Нет, Аню нисколько не заботило, что мать окажется безрукой или слепой (в конце концов, у ее мачехи был полный «боекомплект» конечностей, и что толку?), гораздо больше ее пугало, что женщина, увидев ее, страшно разочаруется, ведь ничего особо интересного она собой не представляет… Страшненькая, глуповатая, неуверенная в себе… Разве о таких детях мечтают родители?
… Когда они, наконец, подъехали к воротам интерната, Аня уже и не знала, стоило ли вообще сюда тащиться — за время пути она успела мысленно встретиться мамой, разочаровать ее, сгореть со стыда и покончить жизнь самоубийством, отравившись снотворным.
— Ну что же вы? — спросил Петр, недоуменно глядя на вжавшуюся в сидение клиентку. — Передумали?
— Нет, конечно, — не очень уверенно ответила Аня. — Просто собираюсь с духом…
— Соберетесь по дороге. Пойдемте.
И он первый вышел из машины.
Ане ничего не оставалось, как последовать за ним.
Интернат располагался на тихой улочке, ведущей к реке. Двухэтажное здание корпуса, обнесенное высоким забором, было очень красивым и старым, будто бы дореволюционным, скорее всего, когда-то в нем жил какой-нибудь помещик — уж очень строение напоминало усадьбу киношного Обломова. Дом был окружен высоченными деревьями: вековыми липами, тополями, каштанами, наверняка, летом здесь было просто чудесно.
Петр и Аня прошли по расчищенной дорожке к крыльцу корпуса. Поднялись на него, беспрепятственно вошли в холл. Он ничем не напоминал больничный, скорее гостиничный. И за стойкой сидела не старая грымза в застиранном халате, а симпатичная женщина среднего возраста, одетая в голубую униформу. В тот момент, когда Петр и Аня, вошли в фойе, она оживленно болтала с другой дамой, постарше, что сидела в глубоком кресле под искусственной пальмой (вторая в отличие от регистраторши облачена была в обычный костюм фисташкового цвета, Аня решила, что она тоже посетительница).
— Сейчас не приемные часы, извините, — вежливо проговорила регистраторша, завидев приближающихся к стойке посетителей.
— Меня обещали принять, — не менее вежливо отпарировал Петр, — я звонил сегодня вашему директору…
Услышав эту фразу женщина в костюме поднялась со своего кресла и направилась к ним.
— Здравствуйте, — приветливо поздоровалась она, внимательно глядя на Петра. — Это вы адвокат Моисеев?
— Да, это я.
— Меня зовут Ольга Петровна, директор нашего интерната, господин Елшин, поручил мне ознакомить вас…
— А сам господин Елшин не может с нами побеседовать?
— Он в столице, по очень важным делам, но я бухгалтер дома инвалидов с момента его открытия, и уверяю вас, смогу ответить на все ваши вопросы…
— Я не собираюсь устраивать аудиторскую проверку, — мягко улыбнувшись, проговорил Петр, как пить дать, решил, походя, очаровать и эту мадам. — Кажется, ваша секретарша меня не правильно поняла.
— Нет? Но она сообщила, что вы желаете проверить, правильно ли руководство интерната распоряжается средствами, которые ваша клиентка Элеонора Георгиевна Новицкая перечисляет на наш счет…
— Желаю, но другим способом.
Дама растерянно уставилась на Моисеева, приподняв выщипанную в ниточку бровь.
— Я не совсем понимаю, — наконец, проговорила она.
— Вам известно, что Элеонора Георгиевна умерла?
— Умерла? — вторая бровь тоже взметнулась вверх. — Когда?
— Месяц назад. И часть своих средств она завещала Невинной Полине Анатольевне…
— Полина живет здесь уже двадцать лет, я ее очень хорошо знаю… — Кивнула головой Ольга Петровна. — И все эти годы Элеонора Георгиевна перечисляла деньги на ее содержание. Вернее, в советские времена она приносила рублики в конвертике, тогда так было принято, а в последние годы просто переводила на счет интерната. Такое у нас практикуется, сами понимаете, на содержание инвалидов государство выделяет сущие гроши — здоровые-то никому не нужны, а уж больные подавно…
Дабы не дать вовлечь себя в дискуссию о плюсах и минусах государственного здравоохранения, Петр изобразил страшное нетерпение и торопливо спросил:
— Могу я познакомиться с Полиной Анатольевной немедленно? Дело в том, что у меня мало времени…
— Да, конечно… — Ольга Петровна опять поиграла бровями, подтянув их к самому лбу. — Только я не понимаю зачем?
— Я хочу убедиться, что средства, перечисляемые моей покойной клиенткой, шли именно на содержание госпожи Невинной.
— Но вы же в начале нашего разговора сказали, что не собираетесь проводить аудиторскую проверку…
— Я же не требовал показать мне документы, я лишь прошу познакомить меня с Полиной Анатольевной…
— Я ничего не понимаю, — устало выдохнула Ольга Петровна.
— Что тут непонятного? — впервые подала голос Аня. — Петр Алексеевич всего лишь хочет с ней поговорить: расспросить, как ее кормят, как к ней относятся, чем лечат…
— Расспросить? — несказанно удивилась женщина. — Но она не сможет вам ответить…
— Она глухонемая?
— Нет, но она не говорит… Только издает некоторые звуки…
— А написать она сможет?
— Боюсь, что нет… Понимаете ли… — Ольга Петровна казалась сильно обескураженной, даже ее брови перестали выгибаться дугой, а сошлись на переносице. — А в прочем… Пойдемте, сами все увидите…
Она провела их по длинному коридору, уставленному инвалидными креслами, каталками, костылями, к лестнице, ведущей на второй этаж.
— Не ходячие у нас внизу, — пояснила женщина, первой ступив на устланную ковровой дорожкой лестницу, — остальные повыше. Полина как раз на втором живет…
Значит, не ДЦП! И не безногая! — мелькнула мысль в Аниной голове. — Но не говорит, и не пишет? Что же с ней, черт возьми? Болезнь Паркинсона, как у Махамеда Али? Но он говорит, плохо, не разборчиво, но говорит… А Полина Невинная, нет. Быть может, она страдает какой-нибудь невиданной болезнью, которая размягчающая кости и сдавливает гортань? Или все гораздо прозаичнее, и у женщины обычный паралич лица и рук…
— Вот мы и пришли, — сказала Ольга, останавливаясь у двери в палату под номером двадцать два. — Входите.
Петр сделал шаг в сторону, по-джентльменски пропуская Аню вперед. Она вошла.
Палата была небольшой, но все необходимое в ней помещалось: кровать, шкафчик, стол, тумбочка. Деталей разглядеть не получилось — в комнате стоял полумрак: верхний свет не горел, а занавески были задвинуты. Именно из-за этого полумрака Аня не сразу заметила женщину, сидящую в кресле у окна. Она была очень полной, большеголовой, с былыми безвольными руками, которые она держала на своем круглом животе.
Тут Ольга Петровна зажгла свет, и Аня смогла разглядеть женщину лучше. На вид ей было лет пятьдесят, но возраст выдавало не лицо: оно было гладким, почти без морщин, а совершенно седые волосы да дряблая шея.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
… Когда они, наконец, подъехали к воротам интерната, Аня уже и не знала, стоило ли вообще сюда тащиться — за время пути она успела мысленно встретиться мамой, разочаровать ее, сгореть со стыда и покончить жизнь самоубийством, отравившись снотворным.
— Ну что же вы? — спросил Петр, недоуменно глядя на вжавшуюся в сидение клиентку. — Передумали?
— Нет, конечно, — не очень уверенно ответила Аня. — Просто собираюсь с духом…
— Соберетесь по дороге. Пойдемте.
И он первый вышел из машины.
Ане ничего не оставалось, как последовать за ним.
Интернат располагался на тихой улочке, ведущей к реке. Двухэтажное здание корпуса, обнесенное высоким забором, было очень красивым и старым, будто бы дореволюционным, скорее всего, когда-то в нем жил какой-нибудь помещик — уж очень строение напоминало усадьбу киношного Обломова. Дом был окружен высоченными деревьями: вековыми липами, тополями, каштанами, наверняка, летом здесь было просто чудесно.
Петр и Аня прошли по расчищенной дорожке к крыльцу корпуса. Поднялись на него, беспрепятственно вошли в холл. Он ничем не напоминал больничный, скорее гостиничный. И за стойкой сидела не старая грымза в застиранном халате, а симпатичная женщина среднего возраста, одетая в голубую униформу. В тот момент, когда Петр и Аня, вошли в фойе, она оживленно болтала с другой дамой, постарше, что сидела в глубоком кресле под искусственной пальмой (вторая в отличие от регистраторши облачена была в обычный костюм фисташкового цвета, Аня решила, что она тоже посетительница).
— Сейчас не приемные часы, извините, — вежливо проговорила регистраторша, завидев приближающихся к стойке посетителей.
— Меня обещали принять, — не менее вежливо отпарировал Петр, — я звонил сегодня вашему директору…
Услышав эту фразу женщина в костюме поднялась со своего кресла и направилась к ним.
— Здравствуйте, — приветливо поздоровалась она, внимательно глядя на Петра. — Это вы адвокат Моисеев?
— Да, это я.
— Меня зовут Ольга Петровна, директор нашего интерната, господин Елшин, поручил мне ознакомить вас…
— А сам господин Елшин не может с нами побеседовать?
— Он в столице, по очень важным делам, но я бухгалтер дома инвалидов с момента его открытия, и уверяю вас, смогу ответить на все ваши вопросы…
— Я не собираюсь устраивать аудиторскую проверку, — мягко улыбнувшись, проговорил Петр, как пить дать, решил, походя, очаровать и эту мадам. — Кажется, ваша секретарша меня не правильно поняла.
— Нет? Но она сообщила, что вы желаете проверить, правильно ли руководство интерната распоряжается средствами, которые ваша клиентка Элеонора Георгиевна Новицкая перечисляет на наш счет…
— Желаю, но другим способом.
Дама растерянно уставилась на Моисеева, приподняв выщипанную в ниточку бровь.
— Я не совсем понимаю, — наконец, проговорила она.
— Вам известно, что Элеонора Георгиевна умерла?
— Умерла? — вторая бровь тоже взметнулась вверх. — Когда?
— Месяц назад. И часть своих средств она завещала Невинной Полине Анатольевне…
— Полина живет здесь уже двадцать лет, я ее очень хорошо знаю… — Кивнула головой Ольга Петровна. — И все эти годы Элеонора Георгиевна перечисляла деньги на ее содержание. Вернее, в советские времена она приносила рублики в конвертике, тогда так было принято, а в последние годы просто переводила на счет интерната. Такое у нас практикуется, сами понимаете, на содержание инвалидов государство выделяет сущие гроши — здоровые-то никому не нужны, а уж больные подавно…
Дабы не дать вовлечь себя в дискуссию о плюсах и минусах государственного здравоохранения, Петр изобразил страшное нетерпение и торопливо спросил:
— Могу я познакомиться с Полиной Анатольевной немедленно? Дело в том, что у меня мало времени…
— Да, конечно… — Ольга Петровна опять поиграла бровями, подтянув их к самому лбу. — Только я не понимаю зачем?
— Я хочу убедиться, что средства, перечисляемые моей покойной клиенткой, шли именно на содержание госпожи Невинной.
— Но вы же в начале нашего разговора сказали, что не собираетесь проводить аудиторскую проверку…
— Я же не требовал показать мне документы, я лишь прошу познакомить меня с Полиной Анатольевной…
— Я ничего не понимаю, — устало выдохнула Ольга Петровна.
— Что тут непонятного? — впервые подала голос Аня. — Петр Алексеевич всего лишь хочет с ней поговорить: расспросить, как ее кормят, как к ней относятся, чем лечат…
— Расспросить? — несказанно удивилась женщина. — Но она не сможет вам ответить…
— Она глухонемая?
— Нет, но она не говорит… Только издает некоторые звуки…
— А написать она сможет?
— Боюсь, что нет… Понимаете ли… — Ольга Петровна казалась сильно обескураженной, даже ее брови перестали выгибаться дугой, а сошлись на переносице. — А в прочем… Пойдемте, сами все увидите…
Она провела их по длинному коридору, уставленному инвалидными креслами, каталками, костылями, к лестнице, ведущей на второй этаж.
— Не ходячие у нас внизу, — пояснила женщина, первой ступив на устланную ковровой дорожкой лестницу, — остальные повыше. Полина как раз на втором живет…
Значит, не ДЦП! И не безногая! — мелькнула мысль в Аниной голове. — Но не говорит, и не пишет? Что же с ней, черт возьми? Болезнь Паркинсона, как у Махамеда Али? Но он говорит, плохо, не разборчиво, но говорит… А Полина Невинная, нет. Быть может, она страдает какой-нибудь невиданной болезнью, которая размягчающая кости и сдавливает гортань? Или все гораздо прозаичнее, и у женщины обычный паралич лица и рук…
— Вот мы и пришли, — сказала Ольга, останавливаясь у двери в палату под номером двадцать два. — Входите.
Петр сделал шаг в сторону, по-джентльменски пропуская Аню вперед. Она вошла.
Палата была небольшой, но все необходимое в ней помещалось: кровать, шкафчик, стол, тумбочка. Деталей разглядеть не получилось — в комнате стоял полумрак: верхний свет не горел, а занавески были задвинуты. Именно из-за этого полумрака Аня не сразу заметила женщину, сидящую в кресле у окна. Она была очень полной, большеголовой, с былыми безвольными руками, которые она держала на своем круглом животе.
Тут Ольга Петровна зажгла свет, и Аня смогла разглядеть женщину лучше. На вид ей было лет пятьдесят, но возраст выдавало не лицо: оно было гладким, почти без морщин, а совершенно седые волосы да дряблая шея.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71