Разве грешно бороться за лучшую жизнь? — запальчиво спросил Яков.
— Ты — еврей, — ответил отец, — а это налагает кое-какие обязанности.
— Прятаться под кровать, когда придут бандиты?
— Не повышай голоса на отца, — бросил Иося.
— Никто не говорит, что быть евреем — легко. Мы родились не затем, чтобы наслаждаться благами жизни. Мы пришли на свет, чтобы соблюдать законы, установленные Господом. Вот наша миссия, вот наша цель.
— А то, как живем, — расплата! — резко ответил Яков.
— Придет время, и явится Мессия. Он поведет нас назад на родину, — невозмутимо продолжал Симон, — и я не
думаю, что дело Якова Рабинского — подвергать сомнению мудрость Всевышнего. Я думаю, дело Якова Рабинского состоит в том, чтобы жить по законам Священной Торы.
В глазах Якова заблестели слезы гнева.
— Я вовсе не сомневаюсь в мудрости Всевышнего, — крикнул он, — я только сомневаюсь в мудрости некоторых людей, которые берутся толковать эти законы.
Наступило молчание. Иося нервно глотал слюну. Никто никогда не смел говорить с его отцом в таком тоне. Но в глубине души он восхищался смелостью брата.
— Если мы сотворены по образу и подобию Бога, — продолжал Яков, — то Мессия живет в каждом из нас, а тот Мессия, который в моей душе, велит мне обороняться и стоять за себя. Он повелевает мне присоединиться к «Друзьям Сиона» и отправиться с ними в Землю Обетованную. Вот что мне велит Мессия, отец.
Симон Рабинский был по-прежнему невозмутим.
— За тысячи лет нашей истории мы немало настрадались от всякого рода лжемессий. Боюсь, ты тоже попался на удочку одного из них.
— А как же мне отличить настоящего от мнимого? — вызывающе спросил Яков.
— Вопрос заключается вовсе не в том, распознает ли и признает ли Яков Рабинский Мессию. Вопрос заключается в том, признает ли Мессия Якова Рабинского. Если Яков Рабинский начнет отходить от Господних законов и прислушиваться к мнимым пророкам, то Мессия, безусловно, не признает его за еврея. Я предлагаю поэтому Якову Рабинскому, чтобы он оставался евреем и следовал дорогой своего отца, своего народа.
ГЛАВА 4
— Бей жидов!
Через окно, разбив стекло, в класс влетел камень. Раввин поспешно повел ребят черным ходом в подвал. На улицах обезумевшие от страха евреи беспорядочно бежали кто куда в тщетных поисках укрытия от озверевшей толпы, насчитывавшей по меньшей мере тысячу человек.
— Бей жидов! — исступленно орала толпа. — Бей жидов!
Это был очередной погром, вдохновителем которого был Андреев, горбатый директор местной гимназии и один из самых ярых антисемитов в Житомире. Гимназисты Андреева, ворвавшись в еврейские кварталы, били окна, громили лавки, выволакивали на улицу евреев, которые не успели спрятаться, и жестоко избивали их.
— Бей жидов!.. Бей жидов!.. Бей жидов!..
Яков и Иося бросились домой. Они спешили по узким пустынным закоулкам, чтобы защитить и спасти родителей. То и дело раздавался топот казачьих лошадей, исступленный рев гимназистов, и братьям не раз приходилось прятаться.
Но вот они свернули на свою улицу и напоролись на шайку хулиганов в гимназических фуражках — это были ученики Андреева.
— Вот еще двое!
Яков и Иося повернули назад, стремясь увести их от родительского дома. С визгом и улюлюканьем гимназисты бросились за ними. Погоня продолжалась, пока гимназисты не загнали братьев в тупик. Иося и Яков стояли, припертые к стене, тяжело дыша и вытирая пот, ливший с них градом, а гимназисты, образовав полукруг, подступали все ближе. Главарь погромщиков с куском трубы в руке подошел совсем близко и замахнулся на Иосю.
Иося отбил удар, схватил гимназиста и что было силы швырнул его на остальную банду. Яков, всегда носивший в карманах камни, поддержал брата. Швырялся он метко, и тут же двое хулиганов схватились за пробитые головы. Этого хватило, чтобы гимназисты, не ожидавшие сопротивления, обратились в бегство.
Ребята помчались домой.
— Мать! Отец!
В мастерской все было разбито вдребезги. Они нашли обезумевшую от страха мать в дальнем углу. Иося бросился к ней.
— Где отец?
— Тора! — крикнула мать. — Тора!
В это время Симон Рабинский пробирался к амвону горящей синагоги. Он раздвинул занавес с вытканными десятью заповедями и достал Тору, пергаментный свиток Моисеева Пятикнижия.
Симон прижал священный свиток к груди, чтобы защитить его от пламени, и, пошатываясь, стал пробираться к выходу. Из-за дыма нечем было дышать. Кое-как он дополз до выхода.
Десятка два молодчиков ждали его на улице.
— Бей жида!
Симон прополз на коленях несколько шагов и рухнул без сознания, прикрыв Тору своим телом. Ему раскроили череп дубинкой, кованые сапоги обезобразили лицо…
В смертельной муке Симон Рабинский выкрикнул:
— Слушай, Израиль…
Его труп был изуродован до неузнаваемости. Тору погромщики бросили в огонь.
Все житомирское гетто оплакивало гибель Симона Рабинского, который умер самой достойной для еврея смертью — защищая Тору. Его похоронили вместе с десятками других жертв андреевского погрома.
Для Рахили Рабинской гибель мужа стала очередным звеном в бесконечной цепи трагедий, из которых состояла ее жизнь. Но на этот раз ее силы и воля были надломлены. Сыновья не могли ее утешить. Родственники увезли Рахиль в другое местечко.
Иося и Яков ходили два раза в неделю в синагогу читать Кадиш по отцу. Иося помнил, как старался отец жить настоящим евреем, чтобы Мессия немедленно признал его. Всю жизнь отец посвятил одному — блюсти закон Божий. Может быть, он был прав, и жизнь действительно дана евреям не для того, чтобы наслаждаться ею, а чтобы хранить Божьи законы? Убитый горем Иося пытался найти хоть какое-нибудь оправдание гибели отца.
В душе Якова бушевала ненависть. Даже во время молитвы его душила злоба, и он не находил себе места от желания мстить.
Иося понимал, что происходит с братом, и не спускал с него глаз. Он пытался успокоить его и утешал как мог, но все было бесполезно.
Через месяц после гибели Симона Рабинского Яков взял длинный отцовский нож, ночью украдкой вышел из дома и направился на улицу, где жил Андреев.
Иося проснулся от неясного ощущения тревоги. Заметив, что брата нет, он тут же натянул одежду и выбежал на улицу. Иося знал, куда мог направиться Яков.
В четыре часа утра Яков Рабинский постучал медным молотком в дверь андреевского дома. Когда горбун приоткрыл дверь, Яков выскочил из темноты и по самую рукоятку всадил ему нож в сердце. Андреев коротко взвизгнул и упал замертво.
Иося застал брата над трупом убитого, от которого тот не мог оторвать взгляда. Он схватил его за руку и потащил прочь.
Сутки они прятались в подвале рабби Липцина. Весть об убийстве Андреева распространилась с быстротой молнии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184
— Ты — еврей, — ответил отец, — а это налагает кое-какие обязанности.
— Прятаться под кровать, когда придут бандиты?
— Не повышай голоса на отца, — бросил Иося.
— Никто не говорит, что быть евреем — легко. Мы родились не затем, чтобы наслаждаться благами жизни. Мы пришли на свет, чтобы соблюдать законы, установленные Господом. Вот наша миссия, вот наша цель.
— А то, как живем, — расплата! — резко ответил Яков.
— Придет время, и явится Мессия. Он поведет нас назад на родину, — невозмутимо продолжал Симон, — и я не
думаю, что дело Якова Рабинского — подвергать сомнению мудрость Всевышнего. Я думаю, дело Якова Рабинского состоит в том, чтобы жить по законам Священной Торы.
В глазах Якова заблестели слезы гнева.
— Я вовсе не сомневаюсь в мудрости Всевышнего, — крикнул он, — я только сомневаюсь в мудрости некоторых людей, которые берутся толковать эти законы.
Наступило молчание. Иося нервно глотал слюну. Никто никогда не смел говорить с его отцом в таком тоне. Но в глубине души он восхищался смелостью брата.
— Если мы сотворены по образу и подобию Бога, — продолжал Яков, — то Мессия живет в каждом из нас, а тот Мессия, который в моей душе, велит мне обороняться и стоять за себя. Он повелевает мне присоединиться к «Друзьям Сиона» и отправиться с ними в Землю Обетованную. Вот что мне велит Мессия, отец.
Симон Рабинский был по-прежнему невозмутим.
— За тысячи лет нашей истории мы немало настрадались от всякого рода лжемессий. Боюсь, ты тоже попался на удочку одного из них.
— А как же мне отличить настоящего от мнимого? — вызывающе спросил Яков.
— Вопрос заключается вовсе не в том, распознает ли и признает ли Яков Рабинский Мессию. Вопрос заключается в том, признает ли Мессия Якова Рабинского. Если Яков Рабинский начнет отходить от Господних законов и прислушиваться к мнимым пророкам, то Мессия, безусловно, не признает его за еврея. Я предлагаю поэтому Якову Рабинскому, чтобы он оставался евреем и следовал дорогой своего отца, своего народа.
ГЛАВА 4
— Бей жидов!
Через окно, разбив стекло, в класс влетел камень. Раввин поспешно повел ребят черным ходом в подвал. На улицах обезумевшие от страха евреи беспорядочно бежали кто куда в тщетных поисках укрытия от озверевшей толпы, насчитывавшей по меньшей мере тысячу человек.
— Бей жидов! — исступленно орала толпа. — Бей жидов!
Это был очередной погром, вдохновителем которого был Андреев, горбатый директор местной гимназии и один из самых ярых антисемитов в Житомире. Гимназисты Андреева, ворвавшись в еврейские кварталы, били окна, громили лавки, выволакивали на улицу евреев, которые не успели спрятаться, и жестоко избивали их.
— Бей жидов!.. Бей жидов!.. Бей жидов!..
Яков и Иося бросились домой. Они спешили по узким пустынным закоулкам, чтобы защитить и спасти родителей. То и дело раздавался топот казачьих лошадей, исступленный рев гимназистов, и братьям не раз приходилось прятаться.
Но вот они свернули на свою улицу и напоролись на шайку хулиганов в гимназических фуражках — это были ученики Андреева.
— Вот еще двое!
Яков и Иося повернули назад, стремясь увести их от родительского дома. С визгом и улюлюканьем гимназисты бросились за ними. Погоня продолжалась, пока гимназисты не загнали братьев в тупик. Иося и Яков стояли, припертые к стене, тяжело дыша и вытирая пот, ливший с них градом, а гимназисты, образовав полукруг, подступали все ближе. Главарь погромщиков с куском трубы в руке подошел совсем близко и замахнулся на Иосю.
Иося отбил удар, схватил гимназиста и что было силы швырнул его на остальную банду. Яков, всегда носивший в карманах камни, поддержал брата. Швырялся он метко, и тут же двое хулиганов схватились за пробитые головы. Этого хватило, чтобы гимназисты, не ожидавшие сопротивления, обратились в бегство.
Ребята помчались домой.
— Мать! Отец!
В мастерской все было разбито вдребезги. Они нашли обезумевшую от страха мать в дальнем углу. Иося бросился к ней.
— Где отец?
— Тора! — крикнула мать. — Тора!
В это время Симон Рабинский пробирался к амвону горящей синагоги. Он раздвинул занавес с вытканными десятью заповедями и достал Тору, пергаментный свиток Моисеева Пятикнижия.
Симон прижал священный свиток к груди, чтобы защитить его от пламени, и, пошатываясь, стал пробираться к выходу. Из-за дыма нечем было дышать. Кое-как он дополз до выхода.
Десятка два молодчиков ждали его на улице.
— Бей жида!
Симон прополз на коленях несколько шагов и рухнул без сознания, прикрыв Тору своим телом. Ему раскроили череп дубинкой, кованые сапоги обезобразили лицо…
В смертельной муке Симон Рабинский выкрикнул:
— Слушай, Израиль…
Его труп был изуродован до неузнаваемости. Тору погромщики бросили в огонь.
Все житомирское гетто оплакивало гибель Симона Рабинского, который умер самой достойной для еврея смертью — защищая Тору. Его похоронили вместе с десятками других жертв андреевского погрома.
Для Рахили Рабинской гибель мужа стала очередным звеном в бесконечной цепи трагедий, из которых состояла ее жизнь. Но на этот раз ее силы и воля были надломлены. Сыновья не могли ее утешить. Родственники увезли Рахиль в другое местечко.
Иося и Яков ходили два раза в неделю в синагогу читать Кадиш по отцу. Иося помнил, как старался отец жить настоящим евреем, чтобы Мессия немедленно признал его. Всю жизнь отец посвятил одному — блюсти закон Божий. Может быть, он был прав, и жизнь действительно дана евреям не для того, чтобы наслаждаться ею, а чтобы хранить Божьи законы? Убитый горем Иося пытался найти хоть какое-нибудь оправдание гибели отца.
В душе Якова бушевала ненависть. Даже во время молитвы его душила злоба, и он не находил себе места от желания мстить.
Иося понимал, что происходит с братом, и не спускал с него глаз. Он пытался успокоить его и утешал как мог, но все было бесполезно.
Через месяц после гибели Симона Рабинского Яков взял длинный отцовский нож, ночью украдкой вышел из дома и направился на улицу, где жил Андреев.
Иося проснулся от неясного ощущения тревоги. Заметив, что брата нет, он тут же натянул одежду и выбежал на улицу. Иося знал, куда мог направиться Яков.
В четыре часа утра Яков Рабинский постучал медным молотком в дверь андреевского дома. Когда горбун приоткрыл дверь, Яков выскочил из темноты и по самую рукоятку всадил ему нож в сердце. Андреев коротко взвизгнул и упал замертво.
Иося застал брата над трупом убитого, от которого тот не мог оторвать взгляда. Он схватил его за руку и потащил прочь.
Сутки они прятались в подвале рабби Липцина. Весть об убийстве Андреева распространилась с быстротой молнии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184