Терзался ужасно. Начал пить. Трахал все, что в юбке. Не помогало. И в один из вечеров, когда мы сидели с ней за самоваром (я часто ночевал у вас), не выдержал. Во всем признался!
— И что она?
— Вышвырнула меня за порог… Но ты же знаешь, от меня не так просто отделаться. Я полгода за ней ходил, как собачонка, предугадывал все ее желания, заваливал цветами, мало того, совсем перестал пить и трахаться, чтоб поняла в искренности моих чувств. Я добился своего — она ответила мне взаимностью.
— Вы стали любовниками? — пришла в ужас Лена.
— Да, в полном смысле этого слова. То есть, не сексуальными партнерами, а именно любовниками, от слова «любовь»… Мы уезжали вдвоем на выходные, ставили палатку на берегу реки, сидели, обнявшись у костра, говорили обо всем и не о чем, занимались любовью… Иногда мы срывались в Питер, чтобы погулять по городу, не от кого не скрываясь, мы любили целоваться на Аничковом мосту, зная, что здесь нас вряд ли увидит кто-то из знакомых… Лине было трудно исчезать вот так, на несколько дней: у нее были дети, муж, но она изыскивала возможность — она полюбила меня так же страстно, как я любил ее…
— Господи, какая наивность! — зло выплюнула Елена. — Она всем своим мужикам давала понять, что они самые лучшие и неповторимые!
— Она любила меня, — твердо сказал Сергей. — Потому что решилась родить от меня ребенка.
— Что? — Переспросила Лена, она не поверила своим ушам. — Что ты сказал?
— Лина забеременела — не специально, так получилось — и приняла решение оставить ребенка. Подарить мне частичку себя, а себе взять частичку меня. Она не побоялась. Она знала, что ребенок может родиться ненормальным (мы же единокровные брат с сестрой), но надеялась на чудо. Как она говорила, дитя любви не может быть уродом. Она ошиблась! В пятьдесят девятом, летом, когда вы с Эдиком уехали на все лето в Коктебель, а твой отец улетел за границу, Лина родила дочь Полину. — Сергей сжал губы так, что они побелели, резко разомкнул их и добавил. — Поля родилась ненормальной. Это стало ясно сразу, как только она появилась на свет. У девочки была огромная голова, пустой взгляд, замедленная реакция, но Лина не хотела верить в то, что ее дочь идиотка, она надеялась, что у ребенка просто небольшое отставание в развитии и крупный череп… Но обследование показало, что наш ребенок олигофрен. Генетический урод. Вместо плода любви, получился плод инцеста…
— Что стало с девочкой?
— Она умерла, — тихо ответил Сергей.
— От чего?
— Я не знаю. Просто в один из дней, когда я приехал к Лине (она тогда скрывалась на нашей даче под Рязанью), она мне сказала, что Поля умерла. Больше ничего. В то время она больше молчала и плакала, чем говорила… На следующий день мы вернулись в Москву.
— Что же было дальше?
— Мы расстались. Нет не так… Она прогнала меня. И на сей раз я не смог сделать. Я пытался уговорить ее вернуться ко мне, то бушевал, то плакал, один раз пригрозил, что повешусь, если она не изменит своего решения. Но она неизменно выгоняла меня… Тогда я решил уехать обратно на Дальний Восток , я звал ее с собой, мы могли бы жить там, как муж и жена, никому не говоря о том, что мы брат с сестрой, а детей можно было не заводить, я и на это был готов… И, знаешь, она согласилась. На мгновение. Я видел по ее глазам, что она хочет этого так же сильно, как и я… — Сергей сжал пальцами виски. — Но она не поддалась искушению. Сказала, мы прокляты богом, по этому не можем быть вместе… Я понял ее, и больше никогда не пытался вернуть.
— Потом ты уехал на Дальний Восток?
— Да, и вернулся в Москву только в семьдесят девятом, когда вышел в отставку.
— Ты по-прежнему ее любил?
— Моя любовь к Лине — это не чувство, это крест, который я нес всю жизнь. Именно по этому, я сказал тебе, что она ее искалечила. У меня нет семьи, детей, мне некому оставить свои капиталы, и все это потому, что всю жизнь любил ее одну, а жениться без любви считал нечестным… — Он извиняющее улыбнулся. — Так что с тобой у нас ничего бы не вышло. Даже если бы меня не посадили. Ты мне очень нравилась, не буду скрывать, и я очень хотел тебя полюбить, но у меня не получалось… Именно по этому Лина так старалась разлучить нас. Не потому, что ревновала, не потому, что самодурка, вернее, не только по этому, главное — она знала, что я не смогу дать тебе того, о чем ты мечтала и чего на самом деле заслуживаешь…
— Но зачем было тебя сажать? Она же могла просто тебя попросить…
— Она умоляла меня оставить тебя в покое. Но тут я заупрямился. Впервые она зависела от меня, мне это нравилось. Я хотел отыграться за все жизнь! Решил показать, что плюю на нее, и чихать хотел на ее просьбы… Лине ничего не оставалось, как толкнуть в мои объятия свою приятельницу, а потом нашептать об этом ее мужу… И одному богу известно, чего ей стоило решиться на это, ведь она понимала, что ты ей этого не простишь… — Он тяжело вздохнул. — Я отсидел срок за нанесение тяжких телесных повреждений человеку. Семь лет! Но все это время я терзался не из-за того, что до полусмерти избил не в чем не повинного мужика, я казнил себя за то, что из-за своей глупости и мстительности я разбил любовь матери и дочери… Прости меня, Лена. За это, и за то, что так долго не решался обо всем тебе рассказать.
По щекам Лены катились крупные слезы, но она не замечала их. Как не замечала вопросительно-участливых взглядов официантов, и протянутого Сергеем платка.
Когда слезы залили ей воротник, Лена отмерла — оттолкнула Сережину руку и хрипло спросила:
— И зачем ты рассказал об этом сейчас? Когда мама умерла, и уже ничего нельзя изменить?
— Она попросила меня.
— Она?
— Твоя мать. — Он всучил-таки Лене платок, после чего пояснил. — Мы переписывались с ней все эти годы. Вернее, обменивались открытками с Днем рождения. Раз в год я получал от нее кусок картона, на одной стороне которого были цветы, неизменно лилии (она обожала их), а на другой несколько предложений: пока жива, более-менее здорова, все хорошо. Я пытался завести с ней более частую переписку, но мои длинные письма оставались без ответов. Я принял ее условия, и стал слать ей открытки с такой же периодичностью — раз в год… Представь мое удивление, когда я обнаружив в своем абонентском ящике внеочередное ее послание. Она написала, что скоро умрет, и что перед смертью хотела бы поговорить со мной, так как хочет сообщить мне нечто важное. Лина звала меня в Москву, просила поторопиться. В самом конце послания имелась приписка: «Если приедешь поздно, и я буду уже мертва, пожалуйста, поговори с моей дочерью, расскажи ей всю правду».
Лена зажмурилась, будто солнечный свет, проникающий в зал через большие окна, слепил ее, потом чуть слышно сказала:
— Ты приехал поздно…
— Да, меня задержали дела, и не смог вылететь тут же… Когда я оказался в Москве, Лина уже была мертва…
— А мама… мама так ждала тебя, — запнувшись, проговорила Лена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
— И что она?
— Вышвырнула меня за порог… Но ты же знаешь, от меня не так просто отделаться. Я полгода за ней ходил, как собачонка, предугадывал все ее желания, заваливал цветами, мало того, совсем перестал пить и трахаться, чтоб поняла в искренности моих чувств. Я добился своего — она ответила мне взаимностью.
— Вы стали любовниками? — пришла в ужас Лена.
— Да, в полном смысле этого слова. То есть, не сексуальными партнерами, а именно любовниками, от слова «любовь»… Мы уезжали вдвоем на выходные, ставили палатку на берегу реки, сидели, обнявшись у костра, говорили обо всем и не о чем, занимались любовью… Иногда мы срывались в Питер, чтобы погулять по городу, не от кого не скрываясь, мы любили целоваться на Аничковом мосту, зная, что здесь нас вряд ли увидит кто-то из знакомых… Лине было трудно исчезать вот так, на несколько дней: у нее были дети, муж, но она изыскивала возможность — она полюбила меня так же страстно, как я любил ее…
— Господи, какая наивность! — зло выплюнула Елена. — Она всем своим мужикам давала понять, что они самые лучшие и неповторимые!
— Она любила меня, — твердо сказал Сергей. — Потому что решилась родить от меня ребенка.
— Что? — Переспросила Лена, она не поверила своим ушам. — Что ты сказал?
— Лина забеременела — не специально, так получилось — и приняла решение оставить ребенка. Подарить мне частичку себя, а себе взять частичку меня. Она не побоялась. Она знала, что ребенок может родиться ненормальным (мы же единокровные брат с сестрой), но надеялась на чудо. Как она говорила, дитя любви не может быть уродом. Она ошиблась! В пятьдесят девятом, летом, когда вы с Эдиком уехали на все лето в Коктебель, а твой отец улетел за границу, Лина родила дочь Полину. — Сергей сжал губы так, что они побелели, резко разомкнул их и добавил. — Поля родилась ненормальной. Это стало ясно сразу, как только она появилась на свет. У девочки была огромная голова, пустой взгляд, замедленная реакция, но Лина не хотела верить в то, что ее дочь идиотка, она надеялась, что у ребенка просто небольшое отставание в развитии и крупный череп… Но обследование показало, что наш ребенок олигофрен. Генетический урод. Вместо плода любви, получился плод инцеста…
— Что стало с девочкой?
— Она умерла, — тихо ответил Сергей.
— От чего?
— Я не знаю. Просто в один из дней, когда я приехал к Лине (она тогда скрывалась на нашей даче под Рязанью), она мне сказала, что Поля умерла. Больше ничего. В то время она больше молчала и плакала, чем говорила… На следующий день мы вернулись в Москву.
— Что же было дальше?
— Мы расстались. Нет не так… Она прогнала меня. И на сей раз я не смог сделать. Я пытался уговорить ее вернуться ко мне, то бушевал, то плакал, один раз пригрозил, что повешусь, если она не изменит своего решения. Но она неизменно выгоняла меня… Тогда я решил уехать обратно на Дальний Восток , я звал ее с собой, мы могли бы жить там, как муж и жена, никому не говоря о том, что мы брат с сестрой, а детей можно было не заводить, я и на это был готов… И, знаешь, она согласилась. На мгновение. Я видел по ее глазам, что она хочет этого так же сильно, как и я… — Сергей сжал пальцами виски. — Но она не поддалась искушению. Сказала, мы прокляты богом, по этому не можем быть вместе… Я понял ее, и больше никогда не пытался вернуть.
— Потом ты уехал на Дальний Восток?
— Да, и вернулся в Москву только в семьдесят девятом, когда вышел в отставку.
— Ты по-прежнему ее любил?
— Моя любовь к Лине — это не чувство, это крест, который я нес всю жизнь. Именно по этому, я сказал тебе, что она ее искалечила. У меня нет семьи, детей, мне некому оставить свои капиталы, и все это потому, что всю жизнь любил ее одну, а жениться без любви считал нечестным… — Он извиняющее улыбнулся. — Так что с тобой у нас ничего бы не вышло. Даже если бы меня не посадили. Ты мне очень нравилась, не буду скрывать, и я очень хотел тебя полюбить, но у меня не получалось… Именно по этому Лина так старалась разлучить нас. Не потому, что ревновала, не потому, что самодурка, вернее, не только по этому, главное — она знала, что я не смогу дать тебе того, о чем ты мечтала и чего на самом деле заслуживаешь…
— Но зачем было тебя сажать? Она же могла просто тебя попросить…
— Она умоляла меня оставить тебя в покое. Но тут я заупрямился. Впервые она зависела от меня, мне это нравилось. Я хотел отыграться за все жизнь! Решил показать, что плюю на нее, и чихать хотел на ее просьбы… Лине ничего не оставалось, как толкнуть в мои объятия свою приятельницу, а потом нашептать об этом ее мужу… И одному богу известно, чего ей стоило решиться на это, ведь она понимала, что ты ей этого не простишь… — Он тяжело вздохнул. — Я отсидел срок за нанесение тяжких телесных повреждений человеку. Семь лет! Но все это время я терзался не из-за того, что до полусмерти избил не в чем не повинного мужика, я казнил себя за то, что из-за своей глупости и мстительности я разбил любовь матери и дочери… Прости меня, Лена. За это, и за то, что так долго не решался обо всем тебе рассказать.
По щекам Лены катились крупные слезы, но она не замечала их. Как не замечала вопросительно-участливых взглядов официантов, и протянутого Сергеем платка.
Когда слезы залили ей воротник, Лена отмерла — оттолкнула Сережину руку и хрипло спросила:
— И зачем ты рассказал об этом сейчас? Когда мама умерла, и уже ничего нельзя изменить?
— Она попросила меня.
— Она?
— Твоя мать. — Он всучил-таки Лене платок, после чего пояснил. — Мы переписывались с ней все эти годы. Вернее, обменивались открытками с Днем рождения. Раз в год я получал от нее кусок картона, на одной стороне которого были цветы, неизменно лилии (она обожала их), а на другой несколько предложений: пока жива, более-менее здорова, все хорошо. Я пытался завести с ней более частую переписку, но мои длинные письма оставались без ответов. Я принял ее условия, и стал слать ей открытки с такой же периодичностью — раз в год… Представь мое удивление, когда я обнаружив в своем абонентском ящике внеочередное ее послание. Она написала, что скоро умрет, и что перед смертью хотела бы поговорить со мной, так как хочет сообщить мне нечто важное. Лина звала меня в Москву, просила поторопиться. В самом конце послания имелась приписка: «Если приедешь поздно, и я буду уже мертва, пожалуйста, поговори с моей дочерью, расскажи ей всю правду».
Лена зажмурилась, будто солнечный свет, проникающий в зал через большие окна, слепил ее, потом чуть слышно сказала:
— Ты приехал поздно…
— Да, меня задержали дела, и не смог вылететь тут же… Когда я оказался в Москве, Лина уже была мертва…
— А мама… мама так ждала тебя, — запнувшись, проговорила Лена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71