Не зная, с чем вернулись истребители, то есть был ли воздушный бой, кто отличился, заслужил очередную красную звездочку на борт самолета, Силаев пытался разгадать их вылет до того, как пойдут по стоянке рассказы, и поедал капитана Глинку глазами. Но ББ оставался непроницаем.
До конца проследив пробежку замыкающей машины, ББ направился к питьевому бачку.
Все перед ним расступились.
- Твой ИЛ стоит на пригорке? - бросил он на ходу Силаеву, угадывая в нем гостя, непредвиденно вторгшегося со своим самолетом в зону "пятачка".
Борис поспешно кивнул.
- Вчера летал днем - все вокруг чисто, когда под вечер смотрю "горбатый", - громко продолжил капитан о ИЛе, в то время как от него ждали рассказа о вылете, только что законченном.
- Стоит себе на колесах, как на аэродроме. Там же ступить негде...
- Товарищ командир, компоту? - предложили ББ холодный компот, принесенный в солдатском котелке специально к прилету истребителей.
От компота Глинка отказался, зачерпнул кружкой из питьевого бачка и мычал, не отрываясь, вода стекала ему па подбородок, на грудь. Жадно выпил еще одну кружку, утерся, уставился на Бориса. Тугая шея ББ алела, глаза округлились несколько оторопело.
- Усадили, - сказал Силаев, страдая, что именно в этом он должен признаваться такому летчику, как Глинка. "А бомбы?" - со стыдом вспомнил Борис свои аварийно сброшенные бомбы, казнясь своей удачливостью и не зная, как он должен был поступить.
- Зенитка, - отчеканил капитан, определяя причину падения ИЛа (прикрытие ИЛов от шакалящих "мессеров" поручалось его группе), и выждал, не будет ли возражений. - Иные на аэродром не могут сесть, как положено, продолжал он несколько мягче, ибо претензии не заявлялись. - Второго дня, не у нас, правда, на основной точке, один лупоглазый шлепнулся... аккурат на самолет Покрышкина. Слава те, Покрышкин в кабине не сидел. Да... Что можно сказать? Зенитка вокруг Могилы поставлена густо.
- Еще танки добавляют, - выдавил из себя Борис. - А рация наведения с земли ничего не говорила. Я ее не слышал.
- В эфире, слушай, бардак, - подхватил капитан, наконец-то, кажется, обращаясь к вылету, из которого вернулся. - Один голосит, как тот, прирезанный: "Вижу пару "сто девятых", вижу пару "сто девятых"... Кто? Где? В какой точке? Ничего не разобрать, а шухер, полундра, сейчас этот наш "давай-давай"...
Результат вылета истребителей сведен, по-видимому, на нет, решил Борис.
Капитан, однако, не печалится.
Прошелся с группой по району, прочесал его, постращал фрицев.
Вернулся без потерь.
Но и распространяться об этом ББ настроен не был.
- Почему сел на колеса? - спросил Глинка. - Приказ знаешь? Командующий Хрюкин приказал: в случае вынужденной самолет сажать на брюхо. Строго! Поскольку гарантируется безопасность экипажу. Мог бы в ящик сыграть. А?
- Машину жалко.
Сбоку, коротко глянув на Бориса, капитан поморгал светлыми ресницами.
- Погода изменится, стрижи играют... Маневр строят, гляди! - легко отвлекался он от своего вылета, от посадки ИЛа. - Дал-дал ускорение и ушел, как тот "мессер" от ЯКа...
- Танки все же здорово лупят, - повторил Борис. - Поднимет свою оглоблю и караулит, когда ИЛ ему на мушку сядет... Я, правду сказать, не ожидал.
- Не ждал!.. На войне так: ждешь одно, получаешь другое. Третьего дня вышел звеном против четверки "худых", а их оказывается восемь, такой подарочек, не приведи господь. Нынче утром звонят: "Капитан, просил пополнение? Принимай! Но учти, - стручки, зелень..." Зачем, спрашиваю? По старту дежурить? "Принимай, принимай, назад в училище не отправим!.." Но в бой-то я их тоже не пошлю, пока не облетаю. А "пятачок" для тренировки не подходит. Видишь как? Будут сидеть... Ну, отдыхай... - отпустил капитан Силаева.
В ожидании новичков в столовой вывесили стенгазету "Боевой счет".
Броский вид ее Борис оценил сразу.
Вместо передовой столбцом давались фамилии летчиков, против каждой из них стирающимся караадашом указывалось число боевых вылетов, воздушных боев и количество сбитых на сегодня самолетов. Последняя цифра, как самая показательная, уточнялась дробью: в числителе - сбитые лично, в знаменателе - сбитые в группе. Глинка шел по ним впереди всех, "На Кубани начал, на Миусе - Герой". Не было для Силаева ничего более трудного и пленительного, чем эта арифметика.
Новички прибыли под вечер, шесть или семь человек.
Поглядывая то на небо, то на пятнистые маскировочные сетки, держались кучно, ожидая одинакового ко всем им, хотя бы на первых порах, отношения. В пестрой их обмундировке сказывалось желание потрафить переменчивой авиационной моде, последнее слово которой принадлежало фронтовым аэродромам. Больше других преуспел в этом смуглолицый, крутобровый младший лейтенант. На нем была не пилотка, как на других, а фуражка с золотистым "крабом" и длинным, плоским козырьком. В отличие от товарищей, обутых в кирзу, он щеголял хромовыми "джимми", спущенными книзу, сжатыми в гармошку так, что издалека их можно было принять за ботинки. Роль вожака за ним, похоже, не признавалась, зверовато поглядывая из-под козырька, младший лейтенант надежд на раздобытую им амуницию все же не терял. Оценив мятый, жеваный вид Бориса, подмигнул ему:
- Клюют?
- Кусают, - сказал Борис.
- А он, Глинка?.. Мы с ним однокашники, из одного училища...
- Все?
- Двое. Но я из одной с ним эскадрильи, и вместе терпели от нашего Мухобоя, что ты!.. Поставит перед строем, и давай крагами махать, регулировать, пену на губах набивать... Накатал на Глинку докладную.
Помимо обмундировки, новичок, следовательно, уповал также на стены училища, в которых оба они, он и знаменитый ныне Глинка, мыкались и возрастали... "А на что другое ему рассчитывать?" - подумал Борис, вспоминая собственное свое прибытие на Миус.
ББ явился к ужину в своей обнове, для помещения, пожалуй, жарковатой.
Прошел к столу, где, разбирая кружки, терпеливо перекладывая приборы, его стоя ожидали летчики. Занял свое место.
Все сели.
То ли властное командирское начало смягчалось в нем обходительностью тамады, предусмотрительного, со всеми ровного, то ли, напротив, самый авторитет ББ обострял к нему интерес, только внимание к нему, особенно в начале ужина, было всеобщим. Молодые не сводили с него глаз, ожидая во всем, что он делал или говорил, скрытого смысла, все отмечая. Как принюхался к своей кружке - и аккуратно отставил ее, приготовляясь. Скинул, сложил рядом куртку, пригладил податливый, пшеничного отлива чубчик, запоздало и недовольно ощупал на пухловатых скулах щетину... Все медля, оттягивая начало ужина, распорядился на ночь усилить караулы (потом дважды к этому возвращался). Наконец с веселым, шумным вздохом оглядевшись перед собой, поднял на ладони тугой, в пупырышках огурчик. Ласково щурясь на него, объявил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68