - и каждый похож, до удивления похож! Что тембр, что раскатистость обращения... Озорство, мальчишество, разрядка после боя - как не понять.
Радиоприемник в кабине противостоял гнету одиночества, укреплял чувство солидарности... Пусть не на виду товарищи, но - рядом, им тяжко, может быть, труднее, чем тебе, но они бьются, как и ты... несут свой крест, не бросают...
"Товарищ командующий, летчики поют!" - доложили Хрюкину. "Как - поют?" - "В голос. Во всю ивановскую. Один басит, другой тянет дискантом".
Хрюкин нацепил наушники - и что же он услышал?
- Я - Амет Хан-Султан! Я - Амет Хан-Султан! - с астматическим призвуком волнения оглашал небо молодой летчик, проявивший свою выучку в нескольких победах, одержанных подряд на виду всей линии БС4: он настигал врага "свечой", бил по нему, положив свой истребитель на спину...
- Я - Амет Хан-Султан, нахожусь над Сталинградом. Смерть немецким оккупантам!..
Татарский акцент усиливал клятвенность его обращения.
Кто же все-таки в небе пел?
Прикинули время; дуэт могли создать истребители, поднявшиеся с Гумрака. Хрюкин связался с полковником, командиром особой группы. "Мои летчики веселые люди", - ответствовал ему полковник. "Это не веселье!.. Это кабак в эфире!.." - "Жизнь любят, смерть презирают, потому и поют!" - "Прекратить безобразие!.. Предлагаю заняться связью как тому подобает!.."
После этого Гумрак стал для него безотложным делом.
...Однажды в детстве, в открытой степи, их накрыла низкая, темная хмара. Блистая молниями и погромыхивая, туча надвигалась быстро. В лицо веяло влажной свежестью, серая пыль впереди закипала паром, чернозем на глазах расквашивался, все уже становилась не тронутая дождем полоска. Туча накатывалась, однако, не в лоб, не фронтом, ее сносило ветром в сторону, и пока первые тяжелые капли не шлепнули его по темени, в плечи, в грудь, он надеялся, что она обойдет их, беззащитных.
Детские ожидания, как они живучи!
В Гумрак ему предстоит въехать.
По прямому каналу он поставил задание на разведку лучшему экипажу ПЕ-2, рассчитав так, чтобы к приезду на место, в Гумрак, иметь на руках самые свежие данные о противнике. Информация - козырь, в его положении единственный.
Слух о сильных, как на подбор, истребителях, собранных, чтобы прикрыть город, разошелся широко, на переднем крае их ждали... Вера в панацею, в некое средство, в универсальный способ, который один все повернет и изменит, поддерживалась в нем неопределенностью, смутой положения, но кавалерийский задор в руководстве, мнимое могущество повеления: "Навести в воздухе порядок!" всерьез не принимались. Вызревало чувство, что суждены нам иные, неблизкие и небыстрые пути, с каждодневной кровью, болью и страданием, с проявлением упорства и въедливости... Они выправят, наладят, поставят ход военной машины.
Вспомнился ему Сергей Тертышный, первое впечатление о нем, когда он увидел его на крыльце таверны, где они столовались. В напускных клетчатых гольфах, в такой же клетчатой куртке свободного покроя, при галстуке, а на голове - мягкой кожи потертый летный шлем; по моде, узаконенной Чкаловым, поднятые вверх застежки прихвачены резинкой очков-консервов, что придает шлему сходство с чепчиком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68