Если не верите мне, можете побеседовать с главврачом…
В этот напряженный момент дверь распахнулась, и в палату ввалился огромный рыжебородый мужчина в белом халате.
— О чем они должны со мной побеседовать? — пророкотал он, протягивая Петру свою лопатообразную пятерню для рукопожатия. — Карцев Евгений Геннадьевич…
— Адвокат Элеоноры Григорьевны Новицкой, господин Моисеев, — подчеркнуто официально проговорила Ольга Петровна, давая понять, что время задушевных разговоров прошло, — интересуется, могла наша Поля родить?
— А че нет? Баба она здоровая…
— Какая же она здоровая? Если живет в Доме инвалидов?
— У нее внутренние органы работают как часы, нам бы, Ольгунчик, с тобой такие, до ста лет бы дожили… — Он дружески шлепнул бухгалтершу по спине. — И по гинекологической части все тип-топ…
— У нее нет шрама от кесарева…
— Таз широкий, организм сильный, чувствительность слабая, значит, болевой порог низкий, родила — как посрать сходила! — хохотнул доктор, нисколько не заботясь о том, что его грубое словцо покоробило всех троих. — Я когда ординатуру проходил у нас в больнице случай был. Привезли одну такую, типа нашей Полинки, на боли в животе жаловалась… Ну в смысле как жаловалась, гугукала, да на пузо свое пальцем показывала. Решили, что у нее приступ аппендицита, положили на каталку, собрались на обследование везти, да тут битые-ломанные поступили после аварии, мы про нее на время забыли, к ним кинулись. А когда я за ней вернулся, она уже пацана родила. Даже не вскрикнула…
— И что? Здоровый родился мальчик? — спросил Петр.
— Умер он тут же, она его ногами придавила — мозгов-то нет…
— Но Ольга Петровна нам говорила, что таким женщинам делают аборты, даже принудительно, чтобы не плодить уродов…
— Пра-а-а-льно, — протянул доктор, кивая. — Но попробуй за всеми уследи. Не все интернаты, как наш, образцовые, полно таких, где больных обследуют только раз в год. Если женщина тучная, как Полинка, живота может быть не видно до последнего месяца, кому придет в голову, что она залетная? Обычно, конечно, месяце на шестом все же обнаруживается, так их на искусственные роды отправляют, чтоб, как вы сказали, не плодить уродов…
— И много таких случаев? — полюбопытствовал Петр.
— Полно.
— Но я не понимаю, от кого они беременеют…
— Как от кого? От своих братьев инвалидов, — доктор опять хохотнул. — Да если за ними не присматривать, устроят тут Садом и Гоморру, все друг с другом перетрахаются!
— Женщины, подобные Полине, рожают здоровых детей? — задал Петр главный вопрос.
— На моей памяти таких случаев не было. Но мой друг по институту как-то рассказывал, что его соседка инвалидка, у нее недоразвитые верхние конечности, проще, культи вместо рук, и смещенная нижняя челюсть, вышла замуж за дебила. Парень был сильно отсталым, даже не говорил, вот как наша Полинка, но до секса большой охотник. На этой почве и сошлись. В результате она забеременела. Друг мой как прознал об этом (живут через стенку в панельном доме, услышал случайно ее разговор с матерью), тут же побежал к ней, чтобы уговорить сделать аборт. Прочитал целую лекцию, она баба не сильно глупая была, вроде поняла, согласилась с ним, но на следующий день ее и след простыл. Вернулась только через 5 месяцев, когда живот на нос лез. Родила. Мой друг у нее роды принимал…
— И что, у таких родителей родился здоровый ребенок? — не поверил Петр.
— Конечно, нет. Урод-уродом. Руки, как у матери, мозги, как у отца, родительница надеялась, что наоборот будет, но природу, мать нашу, не обманешь! Но история на этом не заканчивается. Вырос киндер-сюрприз этот, повзрослел. Исполнилось ему, то есть ей, девочка это была, шестнадцать. Созрела, значит. Ну и зарулила как-то в лесок с одним пареньком из подъезда. Ему тринадцать, но развитый не по годам, поспорил с дружками, что трахнет идиотку. Трахнул. Через девять месяцев девочка родила. Здорового пацана. Бабка не нарадуется…— Доктор широко улыбнулся, обнажив серые от никотина резцы и золотые коронки на коренных. — Вот такие бывают случаи, господа! Редко, но бывают…
— Ребенок вырастит полноценным? Как вы или я?
— Как мы вряд ли: средне-образовательную восьмилетку закончить сможет, но институт… — Он поцокал языком. — Получать высшее образование, это, батенька, не в пузырьки пукать…
Он еще что-то говорил, перемежая свою речь то медицинскими терминами, то сленгом, а то и матерком, но Аня его больше не слышала. В ушах стоял странный гул, и зычный голос доктора превратился в звук паровозного гудка. Гул нарастал, с каждой минутой становился громче, и Ане уже казалось, что ее засасывает в огромные лопасти взлетающего самолета…
Она покачнулась, судорожно ухватилась за что-то мягкое и теплое.
Издалека раздался знакомый голос:
— Аня, Аня, вам плохо?
Голос был тревожным, даже испуганным, но он, тем не менее, ее успокоил. И заставил невидимый самолет заглушить свои двигатели.
— Аня, сядьте, отдышитесь… Что с вами? — Продолжал тревожиться знакомый голос, а то теплое и мягкое, за что она держалось, прикоснулось к ее лицу. — Доктор, сделайте что-нибудь…
В тот же миг что-то жесткое, шершавое больно ударило ее по лицу. Аня дернулась, ее голова резко ушла назад, в ушах зазвенело, но, удивительное дело — сознание прояснилось. Она уже могла явственно слушать слова, ощущать боль от удара (доктор, судя по всему, надавал ей по щекам), тепло от руки Петра, влагу от слез, и горечь от сознания собственной никчемности…
— Вот видите, — услышала она бодрый голос доктора. — Она уже пришла в себя, а вы «укольчик, укольчик»… Сейчас водички попьет, и все будет тип-топ… Хотите попить?
Аня вцепилась в руку Петра и так резко мотнула головой, что заплетенные в косу волосы больно хлестнули ее по шее.
— Не хотите водички, не надо. Пошлите коньячка хряпнем. У меня есть отличный коньяк «Арарат»…
— Отвезите меня домой, — взмолилась Аня, еще сильнее стискивая Петину ладонь. — Пожалуйста…
Он кивнул, крепко обхватил ее свободной рукой за плечи и успокаивающе проговорил:
— Не волнуйтесь, Анечка, мы уже уходим… — Петр скупо улыбнулся доктору и бухгалтерше. — До свидания, господа. Всего хорошего.
— Вы узнали все, что хотели? — спросил доктор им вдогонку.
— Все, что хотели, — как эхо повторила Аня, первой перешагивая через порог палаты.
По коридору они шли молча, так же безмолвно спускались по лестнице, пересекали фойе. Но стоило им войти в заснеженный парк, как Аня заговорила:
— Можно вас попросить, Петр Алексеевич…
— Да, конечно…
— Никогда мне не напоминайте о ней. Никогда.
— О ком?
— О матери.
— Об Александре Железновой? — переспросил Петр.
Аня строго на него посмотрела и жестко, даже немного зло проговорила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
В этот напряженный момент дверь распахнулась, и в палату ввалился огромный рыжебородый мужчина в белом халате.
— О чем они должны со мной побеседовать? — пророкотал он, протягивая Петру свою лопатообразную пятерню для рукопожатия. — Карцев Евгений Геннадьевич…
— Адвокат Элеоноры Григорьевны Новицкой, господин Моисеев, — подчеркнуто официально проговорила Ольга Петровна, давая понять, что время задушевных разговоров прошло, — интересуется, могла наша Поля родить?
— А че нет? Баба она здоровая…
— Какая же она здоровая? Если живет в Доме инвалидов?
— У нее внутренние органы работают как часы, нам бы, Ольгунчик, с тобой такие, до ста лет бы дожили… — Он дружески шлепнул бухгалтершу по спине. — И по гинекологической части все тип-топ…
— У нее нет шрама от кесарева…
— Таз широкий, организм сильный, чувствительность слабая, значит, болевой порог низкий, родила — как посрать сходила! — хохотнул доктор, нисколько не заботясь о том, что его грубое словцо покоробило всех троих. — Я когда ординатуру проходил у нас в больнице случай был. Привезли одну такую, типа нашей Полинки, на боли в животе жаловалась… Ну в смысле как жаловалась, гугукала, да на пузо свое пальцем показывала. Решили, что у нее приступ аппендицита, положили на каталку, собрались на обследование везти, да тут битые-ломанные поступили после аварии, мы про нее на время забыли, к ним кинулись. А когда я за ней вернулся, она уже пацана родила. Даже не вскрикнула…
— И что? Здоровый родился мальчик? — спросил Петр.
— Умер он тут же, она его ногами придавила — мозгов-то нет…
— Но Ольга Петровна нам говорила, что таким женщинам делают аборты, даже принудительно, чтобы не плодить уродов…
— Пра-а-а-льно, — протянул доктор, кивая. — Но попробуй за всеми уследи. Не все интернаты, как наш, образцовые, полно таких, где больных обследуют только раз в год. Если женщина тучная, как Полинка, живота может быть не видно до последнего месяца, кому придет в голову, что она залетная? Обычно, конечно, месяце на шестом все же обнаруживается, так их на искусственные роды отправляют, чтоб, как вы сказали, не плодить уродов…
— И много таких случаев? — полюбопытствовал Петр.
— Полно.
— Но я не понимаю, от кого они беременеют…
— Как от кого? От своих братьев инвалидов, — доктор опять хохотнул. — Да если за ними не присматривать, устроят тут Садом и Гоморру, все друг с другом перетрахаются!
— Женщины, подобные Полине, рожают здоровых детей? — задал Петр главный вопрос.
— На моей памяти таких случаев не было. Но мой друг по институту как-то рассказывал, что его соседка инвалидка, у нее недоразвитые верхние конечности, проще, культи вместо рук, и смещенная нижняя челюсть, вышла замуж за дебила. Парень был сильно отсталым, даже не говорил, вот как наша Полинка, но до секса большой охотник. На этой почве и сошлись. В результате она забеременела. Друг мой как прознал об этом (живут через стенку в панельном доме, услышал случайно ее разговор с матерью), тут же побежал к ней, чтобы уговорить сделать аборт. Прочитал целую лекцию, она баба не сильно глупая была, вроде поняла, согласилась с ним, но на следующий день ее и след простыл. Вернулась только через 5 месяцев, когда живот на нос лез. Родила. Мой друг у нее роды принимал…
— И что, у таких родителей родился здоровый ребенок? — не поверил Петр.
— Конечно, нет. Урод-уродом. Руки, как у матери, мозги, как у отца, родительница надеялась, что наоборот будет, но природу, мать нашу, не обманешь! Но история на этом не заканчивается. Вырос киндер-сюрприз этот, повзрослел. Исполнилось ему, то есть ей, девочка это была, шестнадцать. Созрела, значит. Ну и зарулила как-то в лесок с одним пареньком из подъезда. Ему тринадцать, но развитый не по годам, поспорил с дружками, что трахнет идиотку. Трахнул. Через девять месяцев девочка родила. Здорового пацана. Бабка не нарадуется…— Доктор широко улыбнулся, обнажив серые от никотина резцы и золотые коронки на коренных. — Вот такие бывают случаи, господа! Редко, но бывают…
— Ребенок вырастит полноценным? Как вы или я?
— Как мы вряд ли: средне-образовательную восьмилетку закончить сможет, но институт… — Он поцокал языком. — Получать высшее образование, это, батенька, не в пузырьки пукать…
Он еще что-то говорил, перемежая свою речь то медицинскими терминами, то сленгом, а то и матерком, но Аня его больше не слышала. В ушах стоял странный гул, и зычный голос доктора превратился в звук паровозного гудка. Гул нарастал, с каждой минутой становился громче, и Ане уже казалось, что ее засасывает в огромные лопасти взлетающего самолета…
Она покачнулась, судорожно ухватилась за что-то мягкое и теплое.
Издалека раздался знакомый голос:
— Аня, Аня, вам плохо?
Голос был тревожным, даже испуганным, но он, тем не менее, ее успокоил. И заставил невидимый самолет заглушить свои двигатели.
— Аня, сядьте, отдышитесь… Что с вами? — Продолжал тревожиться знакомый голос, а то теплое и мягкое, за что она держалось, прикоснулось к ее лицу. — Доктор, сделайте что-нибудь…
В тот же миг что-то жесткое, шершавое больно ударило ее по лицу. Аня дернулась, ее голова резко ушла назад, в ушах зазвенело, но, удивительное дело — сознание прояснилось. Она уже могла явственно слушать слова, ощущать боль от удара (доктор, судя по всему, надавал ей по щекам), тепло от руки Петра, влагу от слез, и горечь от сознания собственной никчемности…
— Вот видите, — услышала она бодрый голос доктора. — Она уже пришла в себя, а вы «укольчик, укольчик»… Сейчас водички попьет, и все будет тип-топ… Хотите попить?
Аня вцепилась в руку Петра и так резко мотнула головой, что заплетенные в косу волосы больно хлестнули ее по шее.
— Не хотите водички, не надо. Пошлите коньячка хряпнем. У меня есть отличный коньяк «Арарат»…
— Отвезите меня домой, — взмолилась Аня, еще сильнее стискивая Петину ладонь. — Пожалуйста…
Он кивнул, крепко обхватил ее свободной рукой за плечи и успокаивающе проговорил:
— Не волнуйтесь, Анечка, мы уже уходим… — Петр скупо улыбнулся доктору и бухгалтерше. — До свидания, господа. Всего хорошего.
— Вы узнали все, что хотели? — спросил доктор им вдогонку.
— Все, что хотели, — как эхо повторила Аня, первой перешагивая через порог палаты.
По коридору они шли молча, так же безмолвно спускались по лестнице, пересекали фойе. Но стоило им войти в заснеженный парк, как Аня заговорила:
— Можно вас попросить, Петр Алексеевич…
— Да, конечно…
— Никогда мне не напоминайте о ней. Никогда.
— О ком?
— О матери.
— Об Александре Железновой? — переспросил Петр.
Аня строго на него посмотрела и жестко, даже немного зло проговорила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71